– Что за дурость-то, а?!
– Не говори, Валерьевна, совсем молодёжь чумная.
– Тьфу ты! Шаболда, – строго проговаривает, смотря на девушку в розовой куртке, выпорхнувшую из подъезда, – а такая была хорошая девочка. Да всё туда же. С бандюками связалась. Все им денег хочется, а работать – нет. И пузо наружу, как рожать потом будет? Дура!
– Не говори, Валерьевна, не говори. Дуры.
– Мой Фёдор, царствие ему небесное, на заводе от звонка до звонка. И всё в доме было. Чай, молодым совсем пошёл, да не пошёл, побежал. После войны оправиться не успели, а он матери сказал, что сам будет тянуть. Так и тянул! И правдой жил. А эти…
Тем временем, ещё несколько девушек вышло из дверей подъезда и примкнуло к группе парней на машинах.
– Не говори, Валерьевна. Тьфу на них, бандюки окаянные.
– Бегают тут, всё рыскают. Как волчары, вечерами девок с общежития вылавливают. Спасу нет.
– Так в милицию надо! К участковому может сходить?
– Да бог с тобой!!! Спепаныч их сам боится. Они же совсем распоясались, чуть что, так в драку. Закон им не закон.
– Что делается то, что делается, – запричитала собеседница.
Краски сгущались в небольшом кругу сидящих, а на город давно опустился вечер.
– Здравствуйте, – тонкий девичий голосок ворвался в разговор.
Встрепенувшиеся женщины недоверчиво перевели взгляд на мимо проходящую девушку. Осмотрели цепко, сделали свои выводы.
– Здравствуйте, здравствуйте…
– Хорошая, здоровается постоянно.
– Хорошая может, и хорошая… да в чулках вечером мимо них ходит. Ни к добру, совсем ни к добру…
Женщины дружно закивали.
Батон не первой свежести, да кусок варёной колбасы, весь мой улов на этот вечер. Каблуки стучали по мокрому асфальту в направлении дома. Упрямо домом называю, хотя до сих пор не могу привыкнуть.
Первое время тяжело было. Я из посёлка родом, одна в семье, привыкшая к спокойствию, тишине. А тут ни то, чтобы соседи… тут пять этажей кутежа и гулянок.
Какие кутежи особенные в деревне? Не совсем глухой, нужно заметить, но и не город однозначно. Что там может быть? Если только пьяный сосед начнёт орать посреди ночи, да и то не всегда. В остальном у нас было спокойно и мирно. Да и боялись мы очень. В деревне все и всё про друг друга знают. Накосячить казалось нереальным.
Родители сразу узнают, а это хуже смерти. Репутацию потерять за считанные секунды можно. От того и молодёжь бесновалась, но тихо, чаще ради этого в город укатывали. Потом возвращались и продолжали жить свою мирную жизнь.
Город он другой. Тут можно влипнуть в историю, быть не самым хорошим человеком, иметь ужасную репутацию, но всем плевать. В другом дворе тебя уже никто не знает, словно жизнь с чистого листа. Никто никого не боится. Тут развязаны руки.
Когда только переехала и поступила, девочки из общежития смеялись над вечно вздрагивающей и зашуганной мной. Не сразу привыкли. Это потом оценившие преимущества, стали дружить. До этого моё поведение всех забавляло. Первая сессия поставила всех на свои места, учить то они не садились после клубов и на пары не ходили… Так что…
Мне окружение так же не особо нравилось, скорее мешало. Привыкла только спустя четыре года, заматерела с ними. Уже шум воспринимаю периферийно. У меня была цель и ради её достижения пришлось выбрать. Я выбрала быть кем-то, не сразу, нет… Случай помог.
Примерно через полтора месяца, соседки по комнате пригласили в бар, даже угостить предложили, дали красивых шмоток, накрасили меня, выдали высоки каблуки и веселой пестрой гурьбой мы закатились в паб.
