О моей любви к Антону не знал никто. За мной закрепилась репутация гомосексуальной женщины. Правды в этом было мало. Я действительно не встречалась с мужчинами. Но нигде и никогда я не заявляла, что гомосексуальна. Окружающие решили это за меня, а я не стала сопротивляться. К тому же такая репутация защищала меня от многих бед. Например, для знакомых одиноких мужчин я не представляла никакого интереса, как и они для меня. Сложно было отказаться от такой выгоды – я слышала разные грустные истории о мужчинах. Антон был не таким, конечно.
Антон не был моим лучшим другом: мы общались реакциями в соцсетях, виделись редко и в основном на днях рождения. Мы знали друг о друге совсем мало фактов: имя, фамилию, возраст. Остальное было не очень важно. Или – остальное меня не интересовало, и его тоже. Я забывала, какой у него любимый цвет и как зовут его отца. Он об этом у меня даже не спрашивал. У нас не было общих тайн и совместных историй. Мы не путешествовали вместе. Я даже не называла его другом, когда знакомила с новыми людьми. Я просто говорила: «А это Антон».
Поначалу любовь к Антону приносила мне много страданий. До знакомства с ним я думала, что, когда любишь, обязательно встречаться или хотеть этого. И я пыталась. И у меня не получалось. Мы целуемся, занимаемся сексом, живём вместе – ну бред. Я научилась любить без таких желаний и ожиданий.
Я была уверена, что Антон – это навсегда. Я не сразу стала такой – сначала мне не казалось, что Антон навсегда. Я не стремилась к общению с ним. Мы только учились вместе и попали в одну компанию добрых друзей. Сначала я его не замечала: он не был лидером, не был и душой компании. Просто приятный человек. Всё изменилось в конце первого курса. Я пришла на день рождения одноклассницы и не знала там никого, только Антона. Он познакомился с именинницей совсем недавно на презентации журнала «Патриот», который она же основала. Совпадения случайны. Антон рассказал мне это и ушёл в соседнюю комнату, потому что на таких мероприятиях обязательно передвигаться. Я осталась, подумала, что одноклассница пригласила его, потому что он смазливый.
На диване я сидела в одиночестве, пока в комнате не начался концерт под гитару. Я такого не любила и ушла в зал, где стояло много еды. Стояла еда, и стоял Антон. Он подошёл ко мне, а я так и не успела придумать, что ему сказать. Он, видимо, тоже. Я сказала: «Ты знал, что антоним к слову “патриот” – дефектор?», и мы проговорили весь вечер. Он был внимательным, смешно шутил и добывал мне закуски. Я очаровалась. Наверное, Антон сочувствовал моей потерянности, хотя потерянной я не была. Меня это тронуло. С тех пор я иногда думала об Антоне.
Потом наша большая компания вся рассорилась, но Антон продолжал общаться со мной: улыбался, когда видел в коридорах университета, спрашивал о делах и каких-то мелочах. Мне льстило, что он знает обо мне так много. Он всегда задавал вопросы о кошке Окрошке, о моей учёбе, о моих поездках. Мы были подписаны друг на друга во всех соцсетях, но я ничего не запоминала из его жизни, там особо и нечего было запоминать – какие-то незнакомые мне друзья, размытые фотографии Москвы и всё это очень редко. Поэтому обо мне мы говорили в деталях, а его я всегда спрашивала одинаково: «Ну как дела?» Он обычно отвечал скупо, но тепло и с доверием. Это очаровывало ещё больше. Постепенно я ловила себя на мыслях об Антоне чуть чаще, к ним примешивался оттенок страданий. Мне хотелось видеться вне стен университета, общаться больше. И совсем не хотелось встречаться с ним. Тогда я и решила: я люблю его.
Однажды, уже на втором курсе, я опоздала на пару так сильно, что решила не идти. Вместо этого бродила по старым неухоженным коридорам, водила руками по неровным бледно-зелёным стенам. Не хотелось ничего, и я пошла в столовую. Иногда я так делала: приезжала в университет, но не могла заставить себя пойти на пары и просто сидела, жевала и что-то читала. День был скучным, я снова печально думала о будущем. Я училась на кинопродюсерку. Когда поступала, хотела создавать фильмы, как у Лизы Холоденко, Агнешки Холланд и Аньес Варды. Но это были мысли наивности молодого птенца. Мне не хватало важных продюсерских качеств: целеустремлённости, напористости, уверенности, социальности. Продюсерка должна всё время знакомиться с новыми людьми, поддерживать контакт со старыми, быть в центре событий, словом – посвящать социальности всё свободное время. И, только достаточно хорошо нарастив социальный капитал, можно приступать к карьере как таковой. А я совсем не хотела всё время общаться и стараться, мне сложно было быть тараном, да и незачем. Так я осталась без мечты и не знала, как себе помочь. Меня радовали только походы в рестораны со вкусной едой.
В столовую зашёл Антон. Я тут же встрепенулась, помахала ему. Он подошёл, улыбнулся в ответ и пошёл за чаем и печеньем с брусникой. Вернулся и спросил: «Почему грустишь?» – «Карьерный кризис». Он посмотрел на меня с сочувствием и одновременно так, как будто бы знал что-то, чего не знала я. «Не нравится твоя карьера?» Я рассмеялась, уловив ироничную интонацию в его вопросе. «Не нравится. Хочется заканчивать с карьерой прогульщицы и начать жизнь с чистого листа». Антон дожевал печенье, накрошил на стол и сказал: «Предлагаю сделать начало ярким. Пойдём!» Антон впервые предложил мне как-то провести с ним время, и я пошла удивлённая, улыбчиво-натянутая.
Мы шли вниз по главной лестнице куда-то, где я никогда не была, – в подвал? Мы спустились на минус первый этаж и стали идти по тёмному тоннелю или подвалу. Было темно, влажно и некомфортно. Я взяла Антона за руку без задней мысли, от страха. Антон включил фонарик на айфоне. Вдалеке хлопнула дверь, и я вцепилась ногтями, поцарапала его ладонь, а он мягко и успокаивающе сжал мою. Наконец появились свет и другая лестница, ведущая наверх. Эту лестницу я никогда не видела, потому что одна по тёмным подвалам не ходила. А наверху оказалась копия нашего первого этажа, только всё было очень узким. Это место было радостью, большим открытием, личным музеем Антона.
– Это тайная часть здания. Оно старое, раньше в нём жили дворяне-аристократы. Здесь, наверное, было их убежище. Интересно, чего они боялись? Может быть, они прятали здесь декабристов или собирались на тайные встречи?
– Как романтично, что ты привёл меня сюда.
Антон смутился:
– Здесь тихо и можно побыть одному. Я прихожу сюда, когда устаю от пар и мне нужно подумать.
– Обычно так делают главные герои подростковых сериалов.
Мы посмеялись.
Везде были пыль, гнилые доски, битая посуда. Я поранилась о маленький осколок, кровь потекла весело и активно. Антон обмяк, беспомощно смотрел на меня и на рану. Я вытерла кровь бумажным платочком, сказала: «Не обращай внимания». Он ответил: «Тогда мне придётся сесть к тебе спиной».
Мы уселись на длинный стол, болтали очень долго, на улице был закат, мы видели его через маленькое окошко. Антон показывал свои находки и рассказывал про них. Графин с отломанной ручкой, кусок кожи с красивыми узорами.
– Совсем никаких сокровищ.
– Это место – сокровище. Тут можно играть в пиратов. Начать карьеру Джека Воробья.
Слово «карьера» ударило по ушам. Я снова вспомнила про свой кризис. Вместо улыбки я начала серьёзный разговор: