Алина
***
– Вить, не бросай трубку! – Я сижу на полу, у ног раскрыта сумка, а пальцы сжимают телефон. На первый звонок Витя грубо рыкнул: «Аля, я тебе все уже сказал. Нам больше не о чем разговаривать», – и сбросил вызов, а последующие отбивал, не утруждая себя болтовней.
Встав на четвереньки, я складываю содержимое сумки, раскатившееся по полу коридора, изредка окропляя косметику, блокнот для записей и салфетки крупными слезами. Действительно все?! Вот так в один момент взять и решить за себя и за другого человека. Я всегда думала, что расставание – оно другое. Оно не происходит в одну секунду. Для этого должны быть какие-то предпосылки, тревожные звоночки. Но их не было. Или я просто не замечала, существуя в своем выдуманном мирке, далеком от реальности. Если мы и ссорились, то лишь на почве моей работы и желания учиться в аспирантуре. Витя называл это блажью и глупой тратой денег, но продолжал поддерживать меня материально. Да что уж утаивать – содержал. На ставку лаборанта кафедры я не могу себе позволить закупить продуктов на пару недель, если, конечно, не собираюсь питаться исключительно капустой и картошкой.
Выровняв раскиданную в коридоре обувь, я вернулась в комнату. Створки шкафа распахнуты, под моими ногами скомканная мужская рубашка и ненавистные лекции четвертого курса в синих папках. И мне так и хочется пнуть их ногой. Но я перешагиваю, закрываю створки, привстаю на носочки, мои пальцы нащупывают пластиковую ручку чемодана… Разве так можно, взять и закончить шесть лет отношений? Шесть лет! Конечно нет! Я заталкиваю чемодан вглубь, не разрешая себе думать о расставании. Это всего лишь эмоции, они схлынут, и Витя обязательно вернется, но, как оказалось, так думала только я.
– Алло, – просипела я в трубку, принимая вызов, не глядя на имя звонившего. Мой мозг был настолько нагружен эмоциями, а тело многодневной усталостью, что я отключилась, свернувшись калачиком на не разобранном диване, как и была, в белье и блузе.
– Алька! – звонкий голос одной из сестер Комаровых усилил головную боль. – Мы с Саней встретили твоего Витьку. А это нормально, что он в обнимку с какой-то курицей и настойчиво сует свой язык ей в клюв?
– Какой курицей? – я совершенно глупо переспрашиваю.
– С бабой, Аль. Размалеванной под вождя племени Хули, Папуа – Новой Гвинеи, – громкая музыка смешивается с голосом Ани. Комаровы – самые отвязные тусовщицы нашего потока. Их образ жизни не изменился после окончания университета, как, впрочем, и мой.
– Что?
– Вот и я спрашиваю, какого племени Балабаев сейчас лапает девку в трех столиках от нас?
А мои последующие вопросы все глупее:
– Ань, а это точно он?
– Точно-точно, – подруга перекрикивает басы клубной музыки, – глянь сообщение.
Не сбрасывая вызов, я открываю фото. Он. Мой Витя. Точно он! В белой футболке, что он надел, вернувшись домой. Его пальцы удерживают какую-то девушку за подбородок, а их губы в паре миллиметров друг от друга. Девушку я вижу впервые. Именно тот типаж, который всегда нравился Вите: тёмные длинные волосы, крупные черты лица, смелый макияж и уверенность во взгляде. Он, даже будучи в отношениях, не стеснялся указать мне на ту или иную «красавицу», подмечая ее достоинства.
– Мы сегодня расстались, – отвечаю я, прикладывая телефон к уху.
– Они расстались, Сань, – Аня дублирует информацию для сестры, продолжает расспрос: – Давно?
Настенные часы показывают половина второго ночи. Я пытаюсь произвести подсчеты, но у меня не выходит:
– Пять или шесть часов, как я свободна.