В этот день случилось сразу несколько вещей. Я впервые поняла, что отсутствие здравого мышление из-за алкоголя – это зло и второе, Наташа подцепила своего Фила, в которого влюбилась сразу же.
С того самого дня, зареклась пить в масштабах дуриловки и не работать официанткой. Это клише. Не нужно носить пиво после учёбы, терпеть заглядывания под юбки и облапывания, есть масса других вариантов.
Я себя слишком уважала, чтобы размениваться. Не то чтобы искала принца из бульварного романчика, скорее знала себе цену. Да и отец…
– Что ты сделала?
– НИЧЕГО!
– Не ври мне, либо пойди и разбей ему нос, либо собирай свои вещи и уходи. Такая как ты, в моём доме жить не будет!
Плакала и думала, что меня выгонят из дома. Испугалась настолько сильно, что подумала о том, о чем на уроках с психологом проговаривают. Так сильно напугалась.
Когда тебе кажется, что жизнь кончена, автоматически закрадываются страшные мысли. Мне было шесть лет, когда я впервые подумала вскрыть себе вены. Отец очень сильно влиял на моё Я, с самого рождения. Он всегда хвастался, что это именно он учит меня жизни, а моя мать не способна этого сделать. Я потом осознала, что злюсь на это уничижение, а пока…
Мама тогда сидела рядом и вытирала мои слёзы, не пыталась защитить от психологического давления, просто молчала. О чём она тогда думала? Не видела, что палку перегнули? Думала, что меня это чему-то научит? Разве она не видела, что я была в липком, удушливом состоянии паники?!
Это спустя годы я узнаю, что знакомый мальчишка наговорил откровенные пошлости, желая подставить под наказание, но тогда я не знала.
Меня выгоняли из дома, и я боялась. Это как остаться одиноким во всех смыслах. Когда ты сильно зависим от родителей, тебе страшно отколоться, подумать, что тебя оставят на улице или отдадут в детский дом, находящийся в районном центре. Тебе просто страшно без них. И слова эти хлёсткие:
– Такая как ты, в моём доме жить не будет!
Я сделал именно то, что от меня требовали.
Пошла и ударила мальчика на семь месяцев младше меня в нос, якобы защищая свою поруганную честь и показывая всем то, что хотел показать мой отец. Никто не смеет меня касаться, у меня есть достоинство. Основной мотив, мне маленькой, был непонятен, я просто прибежала и крикнула, что я всё сделала. Меня обняли и сказали, что из дома не выгоняют и меня снова любят как прежде.
Счастье вновь взметнулось до небес.
А ещё, почти неуловимо, как дуновение ветерка пришло осознание, внутри меня что-то сильно сломалось. Но на волне эйфории, пришедшей после стресса, я не поняла ничего. Только спустя годы.
Если так разобраться, просто и без сантиментов, то влияние родителей, особенно в неосознанном возрасте, будет голосить всю жизнь. Неизбежно проявится в осознании этого мира, в поступках, в восприятии.
Я долго помнила всё в деталях. Ощущение подскочившего пульса, когда отец загнал меня в психологический капкан, как страх окутывает тело, как я судорожно пытаюсь понять, где буду жить дальше, что есть и что делать. И вот сейчас я стала взрослой девочкой, девочкой, которая лучше обойдёт стороной конфликт, притворится удобной или же станет удобной, чтобы ни дай бог не пережить этого повторно.
И пусть тогда, мы ничего не сделали, легче сейчас мне не становится. Меня тогда прогнуло. С каждым годом влияние отца только усиливалось, я не ходила на дискотеки, потому что он так решил, не надевала юбок не той длины, которой не надо, не встречалась открыто с парнями. Можно сказать, что меня держали в ежовых рукавицах. Можно было бы… но это не совсем так. Просто давили психологически и очень сильно. Приехав в город учиться, я ещё не скоро поняла, что меня отпустило. Отца не было рядом, он не мог проверять меня по десять раз в день лично.
