Многие, а может быть и все, живущие на этом свете, вольно или невольно должны постоянно решать вопросы бытия, текущие проблемы своей жизни. Проблемы эти, с завидной регулярностью возникают перед нами, подчиняют нас себе, заставляя решать их. И пробуя найти, то единственное решение; и зачастую оказавшись перед выбором – выбором поиска того единственного решения, мы осознаём, что к сожалению его нет. И если вдруг мы находим, опять-таки, как нам кажется, то единственное решение; и нам кажется, что тот выбор, который мы сделали: он единственный и самый правильный, и что мы – правы, а это, как оказывается, не всегда так. И зачастую, результат этого выбора бывает отрицательным, неправильным. Но…, к сожалению, понимаем мы это довольно поздно, когда исправить уже ничего нельзя.
По входной лестнице не спеша, тяжело ступая на каждую её ступень, поднимается мужчина. Ватные ноги, ну ни как не хотят идти, и кажется, что на каждой его ноге висит по пуду усталости, а сверху, на его могучие плечи давит груз, непонятного пока горя, пришедшее совсем недавно в его семью. Ступенька за ступенькой, шаг за шагом, мужчина преодолевает непреодолимый, как ему кажется подъём, по всё нескончаемой лестнице. Все силы природы собрались вместе, противились и не пускали его, а он всё шёл и шёл, боролся и боролся с ними, пытаясь, во что бы то ни стало дойти до конца лестницы: преодолеть, победить, в конце концов, эту лестницу, и взобраться на её вершину. Ещё ни когда не поднимался он так долго и так трудно. И он понимал почему; и как можно дальше отодвигал тот момент, когда услышит то, чего ни когда не хотел услышать; боясь тех слов, боясь страшной правды, боясь, что ещё чуть-чуть и всё разрешиться, и разрешиться не в его пользу. Всё его нутро боролось с неизвестностью и непредсказуемостью, а интуиция подсказывала, что всё, что могло случиться, уже случилось; и только надежда на чудо, а может и на случай, заставляла надеяться на лучшее. Сегодня самый важный день его жизни – самый важный, и это он понимал, а также понимал, что эта проклятая лестница когда-нибудь закончится.
Наконец, поднявшись по ступеням входной лестницы, мужчина подошёл к двери здания, где, через какое-то время, и должно всё случиться. Отворил её, вошёл вовнутрь помещения и, замедлив шаг, остановился.
Огромного размера холл встретил его ни как…, а если точнее, то совсем ни как…, и всё тут; точнее и не скажешь и пером не опишешь. Пространство, наполненное непонятными шумами, гулом голосов, скрипом дверей, шорканьем обувью, цокотом каблуков и другими знакомыми и не знакомыми звуками, жило отдельной от вошедшего мужчины жизнью – своею жизнью; и его в ней, то есть в жизни пространства, не видело, да и зачем он ему, пространству, нужен был. Таких как он: входило и выходило, было и не было, а оно – пространство, жило и оставалось всегда, в отличие от всех тех людей, которые ни откуда появлялись и также, в никуда исчезали и, к сожалению, зачастую исчезали навсегда.
Не многочисленные посетители, находящиеся, в тот момент, в помещении, совсем не обратили внимания на вошедшего мужчину, а может просто сделали вид, что не заметили. А те, кто удосужились и обратили на мужчину своё внимание, окинув его равнодушным ничем не обязывающим взглядом, а кто-то и вовсе – мельком, сделали это настолько обыденно и равнодушно, что могли и вовсе этого не делать: не отвлекаться от текущих дел и забот, и продолжать быть поглощёнными в свои профессиональные и житейские проблемы.
Статный, среднего роста, крепкого телосложения с интеллектуально – правильными чертами лица, мужчина, осмотрелся по сторонам и, в нерешительности, продолжил движение в сторону лифта. Его тело прикрывала светлая летняя рубашка, с коротким рукавом. Заправлена она была в классические хлопчатобумажные брюки, тёмно-синего оттенка, которые очень точно, мастерски, были подогнаны по длине его ног и идеально отглажены, аккуратно лежали на туфлях, «стрелочками» к носку. Не много подождав, он вошёл в лифт: лифт тронулся. Мужчина развернулся к выходу и, покачиваясь с носка на пятку и обратно…, чуть нервно…, пытался успокоить самого себя, вспоминая нужные слова и фразы. Лифт остановился: брючины колыхнулись и, успокоившись, правильно легли на обувь.
Двери лифта открылись, он вышел на этаж и посмотрел: сначала налево, потом направо, словно выбирая – вспоминая куда ему идти; и, на конец, выбрав направление, медленно, в развалку направился по коридору вдоль дверей, всматриваясь в каждую – ища нужную. Пройдя, довольно длинный отрезок коридора и увидев, ту самую, нужную дверь: подошёл, остановился. Постоял… и тихонько приоткрыл её, заглянул в образовавшуюся щелку…, разглядывая – вглядываясь, что там; и, переведя дух…, чуть робея…, вошёл вовнутрь – в больничную палату.
В просторном и очень светлом помещении, рядом с большим окном стояла кровать, на которой, полностью укутавшись с головой одеялом, кто-то лежал. И казалось, что этот – кто-то, будто пытался спрятаться под одеялом: от всех и от всего, что происходит вокруг, одновременно.
Мужчина, на цыпочках, очень аккуратно, словно боясь что-то «раздавить», под щебетание оконных жалюзи, приблизился к спинке кровати и нежно взялся за неё.
– Привет, ты не спишь? – тихо, как-то ласково, прозвучал его голос, потревожив тишину, царившую в комнате, наполнив её жизнью.
На кровати началось шевеление и, из-под одеяла, показалась: сначала рука, а уже потом и детская мордашка. Глазки – «засверкали – заискрились», а щёчки – растянулись в радостной улыбке.
– Приветик! Нет, не сплю, – спросонья нехотя, ответила девочка.
– От кого спряталась? – решил пошутить он.
– «Солнечный зайчик» всё утро донимает, – с капризной ноткой в голосе произнесла, хихикнув вдогонку.
Похоже, именно этот «зайчик» и был виновником её незапланированного пробуждения, послеобеденного сончаса, так как именно после обеда солнце появлялось в окне палаты. И, на самом деле, палата была наполнена солнечным светом, и света было так много, что фотончики баловались и всё пытались залезть в глазки девочки, от чего она щурилась, пытаясь хоть как-то найти то положение, при котором фотончики от неё отстанут. Но, что она не делала, солнечный лучик, всё равно, настойчиво, добирался до её лица, ласкал его и норовил добраться до её глаз и сделать очередную попытку пощекотать их.
– Как наше здоровье поживает? – решил поддержать шутливый тон посетитель, присел на краешек кровати, да не рассчитал и «провалился» в матрас.
– Потихоньку…, – хихикнув, ответила она.
– Ну и хорошо…, – одновременно успокаивая сам себя и ребёнка, мужчина попытался вылезти из матраса и сесть поудобнее.
– А у тебя как? – спросила девочка, прикрыв улыбку краешком одеяла, наблюдая над телодвижениями мужчины, похихикивая.
– Да-а… всё так же, по-прежнему…, – ответил, постепенно усевшись на краю кровати, задумчиво помолчал и продолжил, – да это сейчас и неважно. Важно, что у тебя…
– А что у меня? – перебила она, внимательно и строго посмотрев ему в глаза, перестав улыбаться.
– Что всё у тебя будет хорошо-о…, – он взял руку ребёнка. Всё будет хо-ро-шо…, – повторил, и начал похлопывать руку девочки, держа её в своих руках. Потом поднёс её к своей щеке, прижался к ней губами и прошептал: – У тебя всё получится, ты выздоровеешь, – попробовал утешить ребёнка, и самого себя тоже.
– Я знаю, – как-то со вздохом ответила девочка и грустная, но очень милая, по-детски не принуждённая улыбка, появилась опять на её лице.
В этот момент, в палату, вошёл доктор, с суточной щетиной, на чуть слащаво – брезгливом лице. Белый халат был накинут на его худощавое тело так небрежно, что висел на нём, как на огородном пугале; и казалось, что халат этот не его, а дежурный халат всего отделения, так сильно он был заношен, а утюг не помнил, со дня пошива. Доктор сделал несколько шагов и остановился, всматриваясь в посетителя.
