Для того, чтобы убедиться в том, что наш язык есть живая субстанция, находящаяся в постоянном движении, а не та незыблемая окаменелость, о которой нам твердят поборники фундаментальной филологической науки, способные лишь «строить» силой своей образованности провинциальных собеседников, и саркастически «ровнять» их говор по книжному эталону, чуть-ли ни линейкой тыкая в «неправильность» рабоче-крестьянского произношения, достаточно взять в пример вполне себе «официальное» слово ИМЕТЬ. Стабильная форма? Да. Но где? В орфографическом словаре, и не более того! А в речи? Ведь, когда-то, из уст наших предшественников, оно звучало на старославянском имѣти, а на языке наших единокровных братьев белорусов – мець, и украинцев – мати, не говоря уже о других славянских диалектах: хорватский – imati; чешский – mit и так далее. Кстати, современное русское иметь берёт своё начало от устаревшего имать, в значении брать, хватать, ловить, умыкать, набирать, заключать, созывать, доставать, извлекать, собирать.
Так какой всё же у этого «стабильного» слова «стабильный» корень? Наш ответ для многих, будет неожиданным: у понятия иметь отсутствует собственная стабильная форма, и корень у этого слова… не один! Обратите внимание на забубённость научной трактовки древнейшего русского глагола:
«Имать – глагол, несовершенный вид, переходный. Соответствующий глагол совершенного вида – ять. Встречается также старый вариант спряжения: наст. вр. е́млю, е́млешь, е́млет, е́млем, е́млете, е́млют, деепр. е́мля, действ. прич. е́млющий. Корень: -им-; суффикс: -а-; глагольное окончание: -ть».
Позвольте уточнить, господа учёные мужи! А «соответствующий» – это как: синоним или однокоренное слово? Что за хитрые уловки во фразе «встречается старый вариант»? Разве повсеместно употребляемый по сей день глагол прие́млет перестал быть «старым», и вдруг обновился, а то и заново родился? Почему у вас «получился» единственно безоговорочный корень ИМ, в обход вами же указанного «соответствующего глагола» ЯТЬ? В нём-то какой корень, если по-вашему -а- является «суффиксом», а -ть (всего лишь!) – «глагольным окончанием»? А не кажется-ли вам, уважаемые профессора и доктора филологических наук, что вы упустили нечто принципиально важное? Как быть, например, с вариантами этого слова в диалектах, по-сути, русской речи, то есть языка русов, а именно: белорусским – мець, и украинским – мати? Здесь тоже корень ИМ?
А теперь, уважаемые читатели, на фоне всех, изложенных «Викисловарём», академических противоречий, предлагаю вам призвать на помощь собственное здравомыслие, чтобы разобраться со словом «иметь», и получить ответ на вполне правомерный вопрос: а где здесь настоящий корень? Не хочу, чтобы вы поняли меня превратно, и восприняли мою ироничную щепетильность за категорическое отметание всех устоев российского института словесности, с целью поразить Русский мир очередной сенсацией. Нет же! Задача проста и незатейлива – оживить, а может и разбудить здоровый интерес рядового россиянина к «великому и могучему». Итак, в добрый путь!
Мы с вами взяли за отправную точку нашего исследования базовый глагол ИМЕТЬ, пока ещё не догадываясь о том, что он является своего рода «нейтральным» вариантом достаточно сложного словообразования. И вот почему. Во-первых, никто не отрицает, что одним из корней здесь является им-, тем более, если опираться на формы ЗА/ИМЕТЬ – ЗА/ИМКА – ЗА/ЙМ. Однако, можно-ли быть уверенным в том, что именно ИМ, в чистом виде, и есть корень слова ИМЕТЬ? Вспомните, что делает заёмщик? ЗА/НИМАЕТ. То есть, уже не корень ИМ, а НИМ! К тому же, инициатор заЙМа – заЁМщик легко выводит нас на древнерусское деепричастие ѥмлѭ (е́мля) – имея, недвусмысленно намекающее на привычный всем глагол ЕМ. Потому-то слово есть означает не только «кушать, питаться», но и одновременно «иметься». Дальше – больше. То, что простые грешные у кого-то могут ЗА/НЯТЬ – блюстители порядка могут, вообще, ИЗЪ/ЯТЬ, а последнее слово без приставки и есть тот пресловутый «соответствующий» глагол ЯТЬ, просто с редуцированной первой согласной корня Н в исходном НЯТЬ. Только вот, осторожное определение «соответствующий» здесь абсолютно неуместно, ибо это и есть одна из вариаций базового глагола иметь, причём, присутствующая одновременно, под видом терминологического придатка, и в «суффиксе -а-», и в «глагольном окончании -ть», как, впрочем, и во всех без исключения глаголах, в виде: -ать, -еть, -ить, -оть, -уть, -ыть, -ять, что, собственно, и делает существительное глаголом. И эти, для всего учёного состава, якобы безмолвные «глагольные окончания» в действительности являются самостоятельными корнями, в значении ЯТЬ, и носителями обобщённого смысла иметь! То бишь: работАТЬ – работу ЯТЬ (иметь); терпЕТЬ – терпение ЯТЬ (иметь); строИТЬ – строй ЯТЬ (иметь); колОТЬ – кол ЯТЬ (иметь); уснУТЬ – сон ЯТЬ (иметь); плЫТЬ – плавь ЯТЬ (иметь); а, само по себе, ЯТЬ – ЯВЬ иметь. По причине чего однокоренные ЯСТВА – еда, пища, и ЯВСТВУЕТ – ЯВЬЮ став, суть единого происхождения. Таким образом, глагол становится деепричастием, как то: работАВ — работу ЯВ (имев); терпЕВ – терпение ЯВ (имев); строИВ – строй ЯВ (имев); колОВ – кол ЯВ (имев); уснУВ – сон ЯВ (имев); плЫВ – плавь ЯВ (имев). Глагол прошедшего времени оканчивается соответственно: работАЛ — работу ЯЛ (имел); терпЕЛ – терпение ЯЛ (имел); строИЛ – строй ЯЛ (имел); колОЛ – кол ЯЛ (имел); уснУЛ – сон ЯЛ (имел); плЫЛ – плавь ЯЛ (имел). А вот постоянно меняющаяся гласная в дополнительных корнях, иначе, вспомогательных глаголах: -ать, -еть, -ить, -оть, -уть, -ыть, -ять – рядовое явление в русском языке, она выполняет «скромную» роль тонального передатчика ритмического интервала между согласными буквами, а точнее звуками – настоящими носителями смысла в словообразовании.