Но как-то так сложилось, что всё то, что он вкладывал в мою голову было внутри и никуда не делось. Оно переросло в нечто иное. Я могла врать по телефону и собираться выпить легкий алкоголь, пойти танцевать, надеть юбку короче, но в голове всё равно набатом:
– От венерических заболеваний, которые передаются половым путём умирают. Вот видишь его? У него скоро сгниёт нос. Знаешь почему?
– Почему?
– Потому что она заразила его СПИДом. И он умрёт. Вот так бывает, дочь моя. Поэтому я и говорю тебе, не подпускай не понятного к себе. У мужчин и у женщин разные представления о сексе. Нам это просто: сунул, вынул и дальше пошёл. А вам женщинам нет. Да и к тому же, столько болячек о которых ты можешь даже не знать. Ты не знаешь, что даже через поцелуй можно заразиться?
– Нет… – испуганно сжалось сердце, паника окатила с ног до головы.
– Ха! Да просто! Ты с ним поцеловалась, а у него ранка была на губе и кровоточила. И вот! Ты заразилась. Всё, поздравляю.
Меня затрясло. С Максимом мы практически поцеловались вчера…
Я потом встречалась с парнями, ходила на свидания с одним даже успела заняться петтингом. Но на этом всё. Дальше стояла стена. Не то чтобы мне это мешало жить, но и потребности особенной не было. В разы было проще без всего этого. Спокойнее.
Шуршала осенняя листва, в воздухе пахло озоном, накатили сумерки. Хорошо. Всё хорошо, кроме преградившего мне путь Паши.
– Ну, привет. Скучала без меня?
С усилием подавляю ухмылку. Проявление любых эмоций относительно этого человека – чревато. Если Паша почувствует хоть какой-то отклик с моей стороны не отстанет ещё долго.
– Ещё не успела.
Попыталась юркнуть в приоткрытые двери подъезда, но он оказался быстрее и преградил путь. Остановилась в самый последний момент, за секунду до того, как впечататься носом в широкую грудь.
Поднимаю глаза, во рту скапливается вязкая слюна. Паша симпатичный парень, от него всегда вкусно и дорого пахло, он чисто выбрит, красиво говорит и имеет деньги. Но наглость его действиях очень быстро перекрыло весь флёр от первых эмоций.
Вместо очарования я испытываю глухое раздражение. Больше не предпринимаю попыток обойти, он не даёт. Смотрит открыто, улыбается, я бы даже сказала, что он мой любуется. Но это не самое страшное, самое страшное то, что он влезает в зону моего комфорта. И мне НЕ КОМФОРТНО!
– Да ладно, я же по глазам вижу, как ты скучала…– проникновенно шепчет, обдавая запахом мятной жвачки и сигарет.
За моей спиной его компания. Они громко разговаривают и смеются, непременно поглядывая на нас. Я это просто знаю. А ещё знаю, что они ждут очередного облома Паши, чтобы посмаковать.
Он три года бьётся в закрытую дверь и с каждым разом кажется всё более настойчивым. Оставаться с ним один на один мне страшно. Пугает блеск в глазах. Мне кажется, что где-то там в глубине этого блеска есть безумие. Это сильно настораживает. Рядом с Пашей у меня активируется тумблер, отвечающий за безопасность. Получается, что он пытается расположить меня к себе слишком рьяно. Не видит красные флаги, не пытается услышать. Это огромный звоночек.
В моём сознание должно быть всё под контролем. Никогда не могла понять людей, которые всё пускают на самотёк, счастливо плывя по течению. Как вы выжили-то?
– Слушай, мне не интересны эти игры, – толкаю в грудь, действую тоже нагло, – мне пора.
Внутри моего тело грохочет сердце. Я раньше никогда вот так не делала. Я не касалась его специально, я не грубила вот так вот, как правило всё мягко старалась преподнести. Сейчас, измученная на работе и постоянным недосыпом – сорвалась, сделала и испугалась.