– Так, а что за посторонний, да ещё без халата? – произнёс он. – А, это вы, – узнав сидящего на кровати больной мужчину, – здравствуйте, сразу не узнал. И всё равно нужен халат. Посещение только в халатах и это обязательное условие, договорились?
– Извините, да, да, конечно, – словно оправдываясь, произнёс тот и привстал с кровати.
– И не на кровати…, пожалуйста! – продолжил доктор, спокойным голосом, с нотками усталости и чуть раздражённости, с акцентом на последнее слово, помогая при этом жестикуляцией свободной рукой, так как в другой руке он держал журнал. – Я всё понимаю, но всё же есть правила, стул, в конце концов, стоит. И указал взглядом на поодаль одиноко стоящий и давно скучающий, от ненадобности, стул.
На какое-то мгновение наступила тишина. Доктор подошёл к медицинскому прибору, который находился у изголовья кровати ребёнка: что-то нажал, что-то покрутил, поправил провода, идущие к телу девочки, сделал пометку в журнале, вдумчиво всматриваясь в предыдущие записи; и после непонятных для простого обывателя манипуляций, с прибором, посмотрел на девочку.
– Как самочувствие? – поинтересовался он.
– Не знаю…, – нерешительно ответила она, пожав плечами.
– Ну как не знаешь!? – и, в улыбчивом прищуре, продолжил. – Всё идёт так, как и должно. Ты у нас молодец. Посмотри, какая ты молодец: кушаешь хорошо, настроение прекрасное, глазки блестят, будто смеются.
В ответ девочка улыбнулась и немного приподнялась на подушке.
– Что, неудобно? Сейчас помогу, – засуетился он. Поправил подушку девочке, и она присела, облокотившись на нее.
– Ну, пока всё. Ладно, я дальше, у меня обход. А вас, – повернулся к посетителю, – я попрошу, зайдите ко мне минут через пять-десять, договорились? – сказал и вышел из палаты.
Мужчина достал из кармана шоколадку, положил её ребёнку на одеяло и сел опять на край кровати. Внимательно осмотрел проводки, прибор, обвёл взглядом стены, потолок. Постепенно его взгляд скользнул по лицу девочки, и их глаза встретились, глаза родных людей – отца и дочери.
– Слышала, что доктор сказал?
– А что он сказал? – немного устало спросила дочь.
– Ну-у… как что?.. То, что всё идёт хорошо, и если врач говорит, то надо верить.
– Если даже просто хочет успокоить?
– А разве это плохо!? – удивился, продолжая смотреть в глаза дочери. – Если доктор спокоен и у него хорошее настроение, то не всё потерянно! Как думаешь?
– Иногда ложь лечит, а правда убивает, твои слова? – заметила дочь и отвела взгляд в сторону.
– Ты неправа ребёнок, неправа, – он поправил одеяло ребёнку. – Я верю, что ты выздоровеешь. А доктор поможет тебе победить болезнь. Но ему будет трудно помогать, если ты не веришь. Вера в себя, в природу, наконец, помогала безнадёжно больным людям излечиваться и вставать на ноги. И я прошу тебя: настраивайся только на хороший результат. Ты ещё ребёнок и твой организм молод, и он обязательно справится и победит болезнь. А ты просто обязана помогать себе.
– И как я могу помочь себе!? – недоумевая, спросил дочь.
– Ну, наверно-о-о…, – отец протяжно призадумался, – быть всегда в хорошем настроении… Как думаешь!?
– Буду теперь постоянно смеяться, – иронично съязвила девочка.
– Ну, зачем. Просто думай о хороших моментах, вспоминай весёлые истории, держи себя в тонусе. Это хорошо сказывается на самочувствии, проверено. Главное не падай духом и всё получится. Договорились!?
– Да.
– Что да?
– Договорились, – улыбнулась девочка.
– Ну и хорошо. Мужчина улыбнулся, встал с кровати, склонился над ребёнком, поцеловал в лоб и дотронулся указательным пальцем до кончика её носа.
– Не дрейфь, – мягко и немного играючи произнёс. – Пойду…, схожу, а то ждёт…, – сказал и вышел из палаты.
Дочь проводила взглядом отца. Взяла шоколадку и начала разворачивать, шебарша «золотинкой».
Мужчина вышел в коридор и буквально через несколько шагов оказался перед кабинетом доктора. Хотел уже постучаться в дверь, но вовремя увидел, что мешает, посторонился, сделав шаг в сторону стены, давая дорогу тележке, которую толкала, перед собою, медицинская сестра. Проводил её взглядом и постучал.
– К вам можно? – произнёс, приоткрыв дверь и заглянув в кабинет.
– Подождите, вас позовут, – услышал женский голос и прикрыл дверь. Облокотился о стену, опустил голову и совершенно бессмысленно уставился на туфли. В голове каша из догадок и версий. Сумбурность мыслей, кишащих в «мозговой кастрюле», не давала ему покоя. Вопросы, на которые пока он не знал ответов, мучили его несколько бессонных ночей, не оставляли его и постоянно крутились в голове. Он вообще не понимал, что произошло: что случилось? А главное – почему? Сбой организма? Подростковый возраст? Но он тоже был в этом возрасте, да и жена. Да и многие знакомые. И никто не заболел. Почему тогда заболела дочка? Может гены, наследственность. Да вроде нет, по крайней мере, с моей стороны – точно. Может, я в чём провинился перед Всевышним, и он так меня наказывает. Может, жил не так?
– Вы Жуманич? – утвердительно строго спросила женщина.
Жуманич невольно вздрогнул, не ожидая, утонув в своих мыслях и не заметив, как открылась дверь и из кабинета вышла докторша.
– Да, я, – отрешённо ответил, не успев ещё толком вынырнуть из своих рассуждений.
– Проходите, вас ждут, – произнесла она и, подождав, пока мужчина войдёт в кабинет, прикрыла за ним дверь.
– Можно? – с опаской нехотя и немного устало спросил Жуманич.
– Да, да заходите, присаживайтесь. И немножко я вас попрошу подождать. Кое-какая писанина накопилась после обхода, но это ненадолго. Хотите чаю? Если да, то во-о-он там чайник, включайте. Да и я вместе с вами попью. И доктор указал на тумбочку рядом с умывальником.
– Да, наверно, – как-то тихо и нерешительно произнёс вошедший и сел на край кушетки, напротив тумбочки с чайником, так и не включив его.
Тишина и непонятные звуки, доносившиеся из коридора, это всё, что наполняло жизнь этого кабинета, где находились два человека. Судьба одного из них, через несколько мгновений изменится бесповоротно, навсегда. Но только он, этот человек поймёт это нескоро. А когда поймёт, то без всякого сожаления согласится со всем, что он сделал и совершил. Успокаивая себя лишь тем, что в этой ситуации было только одно, правильное и единственное решение. И что любой на его месте поступил бы точно также. И что многие с ним согласятся. И даже не многие, а почти все. А в душе, молча, никому не говоря, согласятся с ним все. И произнесут также про себя, что бы никто, ни дай Бог не услышал, что он – прав. Так думал он.
Доктор что-то заполнял в журнале и изредка, поверх очков, бросал взгляд на посетителя, который сидел на кистях рук, на краю кушетки, поджав под неё ноги. Голова его была наклонена, и подбородок намертво приклеен к груди. Он тупо уставился на канцелярскую скрепку, валявшуюся на полу. И со стороны выглядел скорее мёртвым, чем живым. Каким-то остолбеневшим.
– Так-с, ну-у…, пожалуй, всё пока-а…, – произнёс доктор, скорее не для себя, а для своего посетителя. Дав понять ему, что время пришло и пора начать разговор.
– Как у вас в целом, настрой, ну и вообще-е?.. – бодренько, нараспев, спросил он, убирая всевозможные журналы, файлы и многочисленные листочки в ящики стола.
– Что-о?.. Вы что-то спросили?.. – как будто проснувшись, переспросил Жуманич. – Извините, я задумался.
– Да ничего, ничего, – спокойным, чуть убаюкивающим тембром голоса и философской интонацией произнёс доктор и очень внимательно уставился на Жуманича, как будто впервые видел то, чего не могло быть, но оно было и сидело перед ним, в его кабинете. – Я вас понимаю, – продолжил он, – любой, в вашем положении, тоже бы задумался. Сказать честно, я бы не хотел оказаться в вашей ситуации. Но в жизни всякое бывает, и это всякое может произойти со всяким. И должны быть люди, которые могут помочь, и не только утешением и словоблудием, но и реальной помощью. Понимаете о чём я? – и после произнесённых им слов, доктор поймал себя на мысли, что неплохое получилось вступительное слово.
– Да, конечно, конечно, – проговорил скороговоркой мужчина и побледнел.
– С вами всё в порядке, – насторожился доктор, проявив настороженную чуткость и не поддельную заботу.
– Да, да, всё хорошо.
Тогда, услышав ответ от посетителя и сделав для себя вывод, что он в здравом рассудке или, по крайней мере, речь не заторможена и на вопросы отвечает сразу и по смыслу – правильно, доктор вышел из-за стола, подошёл к тумбочке и включил чайник. Достал чашки, печенье.
– Вам чай или кофе? Чай более-менее, а вот кофе, скажу мягко – на любителя.
– Я не знаю. Мне всё равно, – неуверенно поддержал разговор Жуманич.
– Ну и хорошо, что всё равно. Значит, пьём чай с печеньем, решено!? – и, не дожидаясь ответа, сгрёб всё в обе руки и потащил к своему рабочему столу.
Расставив чайные принадлежности и развернув печенье, повернулся; и с неким интересом, внимательно окинул взглядом сидящего на кушетке мужчину.
– Сейчас попьём чаю и потихоньку начнём. Не возражаете?
– Да, – Жуманич помолчал, поднял взгляд на врача, – не возражаю.
Процесс неспешного разворачивания шоколадки настолько увлёк девочку, что она не заметила, как уже некоторое время в дверях, немного спрятавшись за дверной косяк, за нею наблюдала пара любопытных детских глаз. И когда девочка всё же заметила гостью, то в дверном проёме была видна только огромная улыбка, с одинаково ровненькими бело-кремовыми зубами. И казалось, что улыбка настолько была огромна, что заслоняла весь дверной проём.
– Привет! – услышала девочка.
– Привет, привет, заходи, чо в дверях стоишь.
– Не-е…, я пойду. Я, в процедурный… У нас кран чинят, потом зайду, – ответила гостья.
– Ну ладно, хорошо-о…, – немного с грустью и иронией, – я буду ждать! – отозвалась девочка.
– Я скоро-о!.. – уже практически убегая, прокричала гостья и исчезла в коридоре.
– Ну, как чай!? Пить можно!? – произнёс доктор и откинулся в кресле.
– Да, можно. Спасибо, – Жуманич, покрутил в руке пустую кружку, по-плебейски не понимая, как с ней поступить, но все же решился: встал, и понёс свою кружку в умывальник.
– Захватите у меня, если не затруднит, – обратился к нему доктор, поняв в поведении посетителя всю неестественность.
– Да…, конечно…, – живо встрепенулся Жуманич. Просьба доктора немного вернула его в действительность, чему он был рад; охотно откликнулся на просьбу, вернулся к столу, собрал все чайные принадлежности и унёс их в умывальник. После чего опять присел на кушетку.
– Ну, пожалуй, начнём, – сказав это, доктор встал с кресла и вышел из-за стола. Обошёл его и облокотился о столешницу, словно присел. Взял со стола листок и, прочитав то, что было написано, вернул его обратно. После чего поднял глаза и вдумчиво посмотрел на мужчину. Какое-то время помолчал и произнёс:
– К нам, в больницу, поступила ваша дочь. Она упала на уроке в обморок. И хорошо что, в этот день, в школе, была группа врачей. В начальных классах проводили плановый медицинский осмотр. И, только, благодаря их быстрому реагированию, удалось оказать вашей дочери первую медицинскую помощь. И, соответственно, довольно скоро она оказалась у нас. После первичного осмотра и взятия необходимых данных был поставлен диагноз. И если на момент поступления и первых анализов ещё была надежда, то, к сожалению, после перепроверки некоторых данных, результат и вывод следующий – будем оперировать. Это единственный шанс спасти ребёнка и медлить ни как нельзя. Каждый лишний день – смерти подобен. Закончиться может всё в любой момент, – медленно и членораздельно, очень спокойно говорил доктор, всё время наблюдая за посетителем. И завершил монолог фразой: «Вам мои слова понятны?»
– Да, – очень тихо ответил Жуманич. После этого ещё больше поник и окончательно ушёл в себя.
– Хорошо, – сказал и продолжил доктор. – Скажу сразу, операция одна из самых сложных. Но такие операции не новинка. Мы их делаем, и уже наработан определённый опыт. И с нашей стороны, в профессионализме врачей, сомневаться не следует. Но есть и другая сторона нашей с вами беды. Вашей дочери требуется донор. И именно он поможет, извините меня, остаться ей на этом свете.
Доктор во время монолога постоянно смотрел на мужчину, который оставался в том же самом положении, в положении остолбенения, и ни разу не взглянул на него.
– И в таких случаях мы ждём донора, – продолжал говорить доктор. – Есть ограничения и ещё много чего, не будем вдаваться в подробности. И когда будет донор, только Богу известно. Вы это понимаете?
– Да, понимаю, – тихо, почти сам себе в нос прошептал Жуманич.
В кабинете опять стало тихо. Сидевший, всё это время на кушетке мужчина, поднял голову и посмотрел на доктора. В его взгляде не было ничего, кроме обречённости и пустоты. Взгляд несчастного человека, не понимающего, что делать дальше. Он никогда не был в такой ситуации. В ситуации, когда вся надежда, понял он, только на него – человека в белом халате. Только он может помочь и больше никто. И ему стало страшно, по-настоящему страшно. Страшно, что жизнь его дочери зависит от какого-то человека, пусть врача, но чужого – чужого ей человека, а не от него – её отца. Он впервые в жизни ничем не мог помочь своему ребёнку. Ничем. И, осознав всю тяжесть ситуации, опять опустил голову и пробурчал, почти шёпотом:
– Вы можете помочь. Помогите, пожалуйста. Помогите доченьке моей, пожалуйста, прошу вас, помогите, – сделал паузу и закончи просить. – Помогите, пожалуйста, вы же поможете, да?..
Доктору показалось, что мужчина заплакал. Пройдя по кабинету, до входной двери, приоткрыл её и, убедившись, что за ней никого нет, плотно прикрыл её и повернулся к мужчине. Призадумался, скорее, выдержал паузу, и продолжил:
– У нас есть для вас, если можно так сказать, подарок судьбы. Есть донор – девочка. Ровесница вашей дочери, и это важно, – сказав это, стал внимательно наблюдать за реакцией мужчины, к только что произнесённым им словам.
Видно было, как Жуманич немного оживился. Расправил спину, которая всё это время была колесом. Поднял подбородок и вопрошающе посмотрел на доктора.
– Есть? – спросил он, смотря взглядом собачки, выпрашивающей вкусняшку у своего хозяина.
– Да, – твёрдо ответил доктор. – Есть, – уловив интонацию голоса и заметив вопрошающий чуда взгляд Жуманича. И, если мы с вами найдём общее понимание проблемы, то и оперировать сможем довольно скоро, а это очень важно. Время сейчас враг вашей дочери.
– А что с ней?
– С кем, с дочерью?
– Нет, с девочкой?
– Ничего, – удивлённо спокойно, с неким цинизмом произнёс доктор и продолжил. – Она здорова и весела. Есть кое-какие отклонения, но от этого не умирают. Хотя-я-я… Кому и сколько суждено-о-о, – здесь он призадумался и закончил мысль. – Умереть можно и от насморка, понимаете?
– Да, понимаю, – с удручающим выдохом ответил Жуманич.
– В вашей ситуации важно ни то, что с этой девочкой, а то, что она есть и может помочь вашей дочери остаться жить. Это-то вам понятно?
– Да, понимаю, – очень тихо ответил Жуманич. – А что потом? Что будет с этой девочкой-донором? – спросил он доктора, не глядя на него. Доктор на мгновение призадумался и произнёс:
– Не задавайте глупых вопросов. Вам здоровая дочь нужна или что? – немного удивлённо, раздражительным и твёрдым тоном, на повышенном голосе ответил он.
Жуманич опять согнул спину колесом, опустил голову, обхватил её руками и притих.
– Ну-у-у, вот и хорошо, – важно протянул доктор. – Но и, конечно, вы также должны понимать, что такие операции несколько иначе оцениваются, чем удаление зуба, – сказав это, немного усмехнулся и подошёл практически вплотную к сидящему на кушетке собеседнику. – Что скажете? Решение за вами. Согласны? И ваш ребёнок спасён. Или ждём, незнамо чего и незнамо кого. А ведь можно и не дождаться, ну только если смерти, – сказал и очень внимательно посмотрел на мужчину.
В кабинете повисла ситуационная тишина, при которой слышно было «натяжение конского волоса, державшего «дамоклов меч». Сколько таких ситуаций в жизни? Сколько раз в жизни нам делали предложения, которые меняли нам жизнь, разворачивая её ровно на оборот. Может кто-то и вспомнит, но думаю – единицы, а все остальные предпочитали ни чего не ломать и плыть по течению. Как оказывается, на поверке, практически все люди – трусы, и это – ПРАВДА. Бог дал – Бог взял, вот и весь ответ.
Жуманич откинулся на кушетке. Опёрся спиной о стену, откинул назад голову и закрыл глаза. Лицо его напряжено. Он сильно стиснул зубы. У него заметно задвигались желваки. Кожа лица покраснела, выступила испарина. Он всё понял, всё. Заново, про себя проговорил каждое слово доктора и всё окончательно понял. Он понял весь смысл сказанного. И от этого у него перехватило в горле и немного обнесло голову. Время остановилось. Впервые в жизни его поставили перед выбором, где любое решение подразумевало – смерть. И он выбрал. Выбрал единственное и правильное. Другого варианта не могло и быть. Ведь речь шла о его дочери. Жить ей дальше гарантированно или ждать – ждать не понятно чего. Можно же и не дождаться и умереть. Прав доктор, прав.
Он открыл глаза.
– Я согласен, – чуть слышно прошептал.
– Что? Не расслышал, – переспросил доктор.
– Я согласен, – уже более отчётливо произнёс Жуманич и продолжил. – Я согласен, согласен! Кровинушка моя, доченька, родненькая! Я согласен, согласен! – его голос становился всё громче и громче. И когда он практически перешёл в надрывный истеричный крик, доктор ударил его по щеке.
– Успокойтесь…, слышите меня!.. Успокойтесь и возьмите себя в руки, – жёстко и громко проговорил доктор, теребя Жуманича за плечи, взяв его обеими руками за плечи, и тем самым пытался успокоить мужчину.
– Да-а…, да-а…, конечно…, конечно…, – испуганно и очень устало, перейдя на сбивчивый шёпот, проговаривал мужчина, обхватив голову руками.
Доктор взял себя в руки, успокоился, окинул взглядом мужчину:
– Хотите коньяк!? Он вам сейчас не помешает, – предложил он.
– Да, да спасибо, – чуть сбивчиво согласился Жуманич с предложением.
Доктор подошёл к шкафу, одна часть которого служила для верхней одежды, а другая – для бумаг и всякой всячины. Открыл дверь и достал початую бутылку, два бокала, налил и компаньоны скрепили сделку алкогольным напитком.
– Как, отлегло?
– Я не понял.
– Ладно. Теперь о главном, – продолжил доктор. – Сумма будет разбита на две части. Одна – официальная. По ней мы с вами составим и подпишем массу бумаг. Другая – благотворительная. О ней знаем только я и вы. Вы это понимаете?
– Да, да, я всё понимаю, – немного взбодрившись от коньяка, проговорил быстро Жуманич.
Доктор говорил правильно поставленным голосом, скорее официальным, без интонаций, как судья зачитывает приговор.
– Сначала принесёте нам благотворительную часть. Это гарантия, что вы переведёте и официальную сумму денег, а мы, то есть я и мои коллеги будем понимать, что вы настроены серьёзно.
– А может, сначала официальную часть, чтоб начать, – вставил посетитель.
– Ну, а кто даст гарантию, что, когда всё закончится и ваша дочь будет здорова, вам захочется расстаться с деньгами. Бегай потом за вами, понимаете?
– Да, понимаю, – Жуманич призадумался и глубоко вздохнул.
– Вы приносите благотворительную часть, и мы начинаем дочь и донора готовить к операции. Ну и параллельно наш юрист заключит с вами соответствующий договор, и вы подпишете ряд бумаг. Бумаг будет много, готовьтесь.
– Да, да я понимаю.
– А по оплате официальной части вам расскажут и всё объяснят. У вас есть ко мне вопросы? Вам всё понятно?
– Да.
Мужчины пожали друг другу руки. Договорились о встрече, на которой будет отдана нужная сумма благотворительной части сделки.
– Вы, как в порядке? – на прощание поинтересовался доктор у Жуманича.
– Я не знаю, – как-то не убедительно ответил Жуманич и глуповато улыбнулся.
– Ну ладно, хорошо, думаю, что мы договорились, – и доктор заглянул Жуманичу в глаза.
– Да, договорились. Конечно, договорились, – произнёс Жуманич и вышел из кабинета.
И только, Тот, который везде и всегда, улыбнулся своим оскалом.
– Вот и я, – сказала гостья, вбежав в палату. Держи книгу, читай. Я уже прочитала, – и она положила на тумбочку книгу и уселась на одиноко стоявший стул.
– Здорово…, спасибо! – поблагодарила девочка. – Бери шоколадку, бери, бери! И она протянула распакованную плитку шоколадки гостье.
– Спасибо. Мне баба столько всего уже принесла, что можно кулинарию здесь открыть, – и девчонки звонко засмеялись.
– Почему кулинарию?
– Булочки, печенье, ватрушки. Баба сама печёт всё, – ответила гостья.
– А у меня мама пироги печёт по выходным. Я ей помогаю.
– И я помогаю бабе, – и девчонки опять закатились звонким смехом.
Жуманич, выйдя от доктора, приостановился перед входом в палату дочери, услышав детский задорный смех; но эмоций ему этот смех не доставил. Он был выжат, измучен и очень подавлен. Постоял, не решаясь сразу войти. Голова раскалывалась и словно была не его. Сделав над собой усилие, изобразив на лице прекрасное настроение, выдохнул и вошёл в палату.
– Пап, смотри, а у меня гости! – с радостью сообщила дочка, заметив вошедшего отца.
Для неё эта была настоящая радость – праздник, когда кто-то заходил к ней в палату, в гости; и тем самым скрашивал эти опостылевшие ей часы и дни одиночества, и постоянного ожидания ни понятно чего.
– Привет, – обратился Жуманич к неожиданной посетительнице.
– Здрасти, – смутившись, ответила она.
– Сходил? – спросила дочь.
– Да. Всё хорошо, поговорили, – ответил он. – Всё хорошо, – повторил и улыбнулся глазами. Ребёнок улыбнулась ему в ответ. После, Жуманич перевёл взгляд с дочери на гостью.
– Ты тоже в больнице лежишь? – спросил он у неё.
– Да, на обследовании, – очень живо ответила и улыбнулась своей огромной и очень красивой улыбкой гостья.
По сравнению с дочкой, с её бледно-сероватым цветом лица, выглядела гостья обыкновенным ребёнком, скорее посетительницей пришедшей навестить его дочь. Сидя на стуле, она болтала ногами и постоянно улыбалась, переводя свой взгляд: с девочки на дяденьку и обратно. Два «фонтанчика» на макушке, постоянно стремившиеся вырваться из-под резинки на волю, дополняли общее впечатление ухоженной и совершенно здоровой девочки, с чуть заметным румянцем на щеках.
Только сейчас Жуманич понял, как близко смерть уже подошла к его дочери. Она – смерть, уже сидела рядом с его девочкой, совсем близко и практически уже обняла её. Сравнив, как выглядит здоровый ребёнок и ребёнок, ждущий смерть, понял он, что доктор прав и медлить нельзя. После увиденного и сделанного умозаключения, ему стало совсем не по себе и ему захотелось уйти.
– Ну ладно…, не буду вам мешать. Я пойду…, хорошо-о!?. – выдавил из себя.
– Ладно, – чуть с горечью сказала дочка. – Завтра придёшь?
– Да…, конечно…, – ещё раз окинул взглядом дочку и гостью. – Ну-у…, до свидания…, девочки! – протяжно попрощался он, пытаясь соорудить на своём лице весёлую физиономию.