А теперь о третьем, «скрытом» корне слова иметь, на который в официальных источниках даже намёка нет. Речь о самой сердцевине глагола – корне МЕТ. Помимо того, что он согласуется со своими вариациями в братских языках: мець, мати, mit, обходясь без начальной И, корень МЕТ, вступая в комбинацию с какими-либо приставками, по-сути, и обналичивает себя, как настоящий корень в слове иметь, дистанцируясь тем самым от общепринятой догмы о происхождении от неполного корня ИМ. И вот яркие тому примеры: захочет иМЕТь – приМЕТ; иМЕТь навыки – значит уМЕТь; чтобы иМЕТь – надо посМЕТь. Разумеется, корень МЕТ в таких словах, как уметь и сметь – является в наше время носителем значения «мочь», но противоречит-ли это конечному определению значения «иметь»? Ничуть! Только наделяет это слово полноценным смыслом. В итоге, вырисовывается следующая образная картинка данного глагола нестабильной формы.
Слово ИМЕТЬ представляет сложно-составную структуру, состоящую из:
1) неполного заглавного корня ИМ, от внедрённого глагола приНИМать – носителя условно-обобщённого значения «вНУТрь»;
2) центрального базового корня МЕТ, от исходного глагола сМЕТать, как смыслового ядра – носителя условно-обобщённого значения «сМЯТь»;
3) дополнительного корня ЕТЬ, от вспомогательного глагола ЯТЬ – носителя условно-обобщённого значения «ЕсТЬ».
Схематически все элементы словообразования иметь выглядят так:
/В/Н|И|М|АТЬ
| |М|Е|__ |Т|ИТЬ
| | |Е (С) |Т|Ь
а целиком и ритмически ==> |И|М|Е|__| Т|Ь
То есть, глагол иметь, фактически, состоит из трёх глаголов!
Но и это ещё не всё. Наша история с понятием «иметь» продолжается.
Выявив основной корень МЕТ в слове И/МЕТЬ, мы нисколько не рискуем потерять, за ненадобностью и отсутствием оной в числе приставок, начальную букву И, попавшую «под сокращение», в связи с отходом её «коллеги» по заглавному корню ИМ – согласной М в стан срединного корня, ибо в одном из вариаций понятия «ять» были обнаружены следы её гордого одиночества. Короче говоря, даже в единственном числе гласная И продолжает оставаться корнем! Да-да, производным того самого неполного корня ИМ – от исходного НИМ, как носителя смысла «приНЯТь». Следите за градацией: ПРИ/ПО/Й – ПА/Й/КА – ПА/ЯТЬ – ПО/ЯТЬ – ЯТЬ. Вспоминайте процесс спайки, и включайте ассоциативное мышление: что делает олово или полуда, после накаливания, с краями или концами стыковочных частей, при остывании? Оно заключает их в ОБЪ/ЯТИ/Е, иначе, ОБ/НИМ/АЕТ, образно выражаясь, «берёт в ОБО/ЙМ/У», с целю ПО/ЙМ/АТЬ, будто воду в ПО/ЙМ/Е реки, по-старому – ПО/ИМ/АТЬ, нынче – ПО/И/МЕТЬ, в данном случае – ПО/ЯТЬ, в современной лексике – ПА/ЯТЬ!
А теперь ещё об одном «фокусе» с многомерным глаголом. Казавшийся прежде «независимым и самодостаточным», корень НИМ в поНЯТии В/НИМ/АТЬ, вдруг «обрастает» таким же внедрённым глаголом, как и он сам в слове ИМеть, с корнем МЕТ, а именно, как в прилагательном М/НИМ или М/НИМ/ЫЙ, так и в глаголе первого лица множественного числа М/НИМ или ПО/М/НИМ, где согласная М перехватывает инициативу, становясь полноценным корнем в существительном ПО/МИН! Что происходит? Есть-ли граница подобных взаимопереходов частей слова, корневых надстроек и смещений смысла? Вы только понаблюдайте за работой корневого «маятника» в одном лишь, казалось бы, простейшем понятии иметь:
1) В/МЕН/ЯТЬ – В/НЯТЬ, отсюда И/МЕН/НОЕ реагирование на И/МЯ, по аналогии с ВЫ/МИН/АНИЕМ ВЫ/МЕН/И, как с однородным исходным условным значением МЯТЬ, в прямом и переносном смысле: в первом случае – МЯть ВЫ/МЯ, что ещё раз доказывает первоначальность корня МЕТ перед ИМ в слове иметь, во втором – «выминать» И/МЯ, от древней полной формы НИМ/Я, или НИМ/Ь, то бишь, попросту, требование или обращение проявить В/НИМ/АНИЕ. По той же причине слова ПО/МЯТЬ и ПА/МЯТЬ, не просто созвучны, но и едины в происхождении!