И только сейчас до меня доходит, что действительно все. Не будет примирительного разговора по душам. Нас больше нет! Нет неразлучной парочки Витьки и Альки, как обычно, дразнили нас друзья. Он ушел. Мужчина, которого я считала своим, в одночасье стал чужим.
– Алька?! – пробивается сквозь шум мыслей. – Слышишь, жди нас! Мы скоро будем! Сань, она не отвечает, – Аня взволновано обращается к сестре.
– Я слышу, – отвечаю я.
– Жди! – рявкает Комарова и сбрасывает вызов.
Неужели я опять плачу? Пытаюсь сказать, что не нужно волноваться, не нужно ехать, но слова тонут в всхлипах. Вот теперь точно все… Он выбрал другую.
Как же хочется отмотать на несколько часов назад. Изменить прошлое. Одно мое «нет», и в данный момент мы могли бы лежать под звездным небом, греясь в объятиях друг друга и тепла догорающего костра. Но вместо этого, я стаскиваю тяжелый пластиковый чемодан и, не стирая пыль с крышки, дергаю металлические замки.
– Я же взрослый человек, – говорю себе, снимая с полки ровные стопки мужской одежды и аккуратно складывая. А ладони зудят от желания скомкать рубашки Балабаева, открыть окно и устроить дождь из мужских носков, футболок и брюк. И нестерпимо хочется кричать! Кричать во всеуслышание, громко и надрывно о том, как же мне больно. Очень больно.
Собрав со щек слезы, я плетусь в ванную. Голубая зубная щетка, шампунь с запахом ментола, бритва, лосьон для бритья и мочалка степенно опускаются в пакет.
Трель звонка и сразу же нетерпеливый стук в металлическую дверь отвлекают меня от сбора косметики.
– Аля!
Я не верю своим ушам и смотрю в глазок.
– Аля открывай! У нас ЧП, собаку укачало.
Я точно не ослышалась: сестры Комаровы на моей площадке.
– Да у меня и не закрыто, – произношу вместо приветствия, распахивая входную дверь и пропуская девушек внутрь.
– А я ей говорила: «дерни ручку». – Аня заталкивает сестру-близняшку. – Да проходите уже. Это животное всю машину уделало, – щелкает собаку по блестящему носу.
– Аль, ты прости, что мы так долго, – оправдывается Саша. – Я увидела Булочку и пропала. Ты посмотри на эту мордочку.
Булочка подняла на меня выпученные глаза, тявкнула, демонстрируя выпирающую нижнюю челюсть и кривые зубы, и активно завиляла хвостом-метелкой.
– Завтра вечером ее бы усыпили. Кто-то принес милашку на лечение и не забрал, – уточнила Саша.
– Да-да. – Аня закатила глаза, и пока сестра в ванной отмывала собаке морду и лапы, доверительно зашептала: – А еще она отдала тридцатку долга в ветеринарке. Совсем свихнулась, как Кроша сбила машина. На прошлой неделе притащила домой дворнягу прямо с улицы. Благо я успела ее выпустить, пока эта больная ходила на маникюр. А Сане сказала, что собака убежала. Я хреновая сестра, да? Кстати, ужасно выглядишь. – От Комаровой пахнет алкоголем и яркими фруктовым ароматом. Обтягивающею платье до середины колена демонстрирует плавные изгибы фигуры; глубокий вырез подчеркивает грудь третьего размера; прямые волосы, собранные в хвост, открывают шею, и десятисантиметровые каблуки лаковых туфелек удлиняют стройные ноги – словно с нее Балабаев всегда рисовал свой идеал.
– Ты не первая, кто мне сегодня это говорит. – Я поправляю полы блузы.