– До свидания, – произнесла гостья, улыбаясь своей шикарной большой улыбкой.
– Пока, – сказала дочь и помахала отцу играючи рукой.
Жуманич вышел из здания больницы, неспешно спустился по ступеням лестницы, на которую совсем недавно еле поднялся, дошёл до лавочки, находящуюся напротив входа и сел. Закинув ногу на ногу, он боком облокотился об спинку лавочки, сложил на неё руки, опустил на них голову и закрыл глаза. Усталость, обречённость и пустота мгновенно обрушились на его сознание. Мужчина обмяк и уснул, словно провалился в никуда. Будто кто-то выключил выключатель и лампочка погасла.
– Мужчина, мужчина, ну что же вы, проходите побыстрее, не задерживайте. За вами же ещё люди есть, и им тоже нужно ехать, – подгоняла мужчину дамочка непонятной внешности.
Конечно, внешность у неё была, и она как-то выглядела, но как она выглядела, не совсем было понятно сразу, так, с кондачка словами не проговоришь и пером не опишешь, как-то выглядела и всё тут. Конечно, есть странность – человек всегда должен как-то выглядеть, особенно женщина. Но это не наш случай – женщина есть, по крайней мере, голос слышен женский, а как выглядит – загадка. Никак и точка.
– Граждане, поплотнее проходите вовнутрь вагона. Вагон не тронется, пока все не поместятся. Проходите, проходите, это же вам не трамвай, – продолжала она своим скрипучим механическим голосом, загонять во внутрь вагона вошедших людей, говоря им в огромный «матюгальник».
– А куда вагон едет? – поинтересовался мужчина, когда его уплотнили практически до середины вагона, пока он лбом не уткнулся в огромную физиономию уже немолодой дамы, довольно внушительного размера всего объёма её тела; жующую мятную жвачку.
– Как куда! Разве вам не сказали? – очень удивилась она.
– Нет, – спокойно и даже с недоумением ответил он, прилипнув к ней.
– Странно. Мне сразу сказали, почему я здесь и куда меня везут, – с раздражением произнесла дама, даже не пытаясь, хоть как-то, отлепить от себя бестактного мужчину. Пассажиры продолжали набиваться в вагон так плотно, что если бы даже она и захотела отлепить от себя мужчину, то у неё всё равно ни чего не получилось бы.
– И почему вы здесь? – не отцеплялся от неё он.
– Видите ли, я работала дезинфектором. И в мои обязанности входила обработка помещений от всевозможных ползущих, летающих и прыгающих гадов, понимаете? – ответила ему и одновременно спросила дама мужчину.
– Не совсем.
– Ну не знаю, как маленький, ей богу, – удивилась она.
– А куда вагон едет? – продолжал допрос мужчина.
– Как куда!? На металлургический комбинат, на переплавку! – не успокаивалась дама.
– А зачем – мы – туда едем? – не унимался мужчина.
– Я точно не знаю. Но как говорят: учёные изобрели новый материал, более лёгкий и прочнее всех, которые известны на сегодняшний день науке. А для этого им нужны мы и наши грехи. Понимаете? – утвердительно произнесла дама.
– Нет, не понимаю, – ну очень удивлённо ответил мужчина.
– Ну как вам объяснить, попроще, чтоб вы, наконец, поняли. Нами, грешниками, наполнят вагон. Все выходы и входы заварят сваркой. Как банка консервная получится, понимаете? И в топку, на переплавку. И именно сплав наших тел, грешных душ, а также металла и даёт этот новый материал. Теперь понимаете?
– Что-о-о? Что вы такое несёте? Вы с ума сошли?! – завопил мужчина, возбуждённо заорал и оттолкнул женщину. Размахивая руками, работая локтями и расталкивая стоявшие так плотно человеческие тела, будто он попал в банку со шпротами, очень медленно стал продвигаться к выходу. Тела практически не шевелились и даже сопротивлялись в нежелании двигаться. А вагон всё наполнялся и наполнялся, и голос из «матюгальника» всё настойчивее призывал:
– Граждане, поторапливайтесь и проходите вовнутрь. Желающих ехать много, и пока нужное количество не наберём, вагон не тронется, это же вам не трамвай.
Мужчина орал во весь голос:
– Я не хочу, я не хочу никуда ехать. Выпустите меня, – медленно продвигался к выходу, махал руками, пинал окружающих ногами и пытался выйти обратно из вагона.
Толпа зевак собралась напротив главного входа в больницу, у лавочки, и наблюдала следующую картину:
Жуманич лежал на спине, на лавочке, и одновременно махал ногами и руками, как будто отпинывался и отмахивался. И при этом орал, чтобы его выпустили и что он никуда не хочет ехать.
Сколько могло это продолжаться, не знает никто, пока к мужчине не подошла, мимо проходившая, докторша.
– Гражданин! Гражданин! – довольно властным голосом и бодрой интонацией обратилась она к нему, при этом толкая его в плечо. – Гражданин, просыпаемся, просыпаемся!
– Что!? Что!? – мужчина очнулся, не понимая, откуда около него эти люди и что происходит. – Что? – ещё раз произнёс и сел на лавочку. Головы на месте не было, вернее была, но он её не чувствовал – совсем. Всё болело и гудело. Хотелось пить и в туалет одновременно. А тут толпа непонятных ему людей и крупное большое лицо женщины, склонившееся к его лицу, да так близко, что слышен был запах мятной жвачки.
– С вами всё в порядке, вы меня слышите?
– Да. Да. Всё в порядке. Я, наверно, заснул.
– Ну, хорошо. Но, если вы чувствуете себя плохо, то пойдёмте со мною. Я вам помогу, и вас посмотрят.
– Нет, нет спасибо, всё нормально, – Жуманич руками отёр лицо, оправил одежду.
Зеваки стали расходиться. Ушла доктор, и он остался один, сидя на лавочке.
– Бред, бред, – сам себе повторил и тупо уставился на асфальт.
Ещё немного посидев, встал и побрёл на выход, из больничного городка.
Хлопнула входная дверь и в квартиру вошла женщина. Замерла…, прислушалась…, аккуратно тихо поставила сумку-портфель на трюмо и заглянула в комнату. В комнате работал телевизор, а на диване лежал Жуманич.
– У врача был? – за место «здрасти…», спросила она
– Да…, был, – в нежелании говорить ответил он.
– И что решили?
– Есть донор. Доктор предложил…, я согласился…, – ответил, продолжая лежать.
– Сколько запросил?
– Это важно?..
– Просто спросила…, – с этими словами, и ещё, мгновение, посмотрев на лежащего мужчину, жена Жуманича и мать девочки, скрылась в коридоре и стала раздеваться.
– Ты, уже, какой день на работе не был, – повышенным голосом произнесла она из коридора.
Сняв обувь и, не услышав ответа, вернулась в комнату. Жуманич продолжал лежать на диване, на спине и, закинув руку за голову, тупо смотрел на потолок.
– Ты меня слышишь, я вообще-то с тобой разговариваю.
– Да, слышу.
– И что?..
– Что?
– Что…, что! Уволят. Не думал!? – с раздражением произнесла она.
– Я договорился…
– Договорился он, – недовольно пробурчала она и вышла из комнаты.
Жуманич сел на диван.
– Выпьешь!? – крикнул жене.
– Нет… Я сегодня устала и хочу пораньше лечь спать, – откликнулась она из ванны.
Привстал и сел на диван. На глаза ему попалась початая бутылка коньяка. Равнодушно посмотрев на неё, встал с дивана, потянулся и, бестолково пройдя до окна, глянул на улицу, и вернулся к бутылке. Взял её, бокал, и устроился в кресле, перед телевизором.
В комнату вошла жена. Уже не молода и не дурна собой. В лёгком халате, который давал понять, что всё, что под ним, ещё очень даже в неплохом состоянии; и при умелом использовании и правильном уходе, прослужит ещё довольно долго; и доставит много мгновений: и нежности, и блаженства, и удовольствия тому, кто достоин будет её тела.