2) НЕ/МЕТЬ – НЕ/М, при подобном делении частей слова, значение охватывает условные понятия «НЕ/У/МЕТЬ, или НЕ/С/МЕТЬ двигаться, или говорить», где мы опять натыкаемся на способность одной-лишь согласной М заменять целый корень в кратком прилагательном неМ, полная форма которого НЕ/МОЙ являет собой производное от изначального НЕ/МАЕ (Т), в смысле не мающий – не имеющий, или нарицательное прилагательное НЕ/М/ЫЙ, от глагола повелительного наклонения «не май!», и указывает, в первую очередь на НЕ/МОЩ/НОСТЬ, подсказывая, тем самым, однородность слов НЕ/МО/ТА и НЕ/МОГ/О/ТА. Но вся парадоксальность заключается в том, что при альтернативном делении сего краткого прилагательного на части слова в виде Н/ЕМ, где первая согласная выполняет ту же роль отрицательной частицы Не, а корень ЕМ несёт значение емлю – имею, от полного исходного Н/ЕМ/ЛЕТ – НЕ В/НЕМ/ЛЕТ, то есть, НЕ В/НИМ/АЕТ, конечный смысл от этого совершенно не меняется!
3) МЕН/ЯТЬ – МАН/ИТЬ, глаголы от единого источника – первоначального МИНуть, как носителя условно-обобщёного значения «мять» (МАХнуть, МОТнуть, МЕТнуть, МЕТить, МУТить), что согласуется с диалектным русским «давай, махнёмся!», то есть, «поменяемся», а также «смутить» (от сМУТа) и «подмять» (от сМЯТение, МЯТеж) что значит «сманить». Помимо понятия вМЕНять, или МНить которое пошло от рефлекторного хватания за голову – МНущего жеста руками, инсценирующего соМНения, либо воспоМИНания, однокоренное МАНить тоже проявляет чудеса смещения смыслового ядра, и неожиданно всплывает в словообразовании внимание, где неопределённая форма В/НИМ/АТЬ, в результате отсечения приставки В и редукции согласной Н внедрённого корня НИМ, с передачей эстафеты от устаревшего И/МАТ/Ь, к современному И/МЕТ/Ь, что отображено в понятии С/МЕТ/ЛИВ/ОСТЬ, то есть В/НИ/МАТ/ЕЛЬ/НОСТЬ, автоматически становится пристанищем нового «центра тяжести», или «эпицентра силы» в том же образе, но уже ином качестве: В/НИ/МАН/ИЕ – есть «В/НИкнуть/ в МАНовен/ИЕ»! Нарушились свойства данного понятия при смене корня? Нет! Ибо ни на йоту не нарушилась и сама структура производных составляющих данного слова: В/НИМ/АТЬ – всё равно, что В/НИК/АТЬ, а ЗА/НИ/МАН/ИЕ – ничто иное, как ЗА/МАН/ИВ/АН/ИЕ. Таким образом, вторая часть слова вниМАНИЕ, как и деепричастие настоящего времени несовершенного вида, от глагола манить, маня́ [mɐˈnʲæ] можно смело ставить в один ряд с единым по происхождению однокоренным, хоть и иностранным, ма́ния (др.-греч. μανία – страсть, безумие, влечение), но это уже следующий этап.
Логика проста: если индоевропейские языки родственны, то и корни их слов тоже должны быть одного происхождения (в чём же ещё может проявляться их сходство, если не в корнях?!), а это значит, что проводя системный анализ значений сходных слов, мы можем понять истинный, изначальный смысл, как слов русских, так и иностранных, что позволяет легче переносить некоторые трудности перевода целых предложений, кроме того, открывает перед нами возможность в дальнейшем понимать иноязычные тексты, практически, читая по-русски!
Итак, возвращаясь к предыдущей теме, произведём фоно-семантический разбор схождений. Если влечь и манить – синонимы, а латинское maniа в переводе означает влечение, то, соответственно, древнегреческое μανία – страсть, как и древнерусское мание (диалект. маньё, маненье, мана, маниха, мановенье, мановье, манья) – приманка, обман, суть одно есть, причём, сие понятие, одной из своих древних вариаций в языке наших пращуров роуськъ имела – приманка, тесно связано корнями с базовым глаголом иметь. Причём, какое-либо заимствование корня ман из языка в язык, о котором так любят твердить этимологи, совершенно безосновательно, поскольку само понятие возникло аж с началом деятельности, как таковой, всего человечества, возможно, единого. Яркой подсказкой чему может служить растерянность и неопределённость даже Фасмера:
«ма́нна – „крупа мелкого помола“, др.-русск., ст.-слав. ман (ъ) на. Из греч. μάννα – ма́нная крупа, каша, ма́нка; ма́нник – растение „Glyceria fluitans“, укр. ма́нна трава „манник“, польск. manna kasza „манная крупа, каша“, trawa manniana „манник“, manna samorodna – растение „Раniсum sanguinale, кровяное просо“ происходят из слав. man-, ср. русск. мани́ть…».
