К тринадцати годам Наталья начала превращаться в настоящую красавицу. Ее странность не только не мешала красоте, но, напротив, подчеркивала обаяние, окутывая его загадочностью. Фигура ее изящно преобразилась, а всегда плавная походка стала поистине завораживающей. Девочки завидовали ей, мальчишки и парни с восхищением засматривались в ее каждый шаг, а их матери всерьез тревожились, переживая о том, что б их сыновья не увлеклись этой юной красотой.
Её необычайное обаяние притягивало не только молодёжь, но и взрослых. Наталья часто ощущала на себе взгляды, полные восхищения, и её охватывало ощущение некоей власти над ними. Это пугало её, она стыдилась своих ощущений. Пытаясь избавиться от этого внимания, она всё реже покидала свои привычные укрытия, предпочитала мешковатую одежду и повязывала темный платок так, чтобы скрыть свои прекрасные волосы и изящную шею.
Однако, несмотря на её усилия спрятаться от восторженных глаз, ней совершенно не удавалось скрыть ту внутреннюю силу, которая излучалась из её сущности. В её движениях ощущалась грация, а во взгляде – глубокая загадка, увлекающая каждого, кто осмеливался встретиться с ней глазами. Она стала живым произведением искусства, разрывающимся между желанием быть увлеченной вниманием и стремлением к уединению, словно испуганная птица.
Несколько раз самые смелые и безбашенные парни деревни все же пытались сблизиться с Натальей. Охваченные страхом насмешек или осуждения, они искали укромные местечки у реки или в полумраке вечернего времени, где можно было бы скрыть свою смелость. Но, наслушавшись шепотов и предостережений, ребята подходили к ней с опаской. Ее взгляд, словно взгляд хищницы, отталкивал их, ввергая в страх. Невольное напряжение витало в воздухе, когда они пытались преодолеть свои опасения и подойти ближе, но каждый раз их попытки разбивались о её непреклонную атмосферу. В её присутствии изначальное желание становилось неуверенностью, а непосредственное восхищение перешло в подобие трепета, навевая мысли о том, что она не столь беззащитная, как казалось. Наталья, олицетворение загадки и силы, неизменно оставалась недоступной, оставляя после себя лишь слабые отблески смелости в сердцах юношей. Её существование, словно извивающаяся тень, полнило их сердца противоречивыми эмоциями – желанием близости и ужасом перед последствиями. Наталья оставалась недосягаемым идеалом, витающим в воздухе. В руках судьбы, ее обаяние и сила манили их, как звезды, но осознание ее дикой натуры всегда возвращало их на землю.
Невероятная красота и возрастающая женственность Натальи стали источником необузданной зависти среди односельчанок, всколыхнув слухи, как неугасимый огонь. Ходили сплетни, шептания, окутывающие её имя таинственным ореолом. Её стали считать колдуньей, все чаще в разговорах называя юродивой, приписывали ей деревенские беды и несчастья. Кто-то, из зависти или страха, вспомнил, что с ее появлением в местной церквушке исчезла одна из самых ценных и величественных икон – Святого Николая Чудотворца, что добавляло весомости подозрениям.
Отголоски зависти и недовольства витали в воздухе, как легкий туман, окутывающий тихие улочки деревни. Наталья, словно яркая звезда на фоне мрачного неба, пробуждала в сердцах других девушек таинственные страхи и подавленные желания. С каждым новым шёпотом, с каждым украдкой брошенным взглядом, её образ обрастал мифами. Она стала не просто жительницей деревни, а символом загадочной силы и неведомого зла в глазах некоторых, в то время как другие продолжали восхищаться ею. В этом маленьком мирке её красота стала не только благословением, но и проклятием, затмевающим души деревенских жителей.
Следующей осенью, как гром среди ясного неба, настигла всех внезапная утрата: Аксиньи больше не стало. Она не болела и не страдала, просто однажды утром не проснулась.
Наталья не проливала слёз, но в её потухших глазах таилось нечто странное, словно она была хранительницей глубинных тайн смерти, понимая её за пределами обычной человеческой боли. Словно саму смерть она приняла и отрезала от себя, в этом одиноком знании находя странный покой.
Время словно остановилось, преобразив каждый звук в шёпот, а свет утра – в глухую тьму. Все вокруг чувствовали странный холод, не укрытый ни одной из привычных форм утешения. Какая-то страшная мудрость делала Наталью похожей на призрак, окутанную грустью, и, может быть, именно в этой неподвижности и заключался её глубокий, безмолвный, но звучный протест против ускользающей жизни. Она выглядела, как будто вела внутренний диалог с самой природой, заключая в своем сердце тайны, которые другие боялись бы понять. И в этом молчании, среди осенних листьев, она обретала тихую силу.
После похорон Наталья исчезла на несколько дней, словно растворившись в тени своих переживаний. Никто не обратил сразу на это внимания, и никто не мог с уверенностью сказать, сколько именно времени прошло. Дорожка, ведущая к ее домику, без следа исчезла под ковром опавших листьев, что лишь подтвердило очевидное – в доме царила тишина и пустота. Каждый уголок, окутанный тишиной, словно хранил тайны ее исчезновения.
Она вернулась так же внезапно, как и исчезла, вновь влившись в тихие ритмы деревенской жизни. За её спиной осталась легкая вуаль загадки, запутанная и неразгаданная, которую никто не осмелился бы попытаться раскрыть. Странная атмосфера, повисшая над её образом, словно облако, сгущала воздух, накрывая мирок спокойствия таинственным мраком. Она, словно призрак из далёкого прошлого, несла с собой эхо прошлого, которое переплеталось с настоящим. Мысли о том, что она скрывает, теплились в умах местных жителей, возбуждая фантазию и порождая домыслы.
Оставшись одна без Аксиньи, Наталья стала для жителей деревни ещё более своеобразной и загадочной. Дед Василий продолжал изредка посещать её дом, находя в разговорах с Натальей хоть каплю утешения в своей горечи утраты.
Односельчане с открытым осуждением переговаривались о его поведении, но ему не было до этого никакого дела; его душевные переживания были ему ближе. Он лишь мечтал о том, чтобы покинуть этот мир и воссоединиться с любимой Аксиньей на том свете. Каждый вечер, устало вздыхая, он вспоминал об их совместных днях, о голосе, о нежных взглядах, о смехе, который больше не звучал в его жизни. Наталья, почувствовав его печаль, тихо слушала его, подливая горячий чай.