Подошла к мужу: села ему на коленку, обняла его голову и, поглаживая ему волосы, произнесла:
– Знаешь…, я вот тут подумала, повезло нам с ребёнком. Счастливые мы, правда?.. Вспомни, как она росла. Проблем никаких. Послушная, ласковая. Что ей скажешь, то и сделает. И школа, и музыкалка – всё хорошо. Да и сейчас, казалось бы, всё… беда…, и тут повезло. Мне врач так и сказал, я ему звонила сегодня, что везучие мы. Сколько больных не дожидается донора, умирают: понимаешь…, что молчишь?.. – и она попыталась заглянуть ему в лицо.
– Слушаю…, – спокойно произнёс он и сделал глоток.
– А кто донор, он тебе не сказал?
Жуманич поставил бокал, обнял супругу.
– Я не спрашивал, как-то неприлично показалось, – и после сказанного им вранья закрыл глаза и замолчал.
– Ну да, наверно ты прав. Может лучше не знать. А то всякое болтают…, – жена на мгновение задумалась.
– Что болтают? – спросил он.
– Не хочу об этом…, – шёпотом ответила она и положила свою голову ему на макушку.
В комнате наступила тишина и только из телевизора очередная говорящая голова объясняла: кто виноват и как правильно потратить накопленную, за всю жизнь, сумму денег; если она есть, эта сумма.
– Ты спать собиралась…, – прервал молчание мужчина.
– Ладно…, я ушла…
– Да-вай…
Жена вышла из комнаты, а Жуманич опять взял бокал, сделал глоток. Полистал каналы телевизора и, не найдя ничего подходящего, выключил его. Перешёл в кабинет, включил электрический камин. В аудио проигрыватель вставил диск. Допил содержимое бокала, налил новую порцию, и удобно устроившись в кресле, напротив камина, погрузился в прослушивание своего любимого коллектива.
«Жизнь у каждого человека своя и каждый проживает её так, как может, по-своему. И что же, что теперь, чем я виноват? Что я сделал не так? Почему со мною такое? Разве я не прав, когда согласился? Прав, прав, – рассуждал сам с собою Жуманич. – Да возьми любого, все бы согласились. А почему? Да потому что родное…, моё…, моя плоть. А-а… моралисты. Да, да, сейчас заклюют: мол, мораль, нравственность. Да наплевать мне на вашу мораль. Да засуньте вы свою нравственность, знаете куда… Это мой ребёнок, мой. И я всё отдам, всё…, чтобы она жила, была здорова и счастлива. Через всех перешагну, порву и разорву ради жизни и здоровья своей дочери. Даже если для этого понадобится другая жизнь, ведь она – ЧУЖАЯ. Я прав. Я прав и всё, точка”.
– Принесли?
Жуманич вздрогнул. Он и не заметил, живя своими думами, как к нему подошёл доктор.
– Да. Конечно…
– Тогда пойдёмте к машине, там и отдадите. Я как раз на работу. Вас подбросить? Дочь повидаете. А то уже завтра будет нельзя. Начнём подготовку к операции, – спокойно говорил доктор.
– Да…, хорошо, давайте, – согласился Жуманич и встал с лавочки, на которой всё это время ждал доктора.
Сегодня именно тот день, когда Жуманич и доктор договорились, тогда, при разговоре в кабинете у доктора, встретиться для передачи благотворительной части суммы. Зная о времени встречи, Жуманич подошёл пораньше и расположился на лавочке центральной аллеи детского парка, напротив фонтана. Именно там они договорились встретиться; и вот теперь, когда встреча состоялась, беседуя, мужчины неспешно направились к выходу из детского парка, к припаркованному доктором автомобилю.
– Вам нужно вместе с женой к нам подойти и подписать соответствующие бумаги. Это можно будет сделать сегодня, край – завтра, – продолжил доктор, обращаясь к своему собеседнику.
– Да. Хорошо. Мы подойдём.
– Ну и ладненько.
– А может так получиться, что что-то пойдёт не так…, – Жуманич посмотрел на доктора, приостановившись, – вы меня понимаете?..
– Да, понимаю…, – стал спокойно отвечать доктор. – Мы не боги, а всего лишь пытаемся им соответствовать. Да, не всё ещё получается. Но вы поймите меня правильно, другого варианта нет. Понимаете? – и он пристально взглянул на Жуманича. – И если есть единственная возможность побороться за жизнь, то её надо использовать. Согласны?..
Жуманич промолчал и не отсетил. И только его выражение лица выдавало глубокую задумчивость, в этой безвыходной и не совсем понятной, как он понимал, для него ситуации.
Собеседники не торопясь подошли к автомобилю.
«Давайте, давайте, не бойтесь», – произнёс доктор, когда они оказались внутри машины. Мужчина отдал ему свёрток.
И только, Тот, который везде и всегда, улыбнулся своим оскалом.
Весна… Дни стояли на удивление тёплые – практически летние. Люди уже ходили по-летнему: в майках и рубашках; хотя ещё был апрель и кое-где, в тени, лежал снег, а там где его уже не было: обнажилась матушка земля, согревалась под весенним солнцем, прогревалась, готовясь разродится всем своим многообразием, а запах оттаявшей земли благоухал в весеннем свежем, чуть влажном воздухе, смешиваясь со всеми ароматами «красавицы весны», в божественной лаборатории «Создателя-парфюмера».
В этом году ранняя весна. А всё раннее не всегда к добру. Оживала природа, зарождалась новая жизнь. И в пакете лежала некая сумма денег. Только, в отличие от природы, она предназначалась для спасения уже существующей жизни, а если точнее, то, на исправление ошибки – ошибки её – природы. Но какой ценой эта жизнь будет спасена и оплачена, разве кто мог предположить тогда.
– Хорошо. Я сейчас пересчитывать не буду, сделаю это чуть позже, – и с последней сказанной фразой доктор завёл машину, и они поехали вдоль парка, в направлении больницы. Через пару перекрёстков машина остановилась, и доктор заглушил мотор.
– Посидите здесь немного, в одиночестве. Я денежку отнесу, сами понимаете…, и скоро вернусь. Может вам музыку включить?
– Нет, спасибо, – равнодушно, или скорее – отрешённо, ответил Жуманич.
– Ну, тогда я скоро, – доктор вышел из автомобиля и закрыл дверь. Жуманич осмотрел окрестности. Понял, что они припарковались около небольшого сквера, за деревьями которого только что скрылся доктор. Оставшись один, он опять погрузился в свои размышления. И как ни старался отвлечься, у него ничего не получалось. Как будто какая-то невидимая сила, вновь и вновь возвращала его обратно, в раздумья, и топила его в «водах совести».
Доктор не обманул и вернулся довольно скоро.
– Скажите…, а-а… эта девочка, ну-у…, донор, – начал Жуманич, – она, правда, совершенно здорова?..
– Зачем вам это и почему спрашиваете? Ах! Да, да, я вас понимаю-ю…, – совесть. Да, совесть штука сложная. Если уж начала грызть, то может и полностью съесть, без остатка, – довольно в ироничной форме произнёс и повернулся к мужчине доктор. – Вам о дочери думать, а вы с совестью разобраться пытаетесь. Безвыигрышный это вариант. Совесть всегда права и бодаться с ней бесполезно. Я вам так отвечу. Здоровых людей нет, – он посмотрел внимательно на мужчину. – А девочка? Нет, не здорова. У неё врождённая патология. И-и…, конечно…, она проживёт с нею довольно долго… и может даже выпьет бокал шампанского на своё совершеннолетие… Но-о… не более того, понимаете!?. Всё равно она умрёт. И по меркам человечности, умрёт рано.
Жуманич притих и не стал поддерживать разговор. А доктор, немного помолчал, завёл машину и они поехали в полной тишине; и только каждый из них думал о своём. Пассажир – о дочке, успокаивая себя правильностью выбора и тем, что он – прав, а водитель размышлял о той неправде, которую он только что сочинил, а так же успокаивал себя лишь тем, что ложь, иногда, лучше правды. Так как он точно знал, что если девочку-донора вовремя наблюдать и поддерживать медикаментозно, то проживёт она долгую и счастливую жизнь.
Из лифта вышли мужчина и женщина, и твёрдой уверенной поступью направились по больничному коридору к кабинету главного врача больницы. Подошли к кабинету, постучали и приоткрыли дверь.
– Здравствуйте, к вам можно?.. – спросили они разрешения.
– Да, да, конечно, конечно, проходите, – услышали они в ответ и вошли вовнутрь кабинета. К ним на встречу сделал пару шагов главный врач, и пригласительным жестом рукой указал на стулья.
– Ждём…, ждём… У нас всё уже готово. Вот и юрист, – он указал на девушку, – сейчас она вам предоставит все нужные бумаги, которые вы должны будете подписать.
– Здравствуйте, – произнесла юная особа, вытянув губы в притягательно – заманчивую улыбку, оголив белоснежные ослепительно-отбеленные зубы, в купе с дорого-ухоженной кожей лица с минимумом макияжа. Правильно сложенная модельных пропорций фигура юной особы была прикрыта стильным и, со вкусом подобранным, очень даже не дешёвым деловым костюмом, от известного мирового бренда.
Респект имиджмейкеру, визажисту и стоматологу… Так и хочется спросить: «Почём услуги?»
– Присаживайтесь, – пригласила она, отработанным жестом руки, вошедшую семейную пару к столу. И, когда, все действующие лица расселись, продолжила:
– Я вам подготовила необходимые бумаги. Вы их внимательно прочтите и, если будут возникать по ходу ознакомления вопросы, то я охотно на них вам отвечу, – сказала это, будто в помещении ни кого не было и, состроив, по-актёрски лицемерную улыбку, подала, двумя рукам, пакет документов. На пальце одной из её рук красовалось небольшое брильянтовое колечко-неделька, что естественно не могла не заметить жена Жуманича, когда принимала от неё документы. И приступив к их ознакомлению, неспешно переворачивая листы, она погрузилась в «юридическое болото» или «непролазные дебри», кому как нравится, юридического договора, на предоставление услуг. А Жуманич, в это время, пытался заговорить с юристом:
– Скажите, а если…
– У нас «если» не бывает, – резко прервала она его. – Не та контора. «Если», да «кабы» – бывает только у дураков. Это они живут принципом: А вдруг, а если… Только глупый надеется на «авось». Мы же так не имеем права жить, согласны? – и она холодно посмотрела в глаза Жуманичу. Настраивайте себя правильно, не накручивайте сами себя и не надо фантазировать. Мы же с вами взрослые люди, – довольно резко ответила она.
– Да, да, – подключился главный врач, решив смягчить беседу. – Такие операции уже не в диковинку. Наработан опыт, причём успешный опыт. Поэтому я бы вам посоветовал, лишний раз…, и в правду…, не накручивайте вы сами себя, понимаете?..
Жуманич понял, что не место ввязываться в дискуссию и, сделав понимающее выражение лица, замолчал, посмотрев на жену. Та просматривала документы.
– Как там дочь?.. – прервал он молчание, обратившись к врачу.
– Дочь…, как?.. – врач не ожидал вопроса, но вовремя сориентировался, – с ней всё хорошо, готовится к операции. И вы её сможете увидеть. Вот сейчас всё оформим и сходите, убедитесь, что всё хорошо. Да и поддержать ребёнка нужно…
– Да…, да…, конечно…, обязательно, – Жуманич с пониманием покивал головой, опять посмотрел на жену, и, почти шёпотом спросил:
– Что там?
– Да вроде всё правильно, будешь читать? – и она посмотрела на Жуманича. Тот, скривил лицо, дав понять, что не хочет, и она положила бумаги на стол.
– Ознакомились? – спросила юрист, оглядев семейную пару. – Подписываем? – вопросительно твёрдо взглянула в глаза жене Жуманича и протянула ручку.
– Да…, пожалуй, – согласилась она.
– Да, давайте, – подтвердил Жуманич.
– Ну и хорошо-о!.. – утвердительно произнёс главный врач, и стороны приступили к подписанию договора.
Подписали документы и, атмосфера неопределённости сама собой куда-то растворилась. Действующие лица беседовали обо всём и ни о чём одновременно, смеялись над анекдотом, к месту рассказанным врачом, да и в целом подписание прошло в дружественной обстановке. Главный врач предложил закрепить подписание договора небольшим фуршетом, на что Жуманич и жена с удовольствием согласились.
– А вы хорошо держитесь, – попробовала успокоить жену Жуманича юрист.
– Да, – махнула рукой жена, – пытаюсь…
– Ну и правильно, – заметил врач. – Доверьтесь профессионалам, и уже скоро вы свою дочь не узнаете, и она будет полностью здорова! – провозгласил он.
– Да, да…, мы верим, что так всё и будет, – согласился Жуманич.
– Ну…, тогда, наверно мы пойдём, а то ещё с ребёнком увидеться надо, – подытожила встречу жена Жуманича.
– Да…, да…, конечно, – согласился врач.
Стороны пожали друг другу руки, обменялись успокаивающими фразами и распрощались.
И только, Тот, который везде и всегда, улыбнулся своим оскалом.
– Пойдём к ребёнку, – выйдя из кабинета, произнесла жена.
– Да, пойдём, а то скоро уже не пустят, – согласился Жуманич и они пошли по коридору к палате, где лежала их дочь.
– Заметил? – спросила она его по дороге.
– Что заметил? – переспросил Жуманич жену.
– Юристы здесь неплохо зарабатывают?
– С чего ты взяла?
– Ну, я-то вижу, вроде мелочи, а вкус у дамы дорогой.
– Кто о чём, а вшивый о…, – глянул мельком Жуманич на жену и не стал доканчивать фразу. А жена улыбнулась, покачав головою, тем самым в очередной раз убедилась, что мужики все не далёкие и ни чего не понимают в жизни.
И эти два человека, только что заключившие договор, тем самым дав согласие на смерть одной жизни, ради другой, довольно в приподнятом настроении, после слов главного врача, внушившим им успокоение и надежду, подошли к палате ребёнка.
– Привет, малыш! – сказала мама и вошла в палату.
– Мама! Привет! – ребёнок чуть не выпрыгнула из кровати от радости.
– Привет! – сказал играючи папа, войдя следом за женой.
– Здорово! – радостно произнесла девочка.
– Я жду, жду, думаю, до обеда не было, может и не придут. А меня на операцию будут готовить. И доктор сказал, что потом я буду здорова. Это правда!? – и она вопросительно посмотрела на родителей.
– Ну да, конечно, – одновременно ответили они, при этом посмотрев друг другу в глаза, а потом на ребёнка.
– Конечно! А как ещё то, по-другому нельзя. А как иначе!? – как-то неловко начала мама, словно оправдываясь и в то же время, понимая, что ребёнка необходимо поддержать в её вере в чудо. – Конечно, потом будешь здорова. Для этого больница и врачи и нужны, чтобы лечить, чтобы люди выздоравливали.
– Согласен, – более твёрдо ответил папа. – Не боишься!? – весело спросил он дочь.
– Не знаю. Немножко. Я стараюсь не думать.
– Ну и правильно, – поддержала дочь мама.
– Книга! Чья? – спросила она, взяв в руки книгу, лежавшую на тумбочке.
– Девочка принесла почитать. Она в другом корпусе, через переход, – ответила дочка, глядя на маму.
– А что за девочка? – поинтересовалась та. – Надеюсь из приличной семьи?
– Ну, мам, – удивилась дочь.
– Ты о чём? – удивился Жуманич.
– Ладно. Я так, болтаю. Не обращайте внимания, – раздражённо парировала она. Видно было, что как не старалась поддерживать весёлое настроение дочери, но постепенно у неё самой бодрящий настрой исчезал, а тревожность и не определённость всё больше и больше влезали в её подсознательность, и это сказывалось на её поведении, и она это понимала.
К счастью, ребёнок этого не замечала и, с детской непосредственность, воспринимала всё, как игру: уснула с болезнью, а проснулась здоровой. Тем более, что психолог провёл с ней, накануне, успокоительный курс и внушил ей всё это. И теперь у неё было прекрасное настроение, и она даже не задумывалась, что всё может закончиться и закончится – смертью.
– Извините, я вас отвлеку, – в палату вошла медсестра, с помощницей. – Нам необходимо больную перевезти.
– Да, да, конечно, – и у мамы девочки потекли слёзы. Причём так обильно, что она просто стояла, смотрела на ребёнка, а слёзы текли по щекам, подбородку и скатывались по шее куда-то под воротник. Она не пыталась ничего с ними делать. Ей было наплевать, как она выглядела в этот момент. Плачут все и, как правило, им всем, в момент горестной слабости, глубоко наплевать, что о них подумают. Что естественно, то не безобразно. И манеры приличия в этой ситуации не работают. И это – правда.