Ещё бы! Неужто, персы тоже «грешили» плагиатом в своих определениях?
Например: таджикский манаҳ – подкупить; иранские наречия моил, meyl, мејл – влечение, слабость, пристрастие, призвание, порыв, побуждение, настрой, желание, склонность. Навряд-ли. Тем более, древнейший санскрит своими значениями: маана – клей, по-сути, как бы передаёт нам свойства манного отвара; мани – магнит, выражает манящую тягу; манье – думать, намекает на мненье; манью – вдохновение, настроение, прямо указывает на однородность с русским маню. Английское же many [ˈmɛnɪ] – много, наводит на мысль о происхождении русского понятия МНого от возможной старославянской словоформы МАНога – то, что приманили, либо тех, кого заманили (ср. с гот. manags – многий). И, что немаловажно, не смотря на принадлежность узбекского языка к тюркской группе, один из его примеров явного персизма имламоқ • imlamoq – манить, чётко обозначает близость русскому иметь, тем паче, поддерживаемый таджикским имо кардан – манить.
Перекличку с, выбранным нами, базовым глаголом иметь продолжает белорусское займаць – занимать. А вот чешское mít – занимать, иметь, по своему звучанию уже больше тяготеет к русскому метить, судя по украинскому мітити – метить. Чего не скажешь о белорусском імкнуць – метить, в котором будто срослись три русских понятия: замкнуть, иметь и вникнуть, особенно на фоне персидского амиқ фикр кардан – вникнуть в суть.
Обратите внимание, как увязывается сразу несколько понятий в одном словообразовании внимать, посредством его древнерусских форм: прияти, явити, вняти. В обратной же последовательности глагол явить, в переводе на итальянский — manifestare, опять возвращает нас к созвучному русскому манить, в его производном «обратить вниМАНИе».
Русское воспоМИНание находит своих однокоренных собратьев в таких языках как: шведский minne – память, воспоминание; польский wspomnienie – воспоминание, помин; литовский prisiminimas – воспоминание, atminimas – память; английский anamnesis – воспоминание, mind – память; французский réminiscence – воспоминание. Причём, если отсечь приставки ВС и ПО в польском wspomnienie, то получим в чистом виде русское мнение, как, впрочем, и в английском слове anamnesis, лишив его приставки АНА, опять же, выйдем на греческое mnesis – воспоминание (ср. с анг. mean [miːn] – отменный, иметь, внимание; meaning [ˈmiːnɪŋ] – имеющий, понимание).
Само же мнение звучит по-венгерски vélemény, где смысловое ядро явно проглядывается во второй части – mény, что не может не напомнить русский корень в слове вМЕНять (ср. с анг. mention [ˈmɛnʃ (ə) n] – упоминать, упомянуть, напомнить). А литовское manymas – мнение, возвращает нас к русскому глаголу маним и причастию манимый, затронув мимоходом английское many – много, на роуськъм манога. В немецком Meinung, нидерландском, шведском и норвежском mening – мнение, уже приближается к созвучному однокоренному русскому обМЕНЕН. Зато чешское mínění – мнение, вновь напоМИНает о МИНувшем. Однако, санскритское mata – мнение, прочно держит смысловую связь с древнерусским имать и украинским мати – иметь (ср. с анг. matter [ˈmætə] – материя, иметь). По своему корню, даже из финоугорской группы, эстонское mõte – мнение, перекликается с русским корнем в слове нейМЁТся.
Азербайджанское ümid etmək • үмид етмәк • ümid etmäk – мнить, ничуть не случайно ассоциируется с русским уМЕТь, ибо, и в уМЕНии, и во вМЕНнении – один корень, тем паче в одноголосии с немецким meinen – мнить.
Мы уже выявили прямую связь понятия мнить от изначального мнётся, и нам остаётся лишь провести параллели с иностранными аналогами. Так литовское minkyti – мять, наряду с minti – мять, только подтверждает исходное разМИНание руками висков, и в последующем образной разМИНки ума при воспоМИНании. Интересны и другие вариации в том же литовском mankyti – мять, и maigyti – мять, где, в первом случае, мы пересекаемся с русским МАНовение, во втором – как с понятием МОГучий, так и с МАЯться (ср. с анг. mayhem [ˊmeɪhem] – смятение), которые, вне всякого сомнения, произошли всё от того самого первобытного действа – мять. Но, что ещё важнее, в перегласовке литовского maigyti – мять, с английским may [meɪ] – мочь, опять всплывает однокоренное созвучие в русских глаголах повелительного наклонения взимай, имей, умей. Если кому-то покажется этого мало, то предлагаю сопоставить узбекские ғижимламоқ • g’ijimlamoq – мять, комкать, стискивать; эзмоқ • ezmoq – давить, мять, выжимать, угнетать, притеснять; мижиғламоқ • mijig’lamoq – мять, комкать, сжимать, в соотношении с русскими огласовками: жим – размин, замок, замкнуть, замыкать – мыкать что-либо, межевать – делить между, менжевать – менять, можжи́ть – замачивать. На фоне последнего, чешское máčkat – мять, ставит жирную точку в безусловности происхождения понятий уполномочить, мочить, мочка, мочь (ср с санскр. мутра – моча) и других, как, впрочем, и всех остальных, перечисленных ранее, словообразований от единого корня.
Продолжая двигаться в этом направлении, нельзя не заметить близость английских mutineer [ˌmjuːtɪˈnɪə] – мятежник; mutinous [ˈmjuːtɪnəs] – мятежный; mutiny [ˈmjuːt (ə) nɪ] – мятеж с русским понятием мутный, поскольку, что мутить (ср. с нид. muiterij – мятеж), что мотать (ср. с исп. motín – мятеж), что метать (ср. с фр. émeute – мятеж), что мыть (ср. с норв. mytteri — мятеж), что мазать (ср. анг. mass [mæs] – смесь, с эст. mäss – мятеж) – всё равно мять. В этом смысле, можно смело ставить знак равенства в едином происхождении английских: mess [mɛs] – месиво, meet [mi: t] – сходиться, собираться, встречаться, с русскими: как сМЕСь (ср. с тадж. омехта – смесь), так и сМЕТана; как сМУЩение (ср. с лит. sąmyšis – смятение, замешательство), так и сМЕТь (ср. с анг. mettle [ˈmɛtl] – смелость).
По-поводу ещё одного действа метать – та же история: санскритское матх – мешать, только своим звучанием уже напоминает сразу три русских глагола МОТать, МЕТать и МЯТь, причём, своим же однокоренным мати – внимание, как антиподом вынимания, совершенно естественным образом приобщается к славянским словоформам: мець, имать, мати – иметь.
Однокоренное МАНовению, белорусское мантачыць – мотать, пройдя сквозь литовское maskatuoti – мотать, которое по своему сходству корней, скорее, напоминает русское МЕШ/Кание и МАЗ/Ку, в любом случае, идёт одной проторенной дорогой с санскритскими: манту – мячь, мотака – шарик и мочана – метающий.
Стоит-ли говорить, что понятие МАХать – из того же коренного семейства, если русское МАХина абсолютно совпадает с санскритским махина – мощный, подкрепляемое роуськъм маяти, мавати – махать?
Чешское míjet – миновать, согласуясь с английским might [maɪt] – могущество, мочь, можно, начинает резонировать с диалектным русским мижевать, мижить – мигать, что, опять же, означает «сМИНать веки».
Дальше, как по накатанному: понятие МЕНять являет собой, по большому счёту, совокупность всех вышеописанных действий – МАНить, вМИНать, вМЕНять, иМЕНие, и прочее, в любой произвольной последовательности (ср. с белор. мяняць – менять). В отзвуке английского amend [əʹmend] — менять, от исходного mend [mɛnd] – исправлять, слышится и видится целый ряд смысловых созвучий:
1) русское жаргонное манда, с его, вполне возможным, начальным значением «то, что МАНит самца», то есть, получается, что слово «манда» – однокоренное со словами приманка и манить, поэтому, хотя бы по основной функции «приниМАНия», его можно запросто сравнить с нидерландским mand – корзина, посредством слова из фарси манд – спрос;
2) кимрское mynd (в литературной форме myned) – переть, брать, как нельзя лучше передаёт атмосферу деятельности махровых менял, особенно, в паре с валлийским medi – жать, согласующимся с русским мять;
3) гэльское mín – мягкий, прекрасно сочетается с английским mint [mɪnt] – мята, монетный, по одной на всех причине – способности вМИНаться, как это чётко просматривается в связке бретонского mẽno – мнение, с английским mind [maɪnd] – напомнить, воспоминание, помнить, поминание, мнение;
4) мадьярское mond – продаю, при поддержке персидского монд – остаться, явно «намекает» на обМЕН, как вМЕНение, а по-сути, вМИНание;
5) странный хор балто-славянских слов в унисон создаёт некую ассоциативную картинку, МЕНяющего свою «вМИНаемую» форму, МЕСяца: прусский mēniks – месяц, жемайтский mienolis – месяц, латгальский mienesnīkss – месяц, латышский mēness – месяц, литовский mėnulis, mėnuo – месяц (ср. с греч. mēn, тохарск. meñe, лат. mēnsis, готск. mena, др.-прусск. menig – месяц). Соответственно, старославянский мѣсѫць, с хорватским mjesec, чешским měsíc, польским miesiąc и македонским месечина – месяц, будто рассказывают нам о своеобразном гигантском заМЕСе (ср. с арм. ամիս • amis – месяц) небесного колобка. В свою очередь, нидерландский maan, норвежский и шведский måne, månad — месяц, впечатляются, МАНящей своими приливными силами, Луной (ср. с тохарск. mañ, др.-норв. mani, ст.-нем. mano, курдск. mang — месяц). Ну и наконец, обще-иранское моҳ — месяц, словно производит космический взМАХ (ср. рус. меха с арийским mehns – месяц) своим планетарным веком (ср. с тадж. маҳтоб – месяц), как всевидящее око ночного неба (ср. гр. μάτι [махи] – иметь зрение, взгляд, взор, глаз, око, с индонез., малайс. mata – глаз, яп. me – глаз и науру eme – глаз).
