866 год, 2 декабря, Константинополь
– Чего ты хочешь? – устало спросил Вардан у Ярослава.
– Я много чего хочу, – уклончиво ответил тот. А потом, многозначительно улыбнувшись, продолжил: – Не я собирал этот Собор. Но дать ему завершиться так, как было задумано, – по меньшей мере, безрассудно.
– Даже если ты сейчас заставишь их принять нужные тебе решения, то это ничего не поменяет. Они вернутся по домам и откажутся от своих слов, произнесенных здесь.
– Ты так думаешь?
– Я так думаю, – с нажимом произнес Патриарх Фотий вместо Василевса.
– Это очень оптимистично, – смешливо фыркнул Ярослав.
– Что именно?
– Так думать.
– Не понимаю, – покачал головой Фотий. – Ты ведь христианин. Крещен. Носишь крест. Ведь носишь же. Жену свою крестил. Почему же так упорен в своей борьбе с христианством? Я тебя просто не понимаю.
– Я борюсь не с христианством, друг мой, – устало улыбнувшись, произнес Ярослав. – Я борюсь с церковью. Ты же этого не различаешь, оттого и не понимаешь меня.
– А что не так с церковью? Зачем с ней бороться? – поинтересовался Фотий.
– Ты же был ученым мужем, мирским чиновником, одним из самых образованных людей во всей Империи. И ты не понимаешь?
– Не понимаю.
– Вот он – власть, – указал Ярослав на Вардана. – Настоящая власть на земле. Надеюсь, ты это не оспариваешь?
– Нет, разумеется.
– И другой на земле нет и быть не должно.
– Что ты этим хочешь сказать? – напрягся Фотий.
– То, что любая церковь, когда набирает достаточно силы, начинает бороться со светскими властями, стремясь занять их место и становясь самым страшным и опасным врагом державы. Вот как у мусульман вышло с их халифатом, в котором во главе державы стоит, по сути, жрец. Что-то хорошего из этого вышло? Нет. Одна кровь и бардак. Поэтому церковь должна быть слабой, если отстаивать интересы державы и людей. Ибо сильная церковь – хуже чумы египетской для всех окружающих. И единственный способ добиться этой слабости – сделать церквей много и непрерывно стравливать их друг с другом. Чтобы ни один из культов не устанавливал монополию на принесение на землю «божьей воли».
– Но Бог…
– При чем тут Бог? – перебил Фотия Ярослав.
– Как при чем? – удивился тот.
– Все сущее создано Всевышним. Так? И то, что тебе нравится, и то, что не нравится. И рай, и ад, и ангелы, и демоны, и люди, и животные, и даже змеи с пауками. Все создано им. Поэтому если он попустил даже такую мысль в моей голове – на то его воля. А это значит что?
Фотий промолчал, остро стрельнув глазами в Ярослава.
– Молчишь? Правильно делаешь. Вера – от людей и для людей. Любая. Все ваши святые писания не более чем заумные байки, рассказанные людьми для людей.
– Это боговдохновленные писания! – аж взвизгнул Патриарх.
– Ты можешь это доказать?
– Что?!
– Ты говоришь, что Святое Писание боговдохновленно. Ты можешь это доказать? Ты можешь доказать, что эти тексты – не плод больной фантазии стариков? Нет? Ладно. Ну тогда, может быть, Всевышний подтвердит твои слова? Опять нет? Тогда зачем ты врешь?
– Я не вру! – воскликнул Фотий.
– Хорошо. Допустим, я могу представить то, что ты веришь в ту чушь, что мне только что сказал. Но тогда как быть с тем, что тебя считали одним из самых образованных людей Империи? Обманывали? Льстили? Или, приняв сан, ты потерял рассудок?
– А ты можешь доказать свои слова?!
– Друг мой, – улыбнулся Ярослав, – это слишком примитивный прием, достойный лишь юных, неопытных софистов. Нет смысла опровергать не доказанного. Это претит основам здравого смысла и любой самой элементарной логики.
Вновь наступила тишина. Фотий крайне раздраженно буравил взглядом Ярослава. А вот Вардан смотрел на своего соправителя весьма заинтересованно.
– Друзья, давайте не будем ссориться по пустякам, – наконец произнес он, видя, что Патриарх хочет уже сказать какую-нибудь гадость.
– Это не пустяки! – воскликнул Фотий.