Пока медсестра и её помощница разбирались с проводами, она подошла к дочери, поцеловала её, погладила и прошептала:
– Я люблю тебя, доченька. Всё хорошо, всё будет хорошо. Ты у меня сильная и ничего не бойся, ты справишься, я знаю, я верю, – и мама, и дочь обнялись.
– И я тебя люблю, – прошептала девочка.
Она отошла, подошёл отец, поцеловал.
– Мы увидимся, как только врачи скажут, что можно, и мы придём. Хорошо?
– Ладно, – ответила дочь, посмотрев на папу, и вытерла слёзки кончиком одеяла.
– Мы будем за тебя кулачки держать, – сказал отец и показал зажатые кулаки. Ребёнок улыбнулась.
Работники больницы выкатили кровать из палаты и покатили по коридору, к лифту. А родители, приобняв друг друга за поясницы, ещё немного постояли, проводили дочь, помахав ей руками, а она им; и, дождавшись, когда кровать с ребёнком поместят в лифт и самый родной им человек, их дочь, скроется за дверями лифта, пойдут жить дальше. Понимая, что больше от них ничего не зависит. И что больше они никак не могут помочь своей дочери, никак и ничем.
Посреди церкви, в её средней части стоял гроб. Участники похорон и не многочисленные прихожане, скорее всего родственники и друзья, находились рядом вдоль гроба, а священник читал прощальную молитву, окуривая кадилом присутствующих; и пространство, тускло освещённое свечным мерцание, пропитывалось букетом богоугодных ароматов; и после каждого взмаха рукой, кадило извлекало новую порцию святого дыма и, храм наполнялся свежими нотками ладана.
«Может, и вправду СОЗДАТЕЛЬ, где-то рядом – рядом всегда. И стоит только обратиться к Нему, и Он обязательно поможет», – рассуждала про себя жена Жуманича, стоя перед Распятием, в соседнем боковом пределе той же, местной церкви, приклонив голову.
Ведь, когда у ребёнка появились «шпоры» на пятках, то только женщина – «колдунья» смогла избавить от этой напасти, просто водя картошкой и заговаривая, или попросту шепча молитву. И за несколько процедур всё прошло. А врачи резать предлагали. Разве не чудо? Конечно, чудо. Хотя наука пытается оправдывать это чудо – квантами. Мол, друг без друга жить не могут. Может и так. Но молитва работает и работает только на умирающую Луну. А кванты от Луны не зависят, как объяснял один шибко умный. Может, и правду говорят: слово лечит – молитва душу бережёт. Тогда выходит, что СОЗДАТЕЛЬ есть и Он всегда с нами, рядом. И чудеса есть, и они случаются, нужно только верить.
– Вы меня извините, – произнесла старушка, отойдя от церемонии отпевания и подойдя к женщине. – Вы так долго стоите, что я подумала, не случилось ли что?
– У моей дочери операция, и вот пришла просить…, – указав взглядом в сторону алтаря и немного помолчав. – Что делают в этом случае, подскажите, пожалуйста?
Старушка отложила кисточку, которой чистила подсвечник.
– Вам надо заказать молебен, за здравие, и обязательно перед операцией.
– Вот я и пришла-а…, а-а… операция… завтра…
– Тогда вы правильно пришли, вовремя, – уточнила она.
– Спасибо, здоровья вам, – поблагодарила женщина.
– И вам… всего хорошего.
«Какая «милая старушка», – подумала женщина и направилась к выходу. Остановилась у выхода и со словами: «Господи, прости меня, пожалуйста, прости меня грешную, помоги. Помоги доченьке моей, прости и помоги, помоги, прошу тебя. Ты всё можешь, помоги ребёночку, доченьке моей. Она у меня хорошая, ласковая, добрая, только жить начала, помоги, прошу тебя, пожалуйста, – и у женщины выступили слёзы. – Во имя ОТЦА, СЫНА и СВЯТАГО ДУХА, аминь», – и она перекрестилась.
Странное дело, вроде все взрослые люди, грамотные, с образованием, а иногда и, не с одним, а всё равно, почему-то, всегда ищем поддержку, утешение в чём-то таком, чего просто так объяснить не можем и просто верим. Верим и всё тут. Нам кто-то или что-то необходимы: в минуты слабости, в минуты горя, в минуты отчаяния, да и в минуты радости нам нужно так же обязательно с кем-то поделиться своим счастьем. И, зачастую, со всеми своими проблемами мы идём в Храм. Постоим пошепчем, свечу зажжём; и вроде легче, и вроде отпустило… Верим, что всё сбудется, свершится, получится. Ну, или, по крайней мере, хуже точно уже не будет, коль мы пришли, и голову приклонили, пред святым, попросив его о помощи. А, значит, ОН, обязательно нам поможет, а по-другому и быть не может. Чудо! Нам нужно чудо, мы ждём чудо, и чтоб обязательно сбылось и всё получилось и произошло. Иначе теряется та опора, на которой всё держится. Иначе беспомощность, иначе невезуха поглощает нас и сопровождает до тех пор, пока мы сами себе сможем доказать, что не всё так плохо, что не всё ещё потеряно.
И вот мы здесь, и вот мы в Храме,
Держа в руке свечу и глядя на огонь,
Мы произносим то, что шепчет нам Создатель,
И верим смыслам тем,
Что, Он, вложил в наши уста…
«Налей мне», – попросила жена.
Жуманич достал ещё один бокал и плеснул в него содержимое бутылки.
«Я с ума, наверно, сойду. Весь день звоню, а мне – вам перезвонят, идёт операция. Что думаешь? Как всё там, как девочка наша?» – и она навзрыд заплакала, так как не могла больше удерживать себя.
Он сидел в кресле и отрешённо смотрел в никуда. Слушал, как всхлипывает супруга и пытался отстраниться и сдержать себя, но слёзы всё ближе и ближе подступали и в любой момент «плотина» не выдержит и слёзная река рухнет с высоты. И что бы хоть как-то отвлечь себя, стал разглядывать содержимое бокала, хотя ему очень хотелось тоже разрыдаться и тем самым, хоть немного разрядить невыносимое состояние обречённости и облегчить душу. Правда же, когда поплачешь и легче сразу. Проплакавшись и немного успокоившись, она одним махом выпила содержимое бокала и легла на диван.
– Когда позвонят? Сколько ждать? – снова начала причитать.
– Хватит, – крикнул Жуманич. – Хватит и так тошно. Они там знают когда. Когда надо, тогда и позвонят.
И после этих слов наступила тишина – тишина, в комнате, где два человека ждали чуда. Одиннадцать лет назад чудо произошло, и женщина родила дочь. И тем самым, по законам природы, была создана жизнь, и родился человек – девочка.
И через одиннадцать лет, уже отец девочки, сделал всё от него зависящее, теперь уже купив жизнь своей дочери; и тем самым обманул природу, думая это. Но он не догадывался, что уже скоро – природа обманет его и всю его семью, и обманет очень жестоко – очень. И теперь эти два человека, обремененные чудовищными обстоятельствами, вынуждены находиться в сумасшедшей неопределённости от ожидания результата. И от этой неопределённости и на самом деле может просто снести мозг, и снести навсегда. И только алкоголь, как понял Жуманич, хоть и ненадолго, но отпускает, и облегчает, и как-то становится легче переносить: и эту тишину, и состояние мрака.
Многие живущие на этом свете скажут, что когда всё – край, и ты понимаешь, что всё что ты можешь, что всё, что ты имеешь, меркнет, когда всё это бесполезно. Что ты гол – гол перед обстоятельствами, которые полностью подчиняют тебя, и ты ничего не можешь противопоставить и тем более подчинить, и обуздать. Теряется смысл поступков и действий. И ты просто перестаёшь сопротивляться, понимая, что всё тщетно и бесполезно, подчинившись этим самым обстоятельствам.
Кто знает, тот не спросит, а кто не знает, тот всё равно ничего не поймёт. Это надо прожить. Пережить каждой клеткой тела. Пропустить через себя. С невыносимой болью прочувствовать, да так, чтоб душу вывернуло. Чтоб она, душа, задыхалась и орала. И ухитриться при этом, не тронуться умом.