Если наблюдать через микроскоп при слабом увеличении, человеческая кровь сначала выглядит как вид сверху на коллегию кардиналов в шапочках и мантиях, прогуливающихся по площади Ватикана в ожидании, когда папа римский появится на балконе.
Но если усилить увеличение, цвет угасает, пока наконец не разглядим, что каждая из частиц в реальности имеет не более чем бледно-розовый оттенок.
Красный цвет крови проистекает от железа, содержащегося в гемоглобине. Железо легко связывается с кислородом, разносящим его в самые отдаленные уголки и закоулки нашего тела. Омары, улитки, крабы, ракушки, кальмары и члены европейских королевских фамилий, в противоположность, имеют голубую кровь, поскольку она скорее основана на меди, чем на железе.
Я полагаю, что на эту идею меня натолкнула дохлая лягушка. Бедняжка, вероятно, пыталась совершить путешествие от реки, протекавшей за Святым Танкредом, до маленького болотца через дорогу, когда с ней приключился ужасный несчастный случай с участием мотоцикла.
Какова бы ни была причина, ее расплющило еще до того, как я успела сунуть ее в карман и унести домой в научных целях.
Чтобы сделать частицы под микроскопом более прозрачными, я смешала образец крови с уксусной кислотой, разведенной в пропорции один к четырем, и, настроив точный фокус, ясно увидела, что частицы крови лягушки – плоские диски, скорее похожие на розовые пенни, а моя кровь, которую я добыла быстрым уколом булавки, состоит из частиц в два раза больше и вогнутых, словно дюжины красных пончиков.
Идея сравнить мою собственную кровь с кровью отца и сестер пришла позже и косвенно от Даффи.
– Ты такая же де Люс, как человек на луне, – рявкнула она, застав меня за чтением ее дневника. – Твоей матерью была трансильванка. У тебя в жилах кровь летучих мышей.
Выхватывая переплетенную в кожу тетрадь у меня из рук, она прилично порезалась краем бумаги.
– Теперь посмотри, что ты наделала! – завопила она, суя мне под нос кровоточащий дрожащий палец и эффектно стряхивая кровь на ковер гостиной. Для пущего драматического эффекта, она выдавила еще несколько капель из ранки. А потом, не говоря больше ни слова, на грани слез вылетела из комнаты.
Плевое дело – собрать приличное количество крови носовым платком. Отец всегда разглагольствовал на тему, как важно иметь при себе чистый сопливчик, и была в моей жизни пара случаев, когда я молча благодарила его за прекрасный совет. И вот еще один такой случай.
Я сразу же бросилась в лабораторию, приготовила предметное стекло для образца крови и сделала несколько неплохих заметок о моих наблюдениях, аккуратно разрисовав их карандашами из набора профессионального художника, подаренного тетей Миллисент Фели на Рождество несколько лет назад.
Затем, благодаря невероятному подарку судьбы, пару дней спустя Фели, необычайно гордившаяся своими руками, оторвала заусеницу за завтраком, и Флавия оказалась тут как тут – довольно удачная острота, если подумать.
– Аккуратно! Ты испачкала скатерть! – заявила я, выдергивая салфетку из ее пальцев и протягивая ей кусочек ваты из моего кармана. – Я прополощу в холодной воде, пока оно не впиталось.
В лаборатории я добавила еще одну порцию заметок в мой дневник.
Круглые плоские диски красных телец, – написала я, – имеют тенденцию слипаться. Они демонстрируют свой характерный красный цвет, только когда перекрывают друг друга. В противном случае они имеют бледно-желтый оттенок западного неба после вечернего дождя.
Разжиться образцом крови отца было более сложно. Мне это не удавалось аж до следующего понедельника, когда он появился за завтраком с клочком туалетной бумаги, прижатым к горлу в том месте, где он порезался во время бритья.
Накануне Доггер перенес один из своих ужасных полуночных эпизодов, во время которых жуткие хриплые крики сменяются хныканьем, еще более нервирующим, чем вопли.
Доггер – отцовский мастер на все руки. Его обязанности варьируются в зависимости от его способностей. Иногда он бывает камердинером, иногда садовником, в зависимости от того, куда дуют ветры в его голове. Доггер и отец вместе служили в армии и вместе сидели в тюрьме Чанги[5]. Это тема, на которую они никогда не говорят, и те немногие детали, что мне известны о тех ужасных годах, я по капле выдавила из миссис Мюллет и ее мужа Альфа.
Утром я поняла, что отец не спал, что он сидел с Доггером, пока тот не успокоился. В нормальном состоянии отец никогда бы не позволил, чтобы его увидели прижимающим к себе клочок туалетной бумаги, и этот факт сказал о его расстройстве больше, чем он мог бы выразить словами.
Легкое дело – добыть испачканный клочок бумаги из мусорного ведра в его гардеробной, но должна признать, что, занимаясь этим, я никогда в жизни не чувствовала себя такой виноватой.
Наши красные и белые тельца, отца, Фели, Даффи и мои, – записала я в дневник, хотя едва ли хотела верить в это, – идентичны по размеру, форме, плотности и цвету.
Из потрепанной и покрытой любопытными пятнами книги о микроскопах из библиотеки дядюшки Тара я знала, что кровяные тельца летучей мыши примерно на двадцать пять процентов меньше, чем человеческие.
Даже увеличенные в тысячу раз, мои кровяные тельца были идентичны тельцам отца и сестер.
По крайней мере, внешне.
Я читала в одном популярном журнале из тех, что замусоривали нашу гостиную, что человеческая кровь идентична по химическому составу морской воде, из которой, как говорят, выползли наши отдаленные предки: что морская вода на самом деле временами использовалась для переливаний в чрезвычайных медицинских ситуациях, когда настоящая кровь была недоступна.
Французский исследователь и артиллерийский офицер Рене Куинтон однажды заменил кровь собаки раствором морской воды и обнаружил, что собака не просто выжила и дожила до глубокой старости, но что через день-другой после эксперимента тело собаки заместило морскую воду кровью!
И кровь, и морская вода состоят преимущественно из натрия и хлора, хотя в разных пропорциях. Тем не менее забавно думать, что жидкость, текущая в наших жилах, немногим больше, чем раствор столовой соли, хотя, по правде говоря, то и другое содержат также крохи кальция, магния, калия, цинка, железа и меди.
На короткое время этот так называемый факт чрезвычайно меня взволновал, предполагая возможность бесчисленного количества смелых экспериментов, кое-какие из которых касались людей.
Но потом в дело вступила Наука.
Обширный и тщательно калиброванный набор химических тестов с использованием моей собственной крови (несколько недель меня одолевала слабость) показал явные отличия.
Я довольно убедительно доказала, что то, что течет в жилах де Люсов, – не морская вода, а другое сочетание элементов творения.
И что касается обвинения Даффи, что моя мать – трансильванка, что ж, это попросту нелепо!
Мои сестры много раз пытались убедить меня, что Харриет мне не мать: что меня удочерили, или подменили эльфы, или бросила после рождения неизвестная мать, которая оказалась не в состоянии рыдать каждый день при виде моего уродливого лица.
Почему-то мне было бы намного спокойнее знать, что мы с сестрами разной крови.
Кровь летучей мыши, точно! Эта ведьма Даффи!
Однако все, что теперь оставалось, чтобы завершить мой эксперимент должным научным образом, – это лично провести кое-какие дополнительные исследования и сделать выводы, основанные на собственных наблюдениях, за жидкостями настоящей летучей мыши.
И я точно знала, где ее добыть.
Утром мне придется встать пораньше.