И пусть вас не смущает двойное значение русского месяц, ибо период смены лунных фаз и служил издревле отсчёту времени. Но разделение происхождения значений месяц и луна, на разные определения одного небесного тела – бессмыслица, поскольку старославянское произношение лоуна подсказывает нам причину наречения ЛОНО-образного ночного светила (ср. с чеш. lůno – лоно), что, само-по-себе, и есть вМЯТина, иначе, вМЕСтилище (ср. с укр. місце – место).
Таким образом, как бы ни называли месяц разные народы обще-арийской семьи – в основе любого словообразования с данным значением будет всегда всплывать один и тот же изначальный образный смысл – «смятенный», или мятущийся, в смысле непостоянный, меняющийся, что может подтвердить белорусское сложно-составное куламеса – сумятица, от кула – коло, круг, и меса – мешанина, месиво. Даже, если выводить слово месяц из глагола месть от мести» (ср. с чеш. mést – мести), по его виду, напоминающему метёлку, либо из устаревшего существительного месик, месич, по виду того предмета, которым что-либо МЕСЯТ (ср. исп. amasadora, mezcladora – мешалка, с чеш. měchačka, míchačka – мешалка), а то и МЕЧУТ (ср. с кит. mădāo – сабля, лат. machaera – сабля, исп. machete – кинжал, эст. mõõk – меч) – так или иначе, от условно-обобщённого понятия М/ЯТЬ, в развёрнутом виде Мощь/ЯТЬ, а на современный манер «мощь иметь». Сравниваем:
саксонский mōna – месяц ==> азербайджанский mane olmaq – мешать;
валлийский mis – месяц ==> английский mix – мешать;
осетинский mæj – месяц ==> латышский maisīt – мешать;
албанский muaj – месяц ==> латышский mulsināt – смущать;
гамбургский mos – месяц ==> английский bemuse – смутиться.
Продолжаем далее. Французский mutisme, mutité – немота, возвращает нас к английскому muck [mʌk] – муть, в силу приверженности к единому исходному корню, как это проглядывается в сравнении армянского մունջ • munj – немой, с английским mute [mju: t] – немой. Однако, венгерское néma – немой, напоминает нам об украинском немає – нету, что буквально по-русски значит не имает, не имеет, судя по всему, силы, как это угадывается в романских mal – немощь, особенно в полном соответствии французского maladie — немощь, с русским молодь.
Но, больше всего, хотелось обратить ваше внимание на формы и вариации понятия имя в самых различных языках:
азербайджанский məşhur sima • mäşhur sima; албанский êmën; английский name [neım]; арабский ʾasāmin; арагонский nome; армянский անուն • anun; арумынский numã; африкаанс naam; башкирский исем; бенгальский nām; галисийский nome; греческий όνομα [onoma]; дари nām; прусский ēmen; ирландский ainm; испанский nombre; каракалпакский isim; карельский nimi; каталанский nom; кашубский miono; китайский míng; коми-пермяцкий ним; латинский nomen; люксембургский Numm; малайский nama; молдавский нуме; неаполитано-калабрийский nomme; ненецкий ним»; осетинский ном; польский imię; арийский h’no: m-n; тохарский ñem, старославянский имѫ, imę, санскрит nā́man; сицилийский nomu; словацкий meno; фризский namme; чешский jméno; шведский namn; эстонский hea maine; японский namaé.
Нетрудно заметить, что во многих языках, даже выходящих за пределы индоевропейского сообщества, всё крутится вокруг одних и тех же согласных Н и М. Мы уже высказывали своё предположение об образовании, в результате редукции начальной согласной Н, современной формы звучания слова имя от гораздо более ранней праславянской формы нимь, как позывного на вНИМание, либо настрой на вМЕНнение (ср. карельский nimi – имя, со словац. meno – имя), и это, опять же, роднит его по происхождению с такими словообразованиями, как: русское имение (от ИМеть, приНИМать), латышское muiža – имение (от иМУЩество), хорватское imetak — имущество (от иМЕТь), польское mienie, majątek — имущество (от приМЕНнение, иМАЕТ), чешское majetek, jmění — имущество, и белорусское маёнтак – имение (от маять – иметь). И, будто нарочно, в подтверждение сего, вдруг вырисовывается чувашское ят (-et) – имя, фамилия, название, прозвище, а ведь иметь и ять, как мы уже выяснили – разные вариации одного глагола, и, по-сути, однокоренные слова (ср. с др.-рус. яти – поймать)!
Производность слова вымя от понятия выминать легко проверяется на примере чешского vemeno – вымя. Но, что ещё неожиданней, турецкое meme – вымя, не только заключает в себе звукоимитацию дублирующего действия «мять», но и сопоставляет себя с широко употребляемым в мире мама, тем самым, ставя в один этимологический ряд русское мать и украинское мати – иметь, ибо на роуськъм мати – как раз, и есть мать, то есть, женщина, способная детей: мётать — рожать (ср. с анг. mother [ˈmʌðə] – родить), мыть — ухаживать (ср. с анг. mind [maɪnd] – наблюдать), уматывать – пеленать (ср. с бел. матляць – мотать), мѫть – источать (молоко), мять (титю) (ср. лит. maitinti — питать, с норв. mate – кормить), смотреть – следить (ср. с лит. matýti, mataũ – смотреть), короче говоря, просто имать – иметь (дитя) (ср. с ит. maternità – материнство).
