Москва, 1983 год, декабрь Павел Савельевич Аристов, майор милиции, инспектор уголовного розыска Основано на реальных событиях

Преступление-1


Одной из «привилегий» моей работы всегда было то обстоятельство, что позвонить мне могли в любое время дня и ночи.

Вот и в тот раз телефон запиликал в половине второго, когда я видел десятый сон… Нет, вру: никаких снов я не видел, потому как устал хуже собаки – полдня и весь вечер провел на поджоге в Травяном. Заснул поздно, как в омут провалился, и вот теперь трели проклятого аппарата достали меня из глухого, глубокого и черного ущелья. К трубке я добрался к звонку четырнадцатому, когда уж и Аля проснулась, и дочка, я слышал, в своей комнате заворочалась.

– Спишь? – раздался в трубке жизнерадостный голос Бори, моего приятеля, дежурившего в ту ночь по управлению.

– Нет, крестиком вышиваю, – буркнул я.

– Прости, что разбудил, я б сам, по своей воле, никогда не посмел бы вашу светлость побеспокоить в столь ранний час да по столь ничтожному поводу… Но учти: тревожу я тебя не корысти ради, а токмо волею пославшего меня товарища полковника…

– Что ему от меня надо?

– Просил, ваша светлость, именно вас на место выехать. Аристов, он сказал-с, наш лучший сыщик, самый цепкий кадр. Не, я не шучу, так слово в слово товарищ полковник и сказали-с, и про сыщика, и про кадра.

В голосе Бориса мне послышалась определенная доза зависти, из чего я понял, что наш «полкан» и впрямь лестно обо мне отзывался.

– А что стряслось?

– Похоже, разбой.

– С жертвами?

– Да вроде нет. Кажется, только тяжкие телесные.

– Так какого же тогда ляда, – я уж совсем пробудился и начал злиться, – на тяжкие телесные «лучшего сыщика» с постели подымают? Такой ценный, как ты говоришь, кадр беспокоят?

– Не могу-с знать, ваше благородие.

– Хватит, Боря хохмить, и так с недосыпа башка трещит. Лучше скажи толком, человеческим, русским языком, без словоерсов и «благородий»: что там стряслось?

Мне хотелось получить как можно больше вводных данных, чтобы не стало неожиданностью то, с чем я столкнусь в самое ближайшее время на месте преступления.

– Я ж тебе говорю, подробностей не знаю, – упорствовал Боря. – Но мне показалось – заметь, только показалось, – может, я и ошибаюсь, что просьба товарища полковника связана с чем-то личным.

– Понятно, – вздохнул я.

Дело прояснялось. Все мы люди. Главврач, когда в больницу попадает его приятель, просит заняться им лучшего хирурга – значит, логично, что начальник управления поднимает с постели лучшего оперативника, когда с его дружком или родственником что-то случается. Мне, похоже, гордиться надо оказанным высоким доверием – да что-то не получалось. Спать очень хотелось.

К подъемам среди ночи привыкать мне не приходилось, поэтому по ходу разговора я уже начал одеваться. Наша с Алей спальня громадными размерами не отличалась, и длина провода позволяла мне, зажимая трубку плечом, добраться до шифоньера и выудить оттуда брюки и водолазку. Штаны я натянул во время беседы, а вот носки и водолазку надеть, когда у тебя рука занята, весьма проблематично, и потому разговор с Борей я решил закруглять.

– Куда мне ехать-то? – буркнул я.

– Недалеко. Город-герой Люберцы. Улица Калараш.

– Кала – что?

– Калараш. Да водитель место назначения знает, и машину я за тобой уже выслал. Скоро будет у тебя, выходи из подъезда.

– Давай, до связи.

Я положил трубку. Аля завозилась в постели, устраиваясь поудобнее и пытаясь заново уснуть.

– Термос с собой возьми, – сиплым со сна голосом посоветовала она. А я, хоть умом (и сердцем) понимал, что заботится обо мне благоверная: если заторчишь на месте преступления до семи-восьми утра, а то и позже (обычно бывает именно так) – спать захочется смертельно, только крепкий кофе или, на худой конец, чай спасут. Но я все равно на жену окрысился:

– Некогда мне сейчас термосами заниматься!

И подруга жизни безропотно, словно жена декабриста, вылезла из постельки и, как была в ночнушке, отправилась на кухню варить мне кофе. А я тем временем успел экипироваться и даже зубы почистить. Только бриться не стал – ничего, и коллеги, и начальство (если оно вдруг объявится) простят мне щетину: все-таки из постели человека выдернули. Правда, электробритву я в портфель на всякий случай уложил.

А тут и машина, черная наша управленческая «Волга», подкатила – я со своего седьмого этажа хорошо видел.

Жена вручила мне тормозок (как домашнея еда называется у шахтеров): и термос, и даже пару бутербродов с докторской успела завернуть.

Ласково поправила мне кашне.

– Осторожненько, Пашенька.

Это был обычный наш ритуал: куда б я ни уходил, даже в овощной за картошкой, она всякий раз повторяла: «Осторожненько». И я каждый раз отвечал, как сегодня:

– Буду стараться.

* * *

От моего Конькова до Люберец путь неблизкий, но по ночному времени, да игнорируя светофоры и скоростной режим, добрались мы на лихой управленческой «Волге» за полчаса.

Дом, против моего ожидания (все-таки Аркадьич абы за кого просить не станет), оказался самым обычным: пятиэтажка, построенная в начале шестидесятых. Про подобные дома ходил анекдот: «Хрущев совместил ванную с туалетом – однако не успел совместить пол с потолком».

И вправду: открывший мне дверь следователь областной прокуратуры Воронежский, косая сажень в плечах, смотрелся в здешних интерьерах медведем в теремке. Он ждал меня – ему о моем грядущем приезде, конечно, уже доложили. Воронежского я немного знал. Мужик он был хороший, да и следак неплохой. Его отличали три качества: статность, въедливость и полное отсутствие чувства юмора.

– Заходи, Павел, – пригласил он меня.

– Пострадавший где? – первым делом, не раздеваясь, тихонечко спросил я его в крошечной прихожей.

– Уже в больнице, – так же вполголоса отвечал следователь.

– Какие прогнозы?

– Состояние тяжелое, но, врачи говорят, жить будет.

– Что с ним?

– Отравление. Похоже на снотворное.

Мы торчали в коридоре, я снял пальто и шапку – но, разумеется, не ботинки. Не разуваться при входе в жилье являлось неоспоримой привилегией участковых врачей и милиционеров.

В квартирке меж тем происходила возня, отголоски которой доносились и до нас с Воронежским. В гостиной сверкала фотовспышка: там работал эксперт. Из кухоньки слышалось бульканье закипающего чайника, шипенье газовой горелки, чей-то вздох.

– Пойдем, введешь меня в курс. – Я, опережая следователя, прошел в гостиную.

Собственно, мне не потребовалось много пояснений для того, чтобы понять, что здесь недавно произошло. Обстановка говорила сама за себя. Журнальный столик, а на нем – любовный натюрморт: бутылка коньяку, два фужера, коробка конфет, хрустальная вазочка с тремя яблоками. Впритык разложенный диван, со свежезастеленной простыней, взбаламученным одеялом и двумя подушками – еще, казалось, хранившими следы голов, что впечатались в них в порыве страсти. Словом, картина «Адюльтер». Или «Запретное свидание».