Ладонь покалывает от соприкосновения с его курткой.
Забегаю в подъезд, пулей лечу мимо коменданта. Не хватало, чтобы за мной пошёл, он может… и прекрасно знает, что пропуск в общежитие открывает любая цветная банкнота, главное, чтобы их было как минимум две. Таксу тут знают все.
Каблуки стучат по лестнице. Я злюсь. К чёрту этого озабоченно придурка. С такими как он вообще не связываются, а учитывая род деятельности, так и подавно нельзя. Табу!
Эх… с его то упорством, да в нужное русло, было бы шикарно. Но нет! Судя по всему: Паша любитель лёгких денег без напряга, поэтому в связке с Филом они бегают под какой-то там братвой местной… или с братвой. Я не понимаю разницы, если честно.
Что только Паша не делал дабы завоевать моё внимание, как только не изгалялся. От цветов до угроз. Ему ничего не поможет, думаю, что все вокруг это уже поняли. Только вот энтузиазм это не убавляет. Хотя, есть плюсы. В университете он отвадил от меня любые попытки парней привлечь моё внимание к себе. Это был бесспорный плюс, да и минус тоже. Теперь этим парнем, который меня получит Паша видел только себя. Печально. Пусть и на посылках, светловолосый и симпатичный, с атлетичным телом, но не чист перед законом… он мне не нужен. Вся его миссия изначально была обречена на провал. Я не готова испытывать на себе романтику противозакония. Это как-то слишком не про меня.
Но, если вспомнить, то начиналось действительно романтично. Мы встретились в одном из скверов. Наташа зависала там со своим новым парнем Филом, с ними ещё пара девушек и парней. Паша напугал до чёртиков, бесшумно выйдя из-за кустов. Долго извинялся, просил загладить вину. Отвесил кучу комплиментов, порывался проводить. Наташа тоже подключилась, тянула остаться, поболтать, посидеть. У них была очень шумная компашка, с пивом, сухариками и шутками на грани фола.
Естественно отказалась, попыталась сделать это как можно тактичнее. Это никак не помогло. Павел меня заметил и поставил себе цель.
Ключ противно крепит в замочной скважине, вынуждая прикрыть раздражённо веки. Никто из этих ухажёров даже не предпринял попытку сделать что-то в обеспечение нормального существования своим подружкам. Только «гуляют» их. Я злюсь и совсем не держу мысли в седле. Потом отпускаю себя и перестаю накидывать оскорбительных ярлыков. Пусть живут как хотят. Меня это не касается.
Наша комната, которую я делю с соседками предсказуемо пуста. Все тусуются на улице. У нас чёткие договорённости с девчонками – мужиков сюда не водим!
Кидаю сумку на кровать и наконец избавляюсь от костюма, вешаю его в шкаф к другому практически такому же только в брючном варианте. Две достаточно дорогие вещи в моём гардеробе. Ухватила их с громадной скидкой в магазине. Оглаживаю ткань ладонью… Это моя первая стипендия. Я очень бережно отношусь к вещам. Им больше трёх лет, а выглядят как новые.
Быстрый душ, поздний ужин, сладкий чай и вот я уже в кровати. Блаженно прикрываю веки. Вески пульсируют. Я устала так сильно, что пульсация отдаёт в ноги. Устала и рада до ужаса, что сегодня вторник, а ни какая-нибудь суббота. В субботу в общаге можно повеситься. Кто остался в комнатах обязательно устроят вечеринку.
Тишина… Улыбаюсь сама себе и погладываю ладони под щёку. Чувствую, что ноги согреваются и по телу ползёт знакомое ощущение спокойствия. Я люблю тишину, одиночество и тепло.
Засыпая в тот вечер, я ещё не знала, что это был последний мой спокойный вечер. Как просто и трагично.