– Зовите меня просто Алекс, – говорит она с детской улыбкой.
– Спасибо, но если вы не возражаете, мне больше нравится «инспектор Крофт», – отвечаю я.
Она поджидает меня у входа в дом, когда я возвращаюсь с утренней пробежки. Они оба поджидают. Как обычно, ее дружок средних лет почти не говорит, но мотает себе на ус, и делает это так громко, что его мысли практически можно услышать. Еще нет семи утра.
– У меня сегодня много дел, – говорю я, разыскивая ключи и отпирая дверь.
Мне хочется, чтобы мы все как можно скорее скрылись в доме. С соседями я не знакома, не могла бы назвать имени ни одного из них, но хотя считается, что нас не должно волновать, что думают о нас чужие люди, я предпочитаю подстраховаться.
– Мы просто хотели рассказать вам новости, но можем прийти в другой раз…
– Нет, простите, все в порядке. Просто мне нужно через час быть на студии «Пайнвуд». Сегодня последний день съемок, я не могу их подвести.
– Понимаю, – говорит она, но по тону ясно, что она ничего не понимает. – И много вы сегодня пробежали?
– Не очень, пять километров.
– Удивительно.
– Не так уж это и много.
– Нет, я хотела сказать – удивительно, как вам удается вести себя как обычно: бегать, работать, играть, – говорит она с улыбкой.
Что, черт возьми, она имеет в виду?
Я выдерживаю ее взгляд, сколько могу, но потом смотрю на ее молчаливого партнера. Он возвышается над ней, он старше нее как минимум в два раза, но он молчит, как будто воды в рот набрал. Интересно, думаю я, не пытается ли она своим наглым тоном произвести впечатление на этого человека, старшего по званию.
– Вы что, так и будете стоять? Вы позволите ей говорить со мной таким тоном? – спрашиваю я его.
– Боюсь, что да. Она моя начальница, – отвечает он и, как бы извиняясь, пожимает плечами.
Не веря своим ушам, я снова перевожу взгляд на инспектора Крофт и вижу, что улыбка исчезла с ее лица.
– Вы когда-нибудь били мужа, миссис Синклер? – спрашивает она.
Прихожая словно сжимается, поворачивается вокруг меня, пол уходит у меня из-под ног.
– Конечно нет! Я в жизни никого не ударила. Я уже почти готова подать формальную жалобу…
– Перед тем как уехать, я принесу вам бланк из машины. Мы съездили в индийский ресторан, где, по вашим словам, вы ужинали с мужем, когда видели его в последний раз. – Она лезет в сумку и достает оттуда что-то вроде «Айпада». – Там установлены камеры безопасности. – Она пару раз тычет пальцем в экран и поворачивает «Айпад» ко мне: – Это вы?
Я смотрю на наше застывшее черно-белое изображение, на удивление четкое и ясное.
– Да.
– Я так и подумала. Вы хорошо провели вечер? – спрашивает она, снова тыча в экран.
– Какое отношение…
– Мне просто интересно, почему вы его ударили.
Она снова поворачивает ко мне «Айпад» и своим детским пальчиком перелистывает серию изображений на экране. На них видно, что перед тем, как уйти из ресторана, я даю Бену пощечину.
Потому что он обвинил меня в том, чего я не делала. Потому что я была пьяна.
Мои щеки горят.
– У нас была глупая ссора, мы выпили. Это была просто пощечина, – говорю я, и мне стыдно слушать собственные слова.
– Вы часто даете ему пощечины?
– Нет, ни разу до этого случая: я была расстроена.
– Он чем-то вас оскорбил?
«Успешные актрисы или красивы, или хорошо играют. Зная, что про тебя нельзя сказать ни того, ни другого, я никак не пойму, с кем же ты переспала, чтобы получить роль».
Слова, которые сказал Бен в тот вечер, преследуют меня. Наверное, я никогда их не забуду.
– Не помню, – вру я, потому что мне стыдно сказать правду.
Последние несколько месяцев мы с Беном жили в тени подозрения. Гора недоверия возникла из-за песчинки непонимания. Он думал, что у меня роман на стороне.
Алекс Крофт глядит на своего напарника, потом снова на меня.
– Вы знаете, что треть телефонных звонков с заявлением о домашнем насилии в этом городе мы принимаем от жертв-мужчин?
Да как она смеет?
– Мне пора.