Но, помимо пейзажа, свидетельствующего о том, что недавно здесь происходила интимная встреча – словно поверх первого культурного слоя, – в комнатухе царил чудовищный бардак. Такой всегда бывает, мне довелось уж навидаться, в результате стремительного воровского обыска.

Были выпотрошены и брошены на пол ящики секретера. Вывалена из комода стопка постельного белья. В серванте опрокинуты хрустальные вазы, салатницы и конфетницы… На ковре и на полу валялись осколки супницы, сахарницы, заварочного чайника. Выкинут со своего почетного места цветной телевизор.

Все это безобразие последовательно запечатлевал на фотокамеру незнакомый мне эксперт.

– Здесь еще одна комната? – кивнул я на дверь, ведущую из гостиной.

– Две, распашонкой, – ответствовал Воронежский. – Там похожая картина.

– Не было конкретной наводки, – проверил я собственный вывод, – например, на тайник? Искали, что бог пошлет, шуровали повсюду…

– Похоже, – вздохнул следователь.

«А может быть, – подумал я, – не было никакой наводки вообще. Взяли случайное жилье, первого попавшегося бабника… Но какая связь между невезучим люберецким ловеласом и нашим полковником? Почему Аркадьич опять подключил к делу меня?»

Я увлек Воронежского в запроходную комнату. Там было нечто вроде кабинета: письменный стол, старинный «Ундервуд» и полки с книгами. Здесь разбойники тоже хорошо пошарили. В основном среди книг. Большую их часть безжалостно разбросали по полу. Я присмотрелся к корешкам: в основном техническая литература – физика, химия, биология… Раскиданы журналы «Наука и жизнь», «Химия и жизнь», «Техника – молодежи»… Их тоже, судя по всему, протрусили – преступникам не надо иметь наводчика или быть Спинозой, чтобы догадаться: ученый люд любит хранить свои сбережения в каком-нибудь толстенном «Справочнике инженера».

Я всегда считал и считаю, что вещи зачастую могут рассказать о хозяевах много больше, чем они сами. Нет, я не то чтобы Шерлок Холмс. Я не определяю по забытой трости возраст, род занятий и телосложение джентльмена. Но даже бегло осмотренная квартира более информативна, чем двухчасовой опрос.

Вот и сейчас меня заинтересовала фотография, висевшая в рамочке над столом. Сделанная в фотоателье, она являла собой композицию под условным названием «Любовь до доски гробовой»: мужчина – худой, красивый, породистый, бородатый – прижимался щечкой к девушке – свежей, юной, но, между нами, с наглыми и вызывающе порочными глазами.

– Хозяева? – уточнил я, указав на фотку.

Воронежский кивнул.

Странное сочетание. Над рабочим столом ученого висит он сам в объятиях супруги, и при этом вдруг затаскивает в постель воровку. Впрочем, может быть, я старомоден.

– Значит, этот красавец и есть наш пострадавший? Сегодняшний герой-любовник? Он сейчас лежит с отравлением – видимо, в Склифе?

– Да. Да. Да, – скрупулезно ответил на все три вопроса следователь.

– А где мадам?

– Пишет на кухне объяснение. И составляет список похищенного.

– Молоток ты, Воронежский, – искренне похвалил я следака. – Все у тебя при деле. Все шестереночки крутятся.

Мой визави аж зарделся от похвалы.

– А теперь давай расскажи мне по порядку, что да как.

Мы присели – я за стол хозяина, а мой соратник по уголовному делу – на кресло-кровать.

– Хозяйка квартиры, – забубнил Воронежский, – вернулась домой с работы около двадцати четырех ноль-ноль…

– Подожди-подожди, – прервал я его, – почему так поздно? Кем она работает?

– Да я… – растерянно поморгал следователь. – Я не знаю… Пока не спросил…

Отсутствие чувства юмора зачастую ходит рука об руку с недостатком воображения, я всегда это знал. Для следака неумение воображать – изъян еще извинительный, но для опера – недопустимый. Самый ведь интересный вопрос: почему жена приходит домой в полночь, а муж настолько уверен, что она не явится раньше, что даже приводит к себе в дом пробл***шку.

– Квартирка у них, обрати внимание, зажиточная, – заметил я. – Количество хрусталя значительно превышает среднестатистические нормы для Московской области.

Воронежский подозрительно покосился на меня: может, и впрямь существуют некие показатели по хрусталю на душу населения? С разбивкой по районам, областям и союзным республикам?

– Ладно, извини, я тебя перебил. Продолжай.

– А чего там продолжать? Пришла хозяйка, позвонила – не открывают. Отперла дверь своим ключом. А тут картина, достойная Цусимы, и в кровати ее супруг – без признаков жизни. Она кинулась в «Скорую» звонить, потом в милицию. Со «скорпомощным» врачом я поговорил. Он сказал, что у мужика, скорее всего, отравление сильнодействующим лекарственным препаратом. Увезли пострадавшего в Склиф.

– Мадам уж поняла, чем тут благоверный в ее отсутствие занимался?

– Не могу судить. Она, по-моему, в шоке… Ладно, – вздохнул мой соратник по борьбе с неуклонно падающей преступностью, – мне еще протокол писать.

– А я пойду с хозяйкой потолкую. Будем надеяться, что она уже свою скорбную повесть о похищенном завершила.

По пути, в разгромленной гостиной, я поинтересовался у не знакомого мне эксперта:

– Пальчики нашли?

– Ничего нет. Даже хозяйских.

«Умные ребята, протерли все перед отходом».

– Поищи еще, мой дорогой. Глядишь, и отыщется разбойница. Она ж не в перчатках с ним коньяк пила.

Эксперт улыбнулся.

– Пошукаем, товарищ майор.

«Ишь ты, «товарищ майор» – значит, он меня заочно знает. Воистину, слух обо мне пройдет по всей Руси великой. Признание товарищей по цеху приятней любой другой славы… Звучит как афоризм. Интересно, кто это сказал? Или я сам придумал?»

– Так что там, на бокальчиках? – вопросил я.

– Ничего, – пожал плечами эксперт. – Похоже, их помыли.

– Помыли?! – Я не смог сдержать удивления.

«Помыли – это, конечно, логично, следы клофелина или другой дряни надобно было уничтожить, равно, как и отпечатки лап. Но какого тогда рожна фужеры опять принесли в гостиную из кухни?»

Я понюхал стакан. И впрямь, свежевымыт, никакого запаха. Странные преступники – делать им было нечего, носить из кухни назад помытые бокалы…

Я прошел в крошечную кухоньку (метров пять, не больше). Кавардак в ней тоже царил преизрядный. Банки с крупами выставлены на рабочий стол, крышки сняты – но пшено и греча не рассыпаны. Я еще раз убедился, что работали либо профессионалы, либо просто люди с головой. Судить о сем можно и по тому, что они знали или догадывались, где граждане устраивают тайники, и что искали не слишком варварски, а с умом: сыпучее не стали вываливать из коробок, а просто чем-то истыкали… И в дымоходе решетка отвернута, болтается на двух шурупах… По полу разбросаны кастрюли и сковородки – их, сидя на корточках, подбирает хозяйка.