Выдвигая предположение о происхождении глагола паять – соединять, от изначального поять – заиметь (ср. с санскр. ята – овладев), находим безусловную поддержку у Даля: «поять (понять) – взять, забрать». Собственно, ВЗ/ЯТЬ – это производное от ВОЗЪ/ЯТЬ (ср. со старославянским възѫти) – взять, то бишь, «ввысь или выше (под) нять». Но в данный момент нам важно другое – абсолютное соответствие перевода понятия взять, а значит и поять, исследуемому нами глаголу иметь: латышский paņemt – взять; литовский pasiimti (pasiima, pasiėmė) – взять, взимать, imti (ėmė, ima) – взять, взимать; нидерландский nemen – брать, взять; чешский najmout – взять, нанять, přijmout – взять, принять, шведский hämta ut – забирать, взять.
Слово мнимый в переводе на английский язык mock [mɒk] – мнимый, насмехаться, осмеивать, хоть и приобретает иные качественные характеристики, по своему звучанию более свойственные русским: мокнуть, мякнуть, мыкать, намекать, макать, и тому подобное, но, так или иначе, ассоциируется и с оригиналом, и с переводом, причём, состоя в корневом родстве с понятием мять (ср. с роуськъм помъкнути – поймать).
Совершенно не случайное созвучие с упомянутым выше английским словом, литовское mokėti – уметь, в падежах moka, jo (ср. укр. могти́ — мочь, с норв. makte — мочь), только лишний раз убеждает в безусловном родстве таких разных по смыслу, но единых в происхождении индоевропейских слов (ср. с чеш. smět — мочь). Например, кимрское medru – уметь, будто напоминает русское мёд, а всё по тому самому, равному для обоих понятий, исходному действу мять (ср. с тадж. мадад – помощь): пчёлы выминают мёд – умельцы мнут орудием медь. Вот как переливаются в одноголосье звучания древнейшего глагола мочь: арийский magh, персидский magus, литовский magėti, латвийский megt, английский meaht/might; mæg/may, старославянский могǫ, немецкий magan/mögen, польский mogę, древне-норвежский mega, санскрит magha, тохарский mokats, греческий mēkhos, готский magan. Словно «сговорившись», все языки разом напоминают русское могу, ибо в этом слове, точно так же, заложен изначальный смысл мять, судя по качественному прилагательному МЯГкий – как результат приложения более МОГучей силы к чему-либо (ср. с узб. мажол — мочь). А вот с английским may [meı] — мочь, мы неизбежно возвращаемся к русскому ма́ять – махать, отсюда маяк и маятник, старославянские формы маѭ, маѫти, мавати, манѫти – как напоминание о прямой связи с устаревшим имай – имей.
Глагол поймать в английской огласовке nick [nɪk] – украсть, стащить, поймать, в дополнительном значении «попасть, угадать, поспеть», буквально совпадает с русским проНИКнуть (ся), вНИКнуть, что, по-сути и по форме, как раз и есть поНИМать или вНЯТь, а благодаря дословному переводу «зарубка, насечка, метка», оно и вовсе сблизилось с русским имя, на роуськъм нимь, став псевдоНИМом: английское nickname /ˈnɪkneɪm/ – первоначально «кличка, прозвище», от средне-английского an eke name – «другое имя», перешедшее в одинаково звучащее «a nick name», которое на Руси могло произноситься вполне созвучно – инако нимя, возможно от изначального аки нимь – как имя.
Ну, и наконец то, что объединяет, фактически все языки – это обращение от первого лица и коллективного Я. Здесь тоже не обошлось без того самого магического действа, а точнее символической манипуляции, способствовавшей появлению определения, понятного, практически, всем с малых лет, и без перевода. Ведь, когда каждый из нас произносит «меня» или «мне», рука инстинктивно приближается к груди, и совершает движение, имитирующее вминание в себя, либо манящее к себе. Вот, например, как слово меня звучит на разных языках:
английский me [mi: (полная форма); mı (редуцированная форма)], myself; казахский менің • мениьнъ • менiнъ; литовский mane, manęs; немецкий mich; нидерландский mij; польский mnie; хинди mujhe; чешский mě; шведский mig; эсперанто min; кимрский myfi, mi, minnau; гэльский mise, бретонский me; роуськъ мене, мя; санскрит ме; таджикский ман; тюркские men.
Личные местоимения мне тоже не сильно разнятся между собой:
казахский маған • магъан; литовский man; нидерландский me, mij; чешский mi; роуськъ мънѣ, ми; и так далее.
Слова мой, моя, моё просто «обязывают» руки совершать мнущее движение:
азербайджанский mənim • мәним • mänim; английский my [maı]; mine [maın]; казахский менікі • мениькиь; латинский meus, mea, meum; латышский mans; литовский manas, maniškis, mano; норвежский min; португальский meu; праиндоевропейский meós; арийский méne; санскрит māmaká; татарский минем; узбекский meniki, mening; украинский мій; финский minun; хинди meraa; чешский mé; шведский min; эсперанто mia; эстонский mees, minu, omaksed.