– Этот вопрос не стоит даже выеденного яйца, – все так же посмеиваясь глазами, возразил Василевс. – Василий уже доказал то, насколько остер его язык и стройна логика. В диспуте тебе его не одолеть.
– Но это ересь!
– А что не ересь в этом мире? – усмехнулся Ярослав. – Или ты, друг мой, настолько возгордился, что можешь утверждать, будто бы знаешь абсолютную истину, что доступна лишь Всевышнему? Если же нет, то любое твое суждение лишь жалкая тень, искажающая истину. А потому – суть – ересь. Хуже того – ничем иным быть не может[3]. В этом плане мне очень нравятся наши северные друзья. Они не забивают себе голову подобными глупостями. Они просто берут топор и идут отнимать то, что считают своим. Если у них получается, значит, бог на их стороне. Если нет – то нужно просто в следующий раз идти грабить кого-то еще.
– Кстати, – вновь опередив закипающего Фотия, влез Вардан. – Ты уже в курсе того, что заварили наши северные друзья?
– Пока очень смутно. Какие-то слухи до меня доходят, но не более.
– Василий, ты пустил козла в огород. Козлов. Целое стадо. Сначала они захватили Крит, выбив оттуда пиратов. Потом – Кипр, освободив его от мусульман. Но на этом они не остановились и атаковали Сицилию, заняв и ее. Мне пришлось подсуетиться, чтобы взять ситуацию под контроль. И теперь под моей рукой три вассальных графства, во главе которых стоят сыновья твоего дружка – Рагнара: Сигурд, Ивар и Хальфдан.
– Сам Рагнар на этом не успокоился?
– Нет, – улыбнулся Вардан. – Он сговорился с князем Болгарии и атаковал Антиохию, которую они довольно легко взяли. Разбили сирийскую армию халифа. Прошли до верховьев Тигра и начали свой поход на юг. Заняли и разграбили Самарру и осадили Багдад. Сам Багдад!
– Только осадили? – повел бровью Ярослав. – На Рагнара это не похоже.
– Багдад пал, а вместе с ним и Рагнар, а также князь Болгарии, оставив наследником годовалого сына моей племянницы.
– Интересно. Хм. Викинги уже оставили Багдад?
– Нет. И не собираются. Бьёрн остался править в Багдаде со своими людьми, приняв титул графа Междуречья и моего вассала. Графом Антиохии стал Убба, а графом Эдессы – Хвитсерк. Таким образом, все войско викингов, что ты привел, оказалось под моей рукой. Вернув Империи Крит, Кипр, Сицилию, Антиохию, Эдессу и Междуречье. А также поставив Болгарию на грань присоединения к империи. Это ли не торжество христианства?
– Никак нет, – улыбнулся Ярослав. – Это торжество не христианства, а триумф языческого севера, что вдохнул в ваши дряхлые тела немного жизни. Или ты не понял, что я всего лишь направил ярость севера на мир ислама. И тот не устоял.
– Он пошатнулся, а не рухнул, – возразил Василевс.
– Разве? А по мне, так он начал рассыпаться как колосс на глиняных ногах после первого серьезного испытания. Он ведь еще не укоренился в этих землях. Ислам еще нигде, кроме аравийской пустыни, не является доминирующей верой. Пока что он в основе своей лишь вера аристократов и воинов. А потому позиции его слишком шатки и ненадежны. Кстати, где сейчас халиф?
– В Иерусалиме. В окружении остатков своих верных войск. Он туда отошел из Багдада и соединился с Иудейской армией тюркских наемников.
– Хочешь, я возьму его для Империи? И вновь покажу слепым солнце. Ведь мои воины – язычники. Точно так же, как и викинги. Но для людей, одержимых верой, это все не будет ничего значить. Они ведь видят только то, что желают.
– Богохульник! – процедил Фотий.
– Следи за своим языком, – устало произнес Ярослав.
– А то что?
– А то я его отрежу.
– Ты не посмеешь!
– Почему? Что мне мешает не только его удалить из твоего рта, но и пустить под нож всех участников Собора и их гостей?
– Потому что мы несем слово Божье!
– И что?
– Слово Божье – это закон небес! Ты не посмеешь нас убивать! Или небеса отвернутся от тебя!
– Эти, с позволения сказать, «законы» объясняют, почему яблоко не может упасть в небо?
– Что? – не понял Фотий.
Ярослав же взял со стола яблоко и, вытянув его вперед перед собой, отпустил. Фрукт закономерно упал на пол.