– Минуточку! – остановил я ее. – А вам эксперт разрешил это трогать?

Женщина растерянно распрямилась.

– Да, он осмотрел, сказал, можно поднять…

Хозяйка была невысокого роста, крепенькая, в модном костюмчике. Чуть ниже буклированного подола сверкали круглые яблоки коленей, а из выреза рвались две налитые грудки. Глазки же, несмотря на заплаканность и горестность, смотрели довольно вызывающе. Наверняка за этой штучкой табуном ходят мужики. Даже странно: чего не хватало ее ученому мужу? Почему потянуло к приключениям на стороне?

– Вы объяснение написали? – спросил я.

– Да.

– И список похищенного составили?

Женщина кивнула.

– Там, на столе.

– Тогда я почитаю, а вы можете пока продолжать.

Из объяснения я ничего нового для себя не вынес: «Пришла около двенадцати ночи… Все вещи раскиданы… Муж лежит на тахте без признаков жизни…» Зато список похищенного впечатлял. Номером первым значился – ого! – «видеомагнитофон импортный, японский, фирмы «Сони» и четыре видеокассеты с записями к нему». Далее шел магнитофон двухкассетный переносной, японский, фирмы «Нэшнл». Потом – шуба норковая, сорок шестого размера. Затем – денежные средства в размере одной тысячи ста пятидесяти рублей. И целый список украшений из золота и серебра, начиная с броши с бриллиантами и заканчивая «рюмкой питьевой серебряной с чернением» – на общую сумму примерно три тысячи триста рублей.

Я отложил бумаги, глянул на часы – половина четвертого – и откинулся на табуретке, оперся спиной о холодную стену. Когда приходится интенсивно работать, особенно ночью, временами на меня накатывает ощущение полной, безнадежной усталости и даже прострации. Однако я изобрел средство против таких приступов: надо посидеть с закрытыми глазами, отрешившись от внешнего мира. Самое интересное, что обычно в это время, на фоне физической опустошенности, начинается интенсивная умственная деятельность. Составляется план расследования, приходят в голову любопытные идеи… Вот и сейчас я подумал: надо, не откладывая в долгий ящик, прямо утром мобилизовать участкового и взять двух-трех оперов из местного отделения. И, пока люди не ушли на работу, начать поквартирный обход: заметил ли народ вчера вечером граждан, выносящих из подъезда довольно тяжелые свертки или чемоданы? Кстати, надо спросить хозяйку, похитили ли чемоданы… Без баулов им никуда – видеомаг, двухкассетник и тем паче шубу иначе не утащить. И вряд ли они скрылись с места преступления на общественном транспорте. Наверняка была машина – надо и про нее свидетелей спрашивать… Еще, конечно, следует разговорить хозяйку: ловеласом ли был ее благоверный? А потом, конечно, когда незадачливый любовничек в себя придет – он, будем надеяться, очнется, обычно клофелинщицы страсть как не любят до мокрухи дело доводить, тут уж совсем другая статья… И когда похотливый муж придет в себя, надо, чтоб он подробнейшим образом свою мимолетную возлюбленную описал, включая все родинки на ее теле… Составим субъективное изображение преступницы… Дальше посмотрим по картотеке, а если еще эксперты хоть один пальчик ее отыщут – вообще дело, можно сказать, в шляпе: работали, похоже, профессионалы, а раз так, то велика вероятность, что они ранее задерживались или даже были судимы…

Я, кажется, уснул на пару мгновений – меня вывел из забытья грохнувший о плиту чайник. Я вдруг почувствовал себя бодрым и отдохнувшим.

– Вам чайку? – участливо обернулась ко мне от плиты хозяйка. – Или кофе? У меня есть растворимый.

Я для порядка запротестовал:

– У меня у самого есть термос с кофе.

– Да бросьте, – махнула рукой женщина, – попейте свеженького, горяченького.

Она выставила на стол дифицитную банку индийского растворимого кофе, лимонные дольки и вазочку с «Мишками на Севере».

– Мы с вами так и не познакомились, – молвил я, – меня зовут Павел Савельич, фамилия – Аристов. Я инспектор уголовного розыска, иными словами – сыщик.

– А я Маргарита Сергеевна Степанцова. Можно просто Рита. Вам две ложечки кофе или три?

– Три, если не жалко.

– А сахару?

– Два кусочка. А вы, Рита, наверное, в системе торговли работаете?

– Как вы догадались? – кокетничала она.

– Элементарно, Ватсон, – усмехнулся я. – Угощаете сплошным дефицитом. Да и видеомагнитофон – вещь в хозяйстве не самая привычная…

– Ну, видюшник как раз Саня с симпозиума в Японии привез.

– Он у вас ученый?

– Да, кандидат физико-математических наук, преподает в университете, доцент.

Регалии своего супруга дама перечислила с наивным удовольствием – так говорят обычно далекие от науки люди.

– Ну а ваше место работы? – перебил я ее.

– Я тружусь в универмаге «Московский». Знаете, тот самый, новый, на трех вокзалах. Я завсекцией.

– Вечером вы на службе были?

– Ну да.

– А до которого часа у вас рабочий день?

– До девяти.

– Поздновато вы до дому добрались…

Хозяйка сразу принялась оправдываться, словно наконец пришла пора пустить в ход прибереженное и отрепетированное для мужа объяснение:

– Да у нас в системе торговли вечно: пока то, пока се… Потом электричку отменили, пришлось на Казанском прохлаждаться, потом от станции пешком, в такую позднь разве автобуса дождешься…

Острым нюхом недавно бросившего курить человека я ощутил, что от нее слабо, но явственно попахивает водочкой. «После работы она слегка поддала. Оттого и такое отрепетированное, многословное объяснение: электричку отменили, от станции пешком шла… Готовилась оправдываться перед муженьком… Весело они в итоге жили… Супруг приводит в дом мошенницу, супружница в это время после работы куролесит… А что она, собственно, делала? Может, с коллегам керосинила… А может, и любовничек у нее есть, с ним и встречалась…»

Я сменил тему:

– А муж ваш вчера – что же, не работал?

– У него был библиотечный день. – Она поджала губы.

– И часто он в библиотечные дни так? – я мотнул головой в сторону разгромленной комнаты. – Развлекается?

Вопрос прозвучал для Маргариты Сергеевны неожиданно – на то и был расчет. Чашка в руке дрогнула, лицо закаменело.

– Как-то раньше не замечала, – с вызовом ответствовала она. И тихо, со злобой, адресованной не мне, но мужу, добавила: – Думаю, первый и последний раз.

Я понял, что, когда доцент очнется, ему предстоит весьма непростой разговор.

– А он вообще-то женщинами увлекается?

– А вам-то что? – буркнула свидетельница.

– Ну, вы ж понимаете: в преступлении явно замешана дама, разве нет? Вот я и подумал: может, какая его давняя подруга? Знакомая?

– Никаких подруг у Саши нет, – отрезала завсекцией. – Тем более – давних.