– Идем на кухню. – Аня тащит меня, усаживает на стул и снимает кожаный рюкзачок. – Рассказывай. – Извлекает бутылку ликера и коробку ассорти шоколадных конфет. – Ликер не предлагаю, знаю, что не будешь, а конфеты держи. За ликером, кстати, пришлось заезжать домой. После двадцати трех ноль-ноль алкогольная продукция не реализуется, – Комарова явно старалась передразнить кого-то из работников магазина.
– Ну что, она рассказала? – Саша входит в кухню, держа в руках собаку, закутанную в полотенце. – Ничего, что я взяла? – изображает извиняющуюся улыбку.
– Ничего, это Вити, – ответила я.
– Еще ничего не рассказала, – произносит Аня, по-хозяйски распахивает створки кухонных шкафчиков в поисках фужеров.
– Справа, – я направляю ее, не зная, как начать. А рассказывать придется, эти занозы точно не отстанут.
Повествование выходит эмоциональным, слезы не переставая льются по моим щекам, девочки не перебивая слушают, потягивая ликер и подкармливая высохшую Булочку шоколадными конфетами.
– Это на эти трусики у него не встает? – интересуется Аня, под нетрезвое подхихикивание сестры. – Ну, тогда у него проблемы с потенцией.
– Да нет, – оправдываю я Балабаева, оттягивая полы блузы и прикрывая бедра, – все нормально.
– Да ничего не нормально, Сорокина! Он высмеял твои планы на жизнь, признал их глупыми, не предложил помощи, оставил тебя одну, а сам сейчас трахает какую-то…
– Не матерись, – обрывает ее Саша, – ты обещала.
– Да тут по-другому нельзя, ты что не видишь? Он же обесценил все, что она любит, – продолжает Комарова-старшая.
– Я же сама виновата, – я пытаюсь возразить.
– Ты дура, Сорокина! Сама она виновата, ну-ну. Хорошо же он тебя обработал. Нашел дурочку! Меньше слушай, это они глазами пожирают яркие фантики, а возвращаются к таким, как ты.
– Каким?! – интересуюсь я воинственно.
– Спокойно! – отрезает Аня. – Мужики быстро устают ярких и непредсказуемых, и вот тогда приходит твое время, Сорокина. Красивая девочка, умная, тактичная, ориентированная на семью.
– Ну-ну. – Я закидываю в рот очередную конфету и маниакально разглаживаю фольгу, чтобы не осталось ни залома, ни складочки. – И возвращается после того, как с кем-то отдохнул? Так не нужен мне такой мужчина.
– Это клиника, – сокрушается Комарова-старшая. – Называй все своими именами. Отдохнул – трахнул. Так жизнь намного проще.
А дальше мне участвовать в разговоре и не пришлось, девочки сделали выводы, признав Балабаева первостепенным козлом, и совет сестер Комаровых постановил:
– Так! Уже четыре. – Затуманенным взглядом Аня поглядывает на экран смартфона. – Саня стелет нам постель. Сейчас ложимся спать, а утром едем выветривать из твоей головы все херню, что этот недомужик запрограммировал за шесть лет. Поняла?
Да разве можно сейчас спорить? Я согласно кивнула, собирая шуршащие обертки от конфет.
– Аля, ты извини, но там Булочка… – Саша переминается с ноги на ногу, стоя в дверях кухни. – В общем, кажется, я ее перекормила сладким, и ей опять стало плохо. Я все уберу! – пообещала она.
– Надеюсь, не на ковер? – уточнила я.
– Нет-нет! – заверила младшая Комарова. – На вещи Балабаева. Это же его чемодан стоит в комнате?
– Беру свои слова обратно, Сань. Твоя новая псина не так и бесполезна.
Мы окружаем распахнутый чемодан, Булочка старательно изображает чувство вины, уткнувшись мордой в мои ноги.
– Лучше бы на ковер, теперь придется все перестирывать, – делаю вывод, глядя на коричневую массу, стекающую по белоснежным офисным рубашкам.
– Еще чего! – Аня с хлопком закрывает крышку чемодана. – Перетопчется.