– Видишь? Я не кидал его. Просто отпустил. И яблоко упало. Почему оно упало на землю, а не улетело в небо? Почему оно не осталось висеть в воздухе? Это объясняют твои писания? Если нет, то они не стоят и выеденного яйца. Ибо это не законы Всевышнего, которым подчиняется все сущее, а пустопорожняя болтовня.
– Ты опять оскорбляешь веру, – покачал головой Вардан.
– Нельзя оскорбить словами правды.
– Но у тебя получается.
– Я свое слово сказал. Для Империи иметь одну сильную церковь смертельно опасно. Церквей должно быть много, им надлежит быть слабыми и собачиться промеж себя. Один большой и могучий пес может загрызть, свора маленьких декоративных собачек – не только смогут развлечь, но и совершенно безобидны.
– Ты сказал, что возьмешь Иерусалим, – холодно процедил Фотий.
– Если я его возьму, то ты примешь мои слова?
– Нет.
– Тогда какой смысл мне тебе что-то доказывать? А, престарелый глупец?
– Я…
– Ты просто человек.
– Ты тоже.
– Только я этого не отрицаю, – кивнул Ярослав. – Ты хочешь, чтобы я пошел в Святую землю и освободил Иерусалим. Но ты разве не понимаешь, что это будет не Крестовый поход истинно верующих, во славу Господню идущих освобождать Гроб Господень. Нет. Это будет военный поход язычников, идущих за добычей. Поход, который покажет, что победу в войне дарует бог войны, а любовь – бог любви. И то, и другое – ипостаси Всевышнего. Его лики. Отражения. Проекции. Ибо истинную суть Всевышнего познать невозможно для столь несовершенных существ, как мы. Но суть не в этом. Суть в том, что если ты пойдешь на войну, ища поддержку у бога любви, то враг твой тебя возлюбит. Жестоко и противоестественно. Но этого ли ты жаждешь в сражениях? Молчишь? Это правильно. Как ты видишь – я не выступаю против христианства, иудаизма или ислама. Нет. Я против того безумия, что творят жрецы этих церквей. Я пойду на Иерусалим войной. И я отобью его. А когда вернусь, Собор выполнит мои требования. Те, которые уже озвучил. Если же нет, то я уничтожу всех его участников и каждого, кто их поддержит.
– Но это безумие! Ты не вправе вмешиваться в церковные дела!
– Если церковь позволяет себе постоянно вмешиваться в светские дела, то что мешает мирянам вмешиваться в ее дела? Как там говорится? Не суди, да не судим будешь. Или ты забыл этот принцип христианства?
Фотий насупился и промолчал.
– Не стоит обижаться, друг мой, – криво усмехнулся Ярослав. – В конце концов, что мешает мне пригласить других северян, что оставят на месте Империи лишь пригоршню языческих графств и герцогств.
– Ты угрожаешь мне? – нахмурился Вардан, ответив вместо Фотия.
– Тебе? Нет. Ты ведь будешь их сюзереном. Их сила будет твоей силой. Куда большей, чем сейчас. Я угрожаю его организации, – кивнул наш герой на патриарха, – которая слишком много на себя взяла.
– Хорошо, – процедил Фотий. – Собор примет твои требования.
– Отлично.
– Но сначала ты возьмешь Иерусалим.
– Разумеется, – улыбнулся Ярослав и, поднявшись, пошел на выход.
– Василий! – окликнул его Фотий.
– Что? – широко улыбаясь, ответил наш герой.
– Ты ведь будешь гореть в аду. Ты понимаешь это?
– Скорее вариться в котле, – усмехнулся Ярослав. – Но не переживай. Я потру тебе там спинку… Удивлен? Или ты думаешь, что тебя ждет что-то иное? Когда попадешь в ад, главное – не теряйся. Как увидишь черта – сразу бей ему по яйцам и отнимай вилы. А потом не медля атакуй. И коли, коли, коли, пока тебя как нарушителя режима за плохое поведение не выгонят в рай.
– Почему в рай? – удивился Вардан.
– А куда еще? – хохотнул Ярослав и, отвернувшись, насвистывая какую-то мелодию, удалился.
– Безумец… – прошептал Фотий, покачивая головой.
– Но разве он сказал что-то неверно? – повел бровью Вардан. – Про церковь, – добавил он, видя до крайности изумленное лицо патриарха.