А вот следующие формы того же значения «мой, моя, моё» убедительнейшим образом встают на защиту нашей теории о едином происхождении всех представленных здесь слов от исходного действа мять, а, соответственно, и от, производного им, изначального понятия иметь: армянский իմ • im – мой, моя, моё; венгерский enyém – мой, моя, моё; курдский ímin – мой, моя, моё.
И коль уж мы заговорили о личных местоимениях, то имеет смысл затронуть их вариации от первого лица: целинский мωну – я; финский minä, иранские наречия mən • мән • män; на хинди mai (me) в точности дублирует древнерусское май – имей, умей, моги, и английские my [maı] – я, как и may [meɪ] – мочь, возможно, сомнение; санскритское ahám, сравните с английским I’m [aɪm] = 1 лицо единственного числа настоящего времени изъявительного наклонения глагола be = I am — я существую, я живу, я нахожусь в определенном состоянии, я являюсь; то есть буквально я есмь, а ещё точнее 1-е л. ед. ч. настоящего времени гл. be – am [æm], [əm, m], которое официально, якобы «не переводится», хотя на самом деле по-русски значит и звучит ровно также – ем, емлю, или целиком Аз есмь – я есть = I am [aɪ əm]. Старославянское азъ – я, состоит в прямом арийском родстве с армянским ես • es; прусским as; жемайтским aš; латгальским es, aś, что наводит на мысль об истинном значении русского я – явный, естественный; причём, созвучное английское as [æz], [əz, z] – как, в роуськъм варианте аки (окы, яко), сквозь общеславянское jak – как, выводит нас на македонское јас – я, в качестве самоидентификации, или зеркального отображения истинного Его – в смысле Прародителя, в латинской огласовке ego — я; в шведской – jag; нидерландской – ik; норвежской – jeg; португальской – eu. Сравните венгерское ős – прародитель, с древнескандинавским áss (ǫ́ss, ás) – в германо-скандинавской мифологии высшие боги. Верховным богом и вождём асов был Один. Не потому-ли на фарси числительное один звучит также, как и славянские вариации понятий «как» и «я», а именно – як? Но, поскольку, русское ять идентично глаголу имать по смыслу, и родственно по происхождению, то и в данном случае мы видим абсолютное фоносемантическое соответствие первоначального значения «преЕМственность» союзам в индоевропейских языках, на примере бретонского e-giz – как, и греческого Εγώ, ego – я, а также: кимрского megis – как, гэльского amhail – как, финского miten – как, таджикского мисл – как, и особенно венгерского miután, mint, midőn, mennyire – как, что не может не ассоциироваться с отМЕНной паМЯТью, отпечатывающей события, словно вМЯТинами на МОНете.
Подытожим наш пошаговый метод исследования глагола иметь. Что мы обнаруживаем в одном только ЁМком понятии? С одной стороны – постоянный отзвук в разных, родственных русскому, и не очень, языках, как то: латышский apjoms – объём, литовский apimtis – объём, где чётко просматривается явная приставка ap-, идентичная русской об-, предваряющая оба корня: -jom- и -imt-, «подпевающих» своим русским собратьям им и ём, которые эхом отдаются в северо-германских значениях «объём»: нидерландский omvang, норвежский omfang, шведский omfång (ср. с др.-греч. ἀμφορεύς А́Мфора, от amphi – с обеих сторон, то есть «в обнимку», и phero – несу, то есть «пру»), английский dimension [dɪˊmenʃn] – объём, где dis- это приставка, а -men- корень, в значении meaning [ˈmiːnɪŋ] – имеющий намерение, многозначительный замысел, мысль, то есть, попросту, мнение; с другой стороны – бесчисленное множество ветвей, причём, как в русском, так и иностранных языках, которые приобретают смысл, уже совершенно далёкий от матричного значения иметь. Другими словами, происходит смещение смысла. При этом, корень остаётся незыблемым, и произношение мало отличается от оригинала, вспомните однокоренную пару: исходный глагол ПО/МЯТЬ – и его производное существительное со смещённым смыслом ПА/МЯТЬ, от изначального действа МНУ – МНЮ. Это явление можно сравнить с разными формами, скоростями и характерами потоков реки в разных её отрезках, где течёт одна и та же вода: приверх, ухвостье, исток, устье, порог, межень, воронка, пойма, взморье, рукав, излучина, лука, яр, урез, старица, дон, стремнина, и тому подобное. Так же и в родственных языках, вышедших из единого истока: какой-то язык остался верен традициям, так сказать «пристал к берегу», и мало чем отличается от архаических форм, а какой-то стремительно умчался вперёд «вниз по течению», изменившись до неузнаваемости. Но это совершенно не значит, что один лучше другого – каждому уготована своя историческая судьба. Плохо лишь то, что когда представители какого-либо этноса, в погоне за сомнительными ценностями, перестают быть носителями своего родного языка, то сознательно или подневольно, они укорачивают свой век, эпоху, историю, по-сути, рубят свои корни, и становятся безродными. Что же касается процессов смещения смыслов в одном, отдельно взятом языке, то здесь появляется вероятность искажения истинных значений слов, которые, в конце концов, приводят к их неминуемому забвению и безвозвратной потере огромного запаса речевой культуры, подобно высохшему речному руслу. Недаром абсолютно разные, на первый взгляд, понятия РЕЧной и РЕЧевой имеют один общий корень.