– То есть вы о них не знаете?

Она снова полыхнула на меня сердитым глазом и отрезала с нажимом:

– Да, я о них не знаю. Не было у него никого!

– А у вас? – задал я вопрос, намеренно прозвучавший двусмысленно.

– Что – у меня? – окрысилась продавщица.

– У вас подруги есть?

– Ну, допустим.

– Вот я и подумал: может, какая-то подружка ненавидела вас, завидовала? И в отместку супруга вашего решила соблазнить – со всеми вытекающими отсюда последствиями? А?

Рита задумалась.

Пусть подумает. Зерно сомнений я ей в душу заронил. А я продолжал:

– Или, допустим, другая версия. Кто-то из ваших знакомых (упаси бог, конечно) находится в дружеских отношениях с преступным элементом, а? Вот он взял, да и навел преступников на ваш дом? Все-таки и шуба, и видеомагнитофон, и золото, и деньги – хороший улов. Не рядовая у вас квартира-то… Зажиточная…

Наконец Маргарита неуверенно молвила:

– Чтоб до такого любая моя подруга дошла – не верю… Да и потом, они все у меня… – Она замялась, подбирая словцо, – обеспеченные…

– Ну, бывает, подружка не поживиться хочет, а вред нанести. И не только физический – материальные ценности отобрать, но и моральный – чужого мужа соблазнить. Так что вы вспоминайте, вспоминайте, – поднажал я, – может, кто-то из ваших товарок на супруга вашего внимание повышенное обращал, кокетничал с ним, к примеру?

– Да не было такого! Они и не пересекались вовсе! У него – своя жизнь, у меня – своя.

– Значит, происшедшее здесь вечером – совершенно нетипичный случай?

– Я и подумать ни о чем подобном не могла!

– Ну а у вас лично как с друзьями?

– Я ж вам говорю…

– Я имею в виду – мужского пола. Ваши личные знакомые у вас в квартире бывали?

– Послушайте! – вскипела она. – Я вовсе не обязана перед вами отчитываться!

– Разговор у нас с вами, Маргарита Сергеевна, неофициальный, – ответил я мягко. – И никто о нем не узнает. Тем более ваш муж. Я обещаю.

«Дамочка не промах. Ишь, как взвилась! Значит, я попал в точку: у нее, конечно, есть любовник».

Продавщица молчала, стиснув губы.

– Я ведь не из полиции нравов, – увещевал ее я. – Такая только на Западе бывает. Я – преступников ищу. А самый простой способ на них выйти, уж поверьте мне: обнаружить того, кто разбойников на вашу квартиру навел. И тут лучше трех невиновных проверить, чем одного виновного упустить.

– Ага, знаю я, как вы проверять будете, – буркнула она. – Звону пойдет – на всю Ивановскую.

– Бросьте вы. Люди даже и не заметят, что ими интересуются. Если они невиновны, конечно. Отработаем их связи, поглядим: нет ли контактов с криминальным миром. Впрочем, не буду раскрывать нашу кухню. Обещаю: все будет тихо и максимально тактично. Поэтому – подумайте. Вспомните: кто у вас бывал и видел, как вы живете. Ведь живете вы – чего греха таить! – в материальном смысле хорошо. Весьма обеспеченно.

– На свои живем, на заработанные, – выдохнула она.

– А я рази что говорю?

Я отодвинул чашку и вышел из кухни, оставив потерпевшую наедине с уборкой и, главное, со своими мыслями.

В гостиной, устроившись за тем самым журнальным столом с остатками вечерней интимной трапезы, Воронежский стремительным почерком писал протокол. Эксперт в изнеможении сидел в кресле – даже, кажется, прикемарил.

– Что-нибудь нашли? – спросил я следователя.

– Ничего. Ни единого следа. Ни одного пальчика. Даже хозяйских не обнаружили. Бандиты все перед уходом протерли.

– Опытные.

– Да, очевидно, рецидивисты. И, кстати, не похоже, что половой акт имел место.

– Что ж, понятное дело: преступница пришла сюда грабить, а не…

– Вот именно… Разве что вот, нашли под диваном, – и Воронежский протянул мне тюбик помады. – Держи, отпечатков на нем нет.

– Вообще никаких? – уточнил я.

– Вообще, – Воронежский со значением посмотрел мне в глаза.

В самом деле, странно. Если допустить, что помада принадлежит преступнице и та, скажем, обронила ее случайно, зачем тогда тюбик предварительно протирать? А если он принадлежит хозяйке, опять же: к чему на нем уничтожать отпечатки?

– Пойду предъявлю потерпевшей. – Я взял помаду и отправился на кухню.

Степанцова продолжала наводить порядок: расставляла по местам банки с крупами. Потерянной она выглядела и жалкой. Я даже в душе посочувствовал ей, хоть и не любил торгашек. Еще бы: в один вечер мало того, что лишиться шубы, драгоценностей, аппаратуры, но вдобавок узнать, что мужик тебе изменяет! Наглым образом, с грязной мошенницей.

– Маргарита Сергеевна, вам знаком этот предмет? – Я продемонстрировал ей помаду. Женщина вгляделась.

– Н-нет…

– Это не ваш тюбик? – переформулировал я вопрос.

– Посмотреть можно?

– Пожалуйста.

– «Пупа», коричневая… – пробормотала Маргарита Сергеевна. – Сроду я такой не пользовалась. Не мой цвет.

– А может, вы у кого-то из своих знакомых такую видели?

Тут в глазах женщины вроде блеснула искра узнавания. Впрочем, это только мне показалось, потому что потерпевшая быстро проговорила:

– Нет, не припомню.


Преступление-2


К шести утра я выдернул участкового и двух инспекторов из местного угро, нацелил их на поквартирный обход:

– Обращайте внимание свидетелей на двоих или троих людей. Номер первый – женщина, выходившая вечером из этой квартиры либо из подъезда с баулами, сумками, большими свертками. Спрашиваете также, входила ли она одним-двумя часами ранее в эту квартиру вместе с хозяином. Не забываете про машину, которая, возможно, дожидалась ее вблизи от дома. Особенно людям сейчас не докучайте, они на работу торопятся, расспрашивайте быстро. Кого не успеете допросить – пройдитесь вечером. Пенсионеров, учащихся опросите в течение дня. Все ясно?

– Так точно.

– Выполняйте.

Домой я решил не ехать. Какой смысл, все равно отоспаться не удастся, на двенадцать у меня назначена встреча с потерпевшей по другому делу. Я сказал шоферу, чтобы отвез меня в управление. По пути, наблюдая, как мелькают за окном пятиэтажки пригорода, я думал, что надо зарядить агентуру, особенно среди скупщиков краденого, на похищенные видеомаг, двухкассетник и шубу. Совсем не рядовая для квартирных воров добыча. И, если что-то мелькнет… Додумать мысль я не успел, ибо уснул.

Машина остановилась возле управления, и я пробудился. Пустынными утренними коридорами поднялся в свой кабинет и немедленно продолжил сон на старом диванчике, предварительно отключив телефоны, – благо мой сосед по комнате пребывал в командировке. Пару раз в дверь стучали, но неуверенно, я продирал было глаза, однако через минуту снова погружался в царство Морфея.