Она не обращает на мои слова никакого внимания и достает из кармана пару голубых перчаток.
– В кошельке вашего мужа был чек с заправки за тот вечер, когда вы в последний раз его видели. Вы не против, если мы взглянем на его машину?
– Если вам это поможет.
Кажется, она ждет. Я не знаю чего.
– Его ключи у вас?
Они следуют за мной в гостиную.
– Вы уже рассмотрели версию со сталкершей? – спрашиваю я, доставая ключ от машины Бена из комода и сжимая его в кулаке, – сама не знаю зачем.
Она смотрит на меня тяжелым взглядом и отвечает не сразу.
– Вы все еще думаете, что та женщина могла иметь какое-то отношение к исчезновению вашего мужа?
– Я не вижу, как можно это исключить…
– Это ваш ноутбук?
Она показывает на маленький столик в углу комнаты. Я киваю.
– Мы посмотрим?
Теперь моя очередь колебаться.
– Вы говорили, что все началось с мейлов? Может быть, мы сможем установить, кто отправлял их. Упакуй его, Уейкли, – говорит она напарнику.
Он послушно надевает собственную пару перчаток, достает из внутреннего кармана прозрачный полиэтиленовый пакет и забирает мой ноутбук.
– Миссис Синклер? – говорит инспектор Крофт, сложив руки на груди.
– Да?
– Ключ от машины вашего мужа. Пожалуйста.
Мои пальцы неохотно разжимаются, и она берет ключ. На ладони остается отпечаток ключа – в том месте, где я сжимала его слишком сильно. Я не успеваю ничего сказать, а она уже идет к выходу, и мне остается только поспешить следом.
Она отпирает красную спортивную машину Бена, открывает водительскую дверь и заглядывает внутрь. Я помню тот день, когда купила ему эту машину. Это была своего рода искупительная жертва, поднесенная, когда дела на домашнем фронте достигли своего предыдущего минимума. Мы спонтанно рванули в Котсуолд – крыша была откинута, моя юбка задрана, его рука летала от моих коленей к рычагу передач и обратно, – а потом притормозили у мотеля, где были свободные номера. Я помню, как мы смеялись, как занимались любовью перед камином, как съели дрянную пиццу и выпили бутылку хорошего портвейна. Мне нравилось то, как страшно ему хотелось коснуться меня, обнять меня, трахнуть меня в те времена. Но все изменилось, когда я заговорила о детях. Он любил меня. Он просто не хотел мной делиться.
Я скучаю по нам, какими мы были тогда.
А потом я нашла чужую помаду у нас под кроватью.
– Я понимаю, как вам сейчас непросто… – говорит инспектор Крофт, возвращая меня к реальности.
Она еще немного наклоняется и сует ключ в зажигание. Приборная панель освещается, и радио начинает тихо петь нам популярную песню о любви и о лжи. Потом Крофт обходит машину, распахивает пассажирскую дверцу и открывает бардачок. И только увидев своими глазами, что он пуст, я понимаю, что задерживала дыхание. Она шарит под сидениями, но, судя по всему, ничего не находит.
– Когда исчезает любимый человек, супругу всегда тяжело, – говорит инспектор, глядя на меня.
Потом закрывает дверь, обходит машину сзади и устремляет взгляд на багажник. Как и я. Как и второй полицейский.
– Наверное, сейчас вы нервничаете, – говорит она и открывает крышку.
Мы, все трое, заглядываем внутрь.
Там пусто.
Я снова вспоминаю, как дышать. Не знаю точно, что я ожидала там увидеть, но я очень рада, что там ничего нет. Мои плечи расслабляются, я начинаю чувствовать себя свободнее.
– Чего-то я тут не понимаю, – говорит инспектор Крофт, закрывая багажник.
Ее слова заставляют меня напрячься снова. Она возвращается к передней части машины и вынимает ключ. Радио замолкает, и кажется, что тишина сейчас проглотит меня. Я наблюдаю, как она стягивает перчатки со своих миниатюрных рук, а потом пытаюсь заговорить, но мой рот словно не способен произнести нужные слова. У меня такое чувство, будто я оказалась в своем персональном аду.
– Чего вы не понимаете? – спрашиваю я в конце концов.
– Ну, просто, если последнее место, где побывал ваш муж перед исчезновением, – это заправка, не кажется ли вам немного странным, что бак почти пуст?