В одиннадцать я проснулся, чувствуя себя одновременно и освеженным, и отчасти разбитым – так всегда бывает от внеурочного сна, да еще в одежде. Чтобы устранить внутреннее ощущение помятости, я побрился, сходил в туалет и поплескался над раковиной, а потом выпил кофе из жениного термоса, еще сохранившего тепло. Словом, к двенадцати я уже отстранился от преступления, которым занимался ночью, и приготовился к разговору с потерпевшей по другому делу.

Чтобы окончательно собраться с мыслями и настроиться на совсем иные обстоятельства, я открыл свои записи. Оперативное сопровождение преступления-2 поручил мне вчера опять-таки полковник, но само оно хронологически произошло раньше, третьего дня.

…Дом в дачном поселке Травяное, в двенадцати километрах от Окружной, заполыхал в три часа ночи. Через двадцать минут прибыли пожарные расчеты, но двухэтажное частное строение горело уже интенсивно, и борцы с огнем сосредоточились в основном не на тушении (тем более что людей, по уверению соседей, в доме не было), а на том, чтобы огонь не перекинулся на соседние постройки. В итоге дом был уничтожен полностью.

Пожарно-техническая инспекция определила: у пожара нашлось как минимум два очага возгорания – стало быть, имел место поджог. Возбудили уголовное дело, и полковник расписал его мне.

Вчера днем я уже побывал в Травяном на месте происшествия и без труда, сидя в своем кабинете в управлении, припомнил увиденную картинку.

…Запах гари чувствовался едва ли не за пятьсот метров. Черные разбросанные бревна… Снег, усеянный головешками… Обугленная русская печь… Вот и все, что осталось от дома. Картина – словно из фильма Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину». Только, в отличие от военных лет, весь заснеженный участок усыпан кусками взорвавшегося и разлетевшегося шифера…

Одна из сосен, возвышающаяся над домом, слегка пригорела с одной стороны. Другие деревья не пострадали. Ворота, ведущие на участок, выбиты, створки висят на одной петле – видать, пожарные с боем прорывались к очагу возгорания. Снег вокруг дома истоптан, изъезжен колесами.

А участок громадный, соток пятьдесят. Есть и плодовые деревья, и теплица, и беседка, и банька, и немалое пространство, где, по всей видимости, летом расцветают грядки. Зажиточное хозяйство…

По зимнему времени большинство домов в поселке пустовало – они одиноко утопали в снегах, окна забиты досками. Я нашел лишь нескольких очевидцев из числа тех, что сейчас, в декабре, проживали в поселке (их местный участковый называл «зимниками».)

Однако и «зимники» ничего не видали, не слыхали. Проснулись, когда строение уже заполыхало. Сосед, имевший телефон, позвонил в «01».

И все ж таки я отыскал одну бабульку лет семидесяти – ее дом располагался через улицу, наискосок от пострадавшего строения, метрах в пятидесяти. Бабулька – точнее ее надо бы назвать старой дамой – произвела на меня впечатление слегка малахольной. И тем не менее она рассказала, да с жаром необычайным, как в ту ночь проснулась от шума. Поглядела на будильник: два часа. Звуки доносились со стороны участка соседки. Она подошла к окну, выходящему на улицу, и увидела, как к соседке перелезают через забор две темные фигуры.

Я сначала не очень-то поверил даме, уж не выдумывает ли задним числом? Все ж ее дом располагался довольно далеко от сгоревшего, вдобавок меж ними росли тополя, пара сосен, елки. Я помог мамаше подняться, попросил указать: откуда, в точности, она видела супостатов? «Пожалуйста», – женщина величественно смотрела на меня, будто на Фому неверующего. Мы бодро взобрались по крутой лестнице на второй этаж. Дама вытянула перст, превратившись в державный памятник: вот тут, тут они через забор-то и перемахнули! И правда, не приврала леди: отсюда видимость была прекрасной: и дом сгоревший, и половина соседского участка, и часть ограждавшего его забора как на ладони. Поджигатели, указала старуха, лезли там, где ворота. Очень грамотно с их стороны – все равно следы потом заездили пожарные машины, затоптали соседи.

«А затем, – продолжила в ажитации, захлебываясь словами, свою повесть хозяйка, – я смотрю: в доме Ивановны – свет! Да не такой, чтоб как от электричества, а узкие кинжальные лучи в темных окнах мечутся, – я после догадалась: они там с фонариками орудовали! Отсветы, отсветы! Они искали чего-то!..»

– Что ж вы милицию сразу не известили? – упрекнул я свидетельницу.

– Как, молодой человек, вы прикажете мне в милицию сообщить? Телефона-то у меня нет! Это что ж я: среди ночи должна была по темной улице в отделение бежать? Когда эти двое того и гляди обратно через забор перелезут – и за мной с ножами?!

Короче, грабители с фонариками, если верить свидетельнице, орудовали долго, чуть не час. А потом дом и полыхнул.

– Вы видели, как они обратно через забор лезли? – поинтересовался я.

– Нет, не было их! Должно быть, другим путем утекли!

– А описать их можете?

– Как же я их вам опишу?! Ночь, они в черном, в шапках! Но – молодые. Через забор перемахнули, словно Брумель!..

– А на чем они приехали? Вы машину какую-нибудь поблизости видели?

Дама подхватилась:

– Да, машина! Я не видела, но двигатель ревел! Среди ночи! НЕ вначале, когда они только полезли – хотя, может, я и не слышала, – а потом, уже когда пожар начался. Где-то вдалеке – дыр-дыр-дыр! Я еще подумала: откуда в столь поздний час взялась здесь машина?

Впоследствии, к сожалению, местный участковый ценность показаний моего единственного свидетеля поставил под сомнение. Махнул рукой пренебрежительно:

– А, Варвара Федоровна!.. Она у нас известная… – и сделав выразительную паузу, покрутил рукой в воздухе в районе собственного виска.

– Известная – кто?

– Рассказчица. Мастер разговорного жанра. Она, знаете ли, даже на учете в психдиспансере состоит. И в дурдоме два раза лежала.

– В дурдоме? А что она натворила?

– Письма пишет. Болезненные фантазии у нее. Бредовые идеи по переустройству общества. Критикует все подряд. И пишет, и пишет. Сначала просто в политбюро писала, потом – лично товарищу Андропову, а теперь уже и до президента Рейгана добралась…

Я не стал спорить с лейтенантом, что от критики существующих порядков до галлюцинации в виде двух фигур, перелезающих через забор, – дистанция огромного размера. Впрочем, я не настолько разбираюсь в психиатрии…

Потом мы с ним занялись личностью хозяйки сгоревшей дачи. Формально дом и садовый участок принадлежали вдове генерала Марусенко (иным, менее высокородным гражданам, владеть землей столь близко от Москвы не полагалось). Я поговорил по телефону с генеральшей и понял, что для нее, в силу преклонного возраста, дом в Травяном – все равно что поворот сибирских рек – абсолютно неинтересен. Судя по всему, из многообразия вещей, что существуют в мире, для нее имеют значение лишь те, что связаны с собственным висящим на ниточке здоровьем: показатели сахара, белка, гемоглобина, лейкоцитов и прочее. Генеральша в доме в Травяном в последние лет десять даже не появлялась, и фактически им безраздельно владела ее невестка – тоже вдовая. Муж невестки (и, соответственно, сын генерала и генеральши) скоропостижно скончался пару лет назад.

Фактическую владелицу дачи звали Порядиной Полиной Ивановной.

…Вот эту самую пострадавшую Порядину я и вызвал сегодня на двенадцать в управление.

Она вошла – потухшая, скорбная, с губами в ниточку. По-моему, даже чуточку переигрывает. И не разберешь, где кончается ее истинное переживание из-за материальной утраты, а где начинается работа на публику. Бывает, даже свежеиспеченные вдовы выглядят куда менее трагично, чем она, – я сам видывал.

Порядина хмуро на меня посмотрела, недобро. Подозрительно. Словно я тоже замешан в поджоге ее дачи.

После короткого сна без постельного белья (и в белье нательном, как в анекдоте) я чувствовал некую неуютность в организме. Словно все тело отсидел – включая голову. И сразу для себя решил: нет у меня сил переламывать негативное отношение потерпевшей к расследованию (каковое налицо) и располагать ее к себе. Сразу видно: мы с нею все равно не подружимся. Значит, надо выудить из нее столько информации, сколько получится, да и отправить восвояси. И я начал задавать стандартные вопросы.

– Дача была застрахована?

– Нет.

– Хранились ли в доме ценности?

– Вы что имеете в виду?

– То и имею! – рявкнул я. – Ценности, они и есть ценности! Золото, бриллианты? Деньги? Электроника импортная?

– Нет, ничего такого…

– А что «такое» имелось?

– Да как сказать? Я не знаю…

В ее глазах вдруг полыхнул страх. Словно она держала на даче что-то ужасно недозволенное и теперь страшится, как бы сей факт не всплыл.

Что у вас там было? – нажал я.

Но она уже овладела собой и стала мой вопрос забалтывать:

– Да много чего! Ковры… Паласы…Телевизор… Плитка электрическая… Посуда… Люстры… В подполе – продукты, я картошки десять мешков заложила, капусты бочонок заквасила, тридцать баллонов трехлитровых одной клубники завертела, а еще смородины…

– Ясно! – прервал я Порядину на полуслове и отмел рукой ее продовольственную программу. – Не нужна никому ваша смородина. Я спрашиваю о действительно ценном. И важном. Что было в доме?

И снова отсвет страха в глазах.

– Нет, ничего важного, – торопливо и четко, как юный пионер, ответила Порядина.

«Что-то у нее там было, – понял я. – Но что? Тайник с драгоценностями? Иконы? Ордена свекра-генерала? И сначала похитили это, а потом, заметая следы, дом подожгли? Значит, кто-то их на ценности навел? Или – произошла случайность? Дом обокрали тамошние бичи, а потом его просто спалили? Ох, не верю я в случайности… Но все равно эта потерпевшая правды мне, похоже, никогда не расскажет… Придется узнавать окольными путями…»

И я перевел разговор:

– У вас в доме гости бывали? Подруги? Родственники? Может быть, мужчины?

– Вы, что же, их теперь подозревать будете? – ощетинилась женщина.

– А почему бы нет?

– Это исключено, – категорично отмела дама, и я понял, что продолжать разговор в данном направлении бесперспективно: все равно ничего не скажет, ничьих фамилий не назовет.

– А как у вас с соседями по участку? – спросил я. – Хорошие отношения?

Губы у нее опять вытянулись в злую ниточку.

– Нормальные.

– Нормальные – это не ответ! – снова рявкнул я. – Это у СССР с Америкой отношения то «нормальные», то «нормализуются». А с соседями они могут быть дружескими, ровными, нейтральными, неприязненными… Итак? Какие отношения? Мог кто-то из соседей вашу дачу сжечь?

– А мне откуда знать? Вы следователь – вам видней.

– Я, во-первых, не следователь, а опер, и беседа наша с вами не под протокол идет, а, как я вас и предупредил, неофициально… А во-вторых: с ваших слов я могу понять, что вы не исключаете, что вашу дачу сожгли соседи, так? Кого конкретно вы подозреваете?

Она заюлила:

– Ой, ну что вы, соседи у меня нормальные: и Семен Сергеич, генерал в отставке, и супруга его, Аглая, мы иной раз и посабачимся, и покричим – а потом чай вместе пьем, в лото играем… А поджечь? Не-ет, они б не стали!.. Да они бы первые тогда пострадали: их-то дом от моего совсем рядом, того гляди вспыхнет… Странно еще, как у них-то не загорелось…

«То есть, – перевел я для себя последние слова Порядиной, – ты-то, злыдня, конечно, мечтала бы, чтобы и соседский дом сгорел… Н-да, не хотел бы я с такой мегерой дачами соседствовать… Впрочем, у меня дачи нет и не предвидится пока – не дослужился».

– Значит, соседей в качестве возможных поджигателей мы исключаем?

Она еще поколебалась немного – очень, видно, хотелось ей попортить кровь и генералу в отставке, и жене его Аглае, чтоб я к ним пришел и выспрашивал, и подозревал, но рассудительность взяла вверх, и дама скорбно ответствовала:

– Да, их надо исключить.

– А кто с вами с других сторон соседствует?

– А, – Порядина пренебрежительно взмахнула рукой, – мы до них не касаемся. Их и не бывает почти. Дома заколоченные стоят.

– Кого еще вы подозреваете в поджоге? Может, недруги ваши какие? Завистники?

Она нахмурилась, пожевала губами, подумала – видно, в ее жизни хватало недругов, недоброжелателей, завистников. Мне показалось, что мысленно она перебрала их если не всех, то многих, потому что пауза затянулась. Наконец она выдавила – словно оказывала своим знакомцам и мне заодно одолжение:

– Дом поджечь никто из них не мог.

– А кто тогда мог? Вы-то сами на кого думаете?

– Известно кто! – ответила женщина с уверенностью. – Бичи местные. Забрались, напакостничали, украли, что смогли унести, а потом дом подпалили.

– Возможно, – кивнул я.

Возможно-то возможно, однако у местных бичей нет электрических фонариков.

И на машинах они не ездят…

Если, конечно, не ошиблась моя единственная свидетельница, пациентка психдиспансера Варвара Федоровна.

– Давайте пропуск, я подпишу.

Порядина выкатилась из кабинета, и я подумал – то единственная зацепка (и одновременно самая перспективная версия): что-то у нее на даче ценное все-таки хранилось. Или преступники думали, что хранится. Иначе они бы не рыскали там среди ночи с фонариками. (А насчет рыскать, как и по поводу фонариков, я склонен был верить престарелой свидетельнице – пусть даже она страдает бредом реформаторства). Вот только хотелось мне для начала узнать – что искали. А потом: как узнали, что надо искать? И что это было? И кто это был?

Что ж, получается, что по поджогу в Травяном мне предстоит тягомотная, кропотливая работа: опрашивать знакомых, друзей, соседей. И первыми – отставного генерала Семена Сергеича и жену его Аглаю…

А пока… Пока я мысленно отложил дело о поджоге, постарался выбросить его из головы и переключиться на вчерашнее марьяжное ограбление в Люберцах.

Позвонил в токсикологическое отделение Института скорой и неотложной помощи. Лечащий врач гражданина Степанцова оказался на месте. Я представился и спросил, как дела у пациента.

– Состояние средней тяжести, но он пришел в себя, – доложил эскулап, что-то дожевывая.

– Я могу его допросить?

– Если только недолго…

– Недолго, недолго, закажите мне пропуск, через пару часов прибуду.


Преступление 1


Я пообедал в нашей столовой, обсудил по ходу с товарищами по работе шансы нашей ледовой дружины на начинающемся турнире «Известий» и заодно на зимних играх в Сараеве. По общему мнению получалось, что Фетисов со товарищи должны непременно взять реванш за досадное поражение на Олимпиаде в Лейк-Плэсиде и завоевать наконец в Югославии олимпийское «золото». Ну а уж на московском турнире – дома и стены помогают! – наши выиграют, и к гадалке не ходи.

А после обеда и столь духоподъемных разговоров я выдвинулся по направлению к больнице.

Вышел из метро на «Колхозной»[3] и немного прогулялся. Шел крупный снег, осаждался на лице, и это было приятно – особенно потому, что после обеда меня стало клонить в сон, сказывалась бессонная ночь, и я мечтал, как сразу после допроса потерпевшего отправлюсь домой, проверю у дочки уроки и отобьюсь часиков в восемь, и просплю напролет пусть даже и полсуток…

…Гражданин Степанцов лежал на койке на спине изжелта-бледный. В палате, кроме него, помещалось еще пятеро бедолаг. Кто-то под капельницей, кто-то спал, кто-то давился мучительным кашлем с позывами к рвоте. В воздухе царил отвратительный кишечный запах.

Когда я представился отравленному доценту-кандидату, по его лицу разлились стыд и испуг. «Этот расскажет все до копейки, – понял я, – надо только подобрать к нему правильный подход. И действовать тут нужно методом не кнута, а пряника».

Я подвинул к кровати колченогий стул, достал бланки объяснений.

– Не волнуйтесь, Александр Степаныч, – мягко сказал я потерпевшему, – на службу вам никто ничего сообщать не будет. А там уж ваших рук дело: сами не станете много болтать, никто вообще ничего не узнает.

По его лицу, сперва настороженному, разлилось нечто похожее на умиление, и я понял, что тон с ним взял верный.

– Как ее звали? – участливо спросил я.

Пациент дернулся, как от удара током, и судорожно сглотнул.

– Кого… звали? – переспросил он, хотя все прекрасно расслышал и понял.

– Вашу обидчицу.

Он еще раз сглотнул и отвел взгляд.

– Валерия. Лера.

– Давно вы с ней знакомы?

– Где-то неделю.

«О, удивительно! – отметил я. – Обычно марьяжные воровки долго не церемонятся. А тут – целая неделя знакомства. Есть шанс, что он про преступницу может рассказать больше, чем бывает обычно в подобных случаях».

– Как вы с ней впервые повстречались?

– Зачем вам?

– Это очень важно, – ответил я непреклонно.

Потерпевший рассеянно улыбнулся.

– Интересная история в самом деле… Знаете, я в тот вечер возвращался домой из университета… Сел в машину – у меня «Жигули», четвертая модель, – а с ней что-то случилось… Рраз, заведется, полминуты поработает и глохнет. Ну, что делать… Я вышел, капот открыл… А, признаться, в устройстве автомобиля я пока не очень… Права только в прошлом году получил… Ну, тут останавливается рядом частник, за рулем – молодой парень. «Шеф, тебе помочь?» – спрашивает. «Почему бы нет, – говорю, – помоги, если время есть…» Покопался он в двигателе – и довольно быстро все наладил… Мотор заработал… «Спасибо», – ему говорю, и думал отблагодарить деньгами, а он – ни в какую. Ну я тогда их и пригласил в кафе, угостить…

– Кого – их?

– С ним девушка была…

– Та самая? – уточнил я.

– Да, – вздохнул он и зарделся. – Лера.

«Да, похоже, преступники действовали по наводке. Жертву пасли, да как тщательно! Чтобы войти в доверие, настоящую спецоперацию устроили, вроде внедрения агента в банду. Никогда не слышал, чтоб так сложно клофелинщицы работали… И ради чего преступники затеяли весь этот цирк? Чего уж там такого особенного в квартире Степанцовых было? Что за добыча необыкновенная? Ну, видюшник… Ну, шуба… А может, Маргарита не про все потери мне вчера рассказала? Было и еще что-то?»

Собственные догадки не мешали мне по ходу дела участливо расспрашивать потерпевшего:

– И что потом случилось?

– Ну, мы втроем пошли в кафешку, посидели там, выпили – то есть пила, конечно, она одна, а мы с парнем только кофе… Парень братом ее оказался – ну то есть так они сказали… – Пациент снова запунцовел. – У него, как выяснилось, были какие-то дела, он уехал, а мы еще посидели, и я на своей машине отвез девушку домой.

– К себе домой?

– Нет! – Доцента опять в краску бросило. – К ней.

– А вы к ней в квартиру поднимались?

– Нет! Чуть-чуть в машине посидели, – потерпевший продолжал смущаться.

Милое дело таких субъектов допрашивать: все мысли немедленно на лице отражаются. Не иначе как в тот вечер они с этой самой Лерой в его авто обжимались-целовались.

Доцент выдохнул:

– Потом мы обменялись телефонами.

– Вот как? И вы ее телефончик помните?

– Да, он у меня записан.

– И вы ей звонили?

– Да, но не туда попадал.

«Еще бы она тебе свой настоящий телефон оставила! Но все равно: надо номерочек на всякий случай пробить – вдруг девушка по недомыслию или со злости дала данные подружки».

Потерпевший тем временем продолжал:

– А потом она вдруг сама мне позвонила, предложила встретиться…

У меня аж руки зачесались действовать и настроение поднялось. Сколько ж зацепок преступники оставили! Внешность обоих: и «Леры», и «брата» (теперь понятно: в квартире в Люберцах они, скорей всего, орудовали вместе). Плюс – как выглядела машина: ведь на той же самой, благодаря которой состоялось знакомство, скорей всего, и вывезли вещи пострадавших. Вдобавок – место, куда гражданин Степанцов привез, провожаючи, в первый раз эту Леру. И телефончик ее. Вряд ли, конечно, она его прямо к собственному дому вывела, да и номер, понятно, неправильный дала… Однако давно замечено: если человек врет, то обязательно его вранье с правдой пересекается. И потом: почему бы ей не попросить его подбросить в тот район, где она и вправду проживает? Странно было бы, если хаза у них в Ясеневе, а он ее провожать, допустим, в Лосинку повез…

Тем временем доцент разговорился – кому еще он мог о случившемся рассказать, да в подробностях: уж явно не жене и не товарищам по работе. А мне, выходит, удалось вызвать у него доверие. Его печальная повесть отличалась от сюжета стандартного разбоя только своим необычным началом. Дальнейшее развитие сюжета было хрестоматийным. Она позвонила, они встретились. Совместно распивали спиртные напитки в кафе «Закарпатские узоры», затем пострадавший предложил преступнице поехать к нему домой. Отправились на такси в Люберцы, дома у доцента продолжили распивать, потом он стал ее раздевать, и…

– …Я потерял сознание, у меня ничего с ней не было, – закончил рассказ потерпевший.

– Я знаю, что не было, – кивнул я с мудрым видом профессора, специализирующегося по мочеполовым болезням.

И забросал пациента вопросами.

Первое: какие ценности имелись у них в квартире? Да, мне об этом уже доложила его супруга. Однако интересна и версия мужа: вдруг она что-то от меня скрыла? Или (и такое случается) приписала лишку?

Далее: машина, на которой разъезжали преступники. Марка, модель, цвет, номер?

Третье: как выглядели девушка и ее подельник? Возраст, рост, вес, глаза, волосы? Сложение? Национальность (предположительно)? Одежда? Акцент? Особенности речи? Особые приметы?

Меня дважды заходил выгонять дежурный врач, да и несчастный доцент побледнел, и глазки у него слипались, но я все-таки выдавил из него все, или почти все, что хотел. И пообещал, что завтра к нему явится художник составлять с его слов портреты подозреваемых.

Доцент не назвал мне никаких новых ценностей, хранившихся дома, кроме тех, о которых уже упомянула его супруга. А если суммировать результат опроса потерпевшего относительно внешности подозреваемых, получилась премилая парочка верхом на автомобиле. Она, по имени предположительно Лера, – лет двадцати пяти, рост около ста шестидесяти пяти, худая, глаза темные. Славянской внешности, скорей всего, москвичка, говорит без акцента, образованная. На лице и теле никаких особых примет – татуировок, шрамов, больших родимых пятен – нет.

И с ней подельник – которого, возможно, зовут Виктор: на вид лет тридцати, рост около ста восьмидесяти пяти, стройный, глаза голубые, волосы – темно-русые. Тоже славянин, москвич, образованный, без особых примет.

Одеты оба хорошо, даже, можно сказать, модно. Оба в фирменных джинсах, он – в дубленке, она – в полушубке из искусственного меха.

(«И еще лифчик на ней очень красивый был», – сказал доцент, проникшись ко мне доверием. Он пламенел, уже задремывал, пускал слюни и, кажется, даже сожалел в душе о том, что ничего у него с красоткой не получилось, и в итоге его семья понесла материальный ущерб совершенно напрасно.)

А вот еще факт: передвигаются преступники на автомобиле марки «Москвич-2141», на вид довольно новом, светло-серого или же светло-голубого цвета. («Я его только раз видел, и то уже когда стемнело… И номер совсем не помню, ни цифр, ни букв – только, это точно, он черный был»)[4].

А насчет адреса… Потерпевший привез в день знакомства преступницу к одному из дореволюционных доходных домов в центре Москвы, на улице Алексея Толстого[5]. Возможно, именно в данном районе она проживала – и, скорее всего, делила кров и постель с подельником. Легенда о том, что они брат с сестрой, могла обмануть лишь такого наивного человека, как Александр Степанцов. Обычно «разбойницы на доверии» являются со своими компаньонами половыми партнерами.

В конце концов информация на каждый из объектов в отдельности (он, она, автомобиль) получилась вроде скудная, однако, если рассмотреть фактуру комплексно, выходило изрядно. Много ли по Москве колесит симпатичных молодых парочек на светло-серых (или светло-голубых) «Москвичах»? Вряд ли. Начнем хотя бы с того, что тридцатилетнему парню трудновато в наше время завладеть автомобилем на правах личной собственности. А девчонке лет двадцати пяти – тем более. Значит, машина либо угнанная, либо принадлежит или родителям или другому щедрому родственнику, либо служебная. Ну а если она вдруг своя – мы владельца вычислим в два счета, не так много в Москве молодых людей имеет собственное авто.

И, конечно, надо просмотреть картотеку. Не может быть, чтобы ограбление в Люберцах у парочки первое преступление. Уж очень ловко и слаженно они действуют.

Словом, пока я трясся на метро от «Колхозной» до своего «Конькова» (не садился, по обыкновению, а стоял, прислонившись к двери, прикрыв глаза), пищи для размышлений мне хватало.

* * *

Я осуществил свою мечту – выспался, аж с девяти вечера до семи утра, беспробудно, и поднялся самостоятельно, раньше будильника. И первая мысль была о деле. (Такая уж у меня дурацкая натура – если чем увлекусь, ни о чем другом думать не могу.) Точнее, я стал думать сразу о двух делах. И об ограблении в Люберцах, и о поджоге в Травяном. Все мне казалось: что-то эти дела, совсем вроде разные, да связывает.

А потом вспомнил: голова я садовая, вот что значит ночь не спать, а после сразу допрашивать потерпевшую. Как же я упустил, не заметил, не придал значения! Я открыл блокнот – и точно: потерпевшая Степанцова из Люберец работает в универмаге «Московский», заведует обувной секцией. А погорелица Порядина – внимание! – начальник отдела меховых изделий в универмаге «Столица».

Обе торгашки!

Это могло быть, конечно, простым совпадением.

А могло и не быть.

Первой я позвонил Степанцовой – сразу же, как приехал в управление. И – угадал.

Пострадавшая сообщила мне, что вплоть до своего назначения в новый универмаг «Московский» работала в «Столице», в обувном отделе. И гражданку Порядину из «мехов» она знает: «Нет, мы не то что подруги, но виделись, конечно, на собраниях и здоровались, даже, может, поговорили пару раз…»

В голосе сексапильной Маргариты Сергеевны, когда я поинтересовался Порядиной, прозвучал испуг, и она не удержалась от встречного вопроса:

– А почему вы про нее меня спрашиваете?

Тон был весьма напряженный.

– К вашему делу это не относится, – отвечал я сухо.

И впрямь: пока никаких оснований объединить два дела у меня не было. Однако я нисколько не сомневался, что после моего звонка Степанцова разовьет бурную активность – она, как я заметил, бабонька деятельная (впрочем, как и все торгаши). Она или сама выйдет на Порядину (в зависимости от их взаимоотношений), или наведет справки через своих коллег (а работники прилавка, по сути, одна семья – как, впрочем, и милиционеры). И, конечно, попытается узнать, что с зав. меховой секцией «Столицы» стряслось и почему ею интересуются органы (в моем лице). И, конечно, Маргарита Сергеевна легко узнает о поджоге. И тогда либо она сама, либо Порядина (а может, они вместе) до чего-то додумаются. Например, кто мог быть в обоих случаях наводчиком.

А вообще – удивительно! Преступные элементы обычно не меняют специализацию. И это для знающего человека звучит столь же неожиданно и непривычно, как, к примеру, переход Фетисова – Крутова – Ларионова из хоккея с шайбой в хоккей с мячом… А может, исполнители были разными – а наводчик, знакомый с обеими потерпевшими, – один?

Как бы то ни было, у меня появилась ниточка.

Однако следствие вдруг приняло совсем другой оборот.

Точнее – появилось новое дело, преступление 3.

Загрузка...