Из Люберец можно уехать в Тамбов. Об этом сообщила женщина около метро. Может быть, мне нужно было сейчас оказаться в Тамбове? Я не знала.
После увольнения две недели я болела и не могла встать с кровати из-за ангины. Кошку Окрошку это не радовало: она громко кричала и разбивала кружки с морсом, которые соседка приносила как знак соучастия и заботы. Или хотела, чтобы я поскорее поправилась, нашла работу и вовремя заплатила за аренду. После Ангелининых заискиваний перед теми, кто выше её по должности, я привыкла во всём видеть корысть.
В температурном бреду я бесконечно увольнялась, но Ангелина не отпускала меня. Я выбегала из офиса, она бежала следом, догоняла, хватала за руку. Везде горел огонь, воздух переливался перламутром, а мы с ней шли по сказочной дороге работы и труда. Когда температура спала, сны об увольнении прекратились. Пора было брать жизнь в ежовые рукавицы – искать новую работу.
Сразу после выздоровления я стала ездить в Люберцы к другу-которому-нельзя-выходить-из-дома. Рядом с ним я успокаивалась, собирала тревожные мысли в кулак. Друг работал по системе помидора: 25 минут работаешь, 5 минут отдыхаешь. Только мы обычно использовали более жёсткий вариант: 45 минут работаешь, 6 минут отдыхаешь. Друг работал, а я изучала рынок труда. У меня были низкие ожидания от себя: я старалась откликаться хотя бы на две вакансии в день. Сначала приходилось долго искать что-то хоть немного подходящее, потом долго-долго придумывать мотивационное письмо – абзац обманов и туманов. «Я всегда мечтала работать именно у вас», «Я бы хотела развиваться как лидер», «Опыта работы у меня нет, зато есть другие преимущества». Единственной настоящей мотивацией были деньги.
Друг всё время работал. Уверена, даже во сне он напряжённо думал. Деньги его мотивацией не были, но он и не бедствовал. Напротив – он зарабатывал немало: у него дома всегда был полный холодильник, и друг угощал меня дорогими намазками, дорогим хлебом, дорогими сладостями. А я старалась приносить ему угощения из внешнего мира.
Кем работал друг, я не знала. Он занимался чем-то таинственным и очень опасным. Деталей я не уточняла: он не рассказывал, я не спрашивала. Мы были друг другу нужны не для обсуждения работы.
К нему часто приходили в гости друзья-коллеги: они шептались на ужинах, тихо обменивались новостями и секретами. Я пыталась не запоминать то, что слышала, и из-за этого запоминала ещё лучше. Такие тайны я бы никогда и никому не рассказала, если бы спросили. Но никто не спрашивал.
Иногда за ужинами, когда шёпот заканчивался, мы разговаривали. Все были светлыми головами, гуманитарными словами. Разговоры велись в первую очередь о чёрном настоящем, об украденной молодости, о несправедливости. Конечно, мы смеялись, подкалывали друг друга, щекотали словами до слёз. Все мы прятали за шутками разрушенные надежды.
На одном таком ужине друг яростно критиковал богатых за обман и желание наживаться. Он предлагал изменить устройство мира, перераспределить блага. И ненавидел корпорации, эксплуатирующие бедных, не желал иметь с ними ничего общего. Я соглашалась с другом, но исподтишка думала, что понимаю корпорации, хоть сочувствие им – логическая ошибка. У корпораций деньги на еду были, а тема денег единственная меня волновала. Хотелось оправдывать богатых. Я так и делала, когда отправляла резюме в странные и спорные фонды, компании и организации. Однажды я спросила мнение друга об одном таком фонде, он жутко раскритиковал его и сказал, что фонд спонсируют очень плохие люди. Больше я ни о чём таком друга не спрашивала. Я предпочитала остаться в неведении. Мне, как и богатым, хотелось денег, так отчаянно хотелось денег, что сил думать об этике не было совсем. Какая этика, когда нечего есть!
Голод и смерть были близко, за плечом, и мы все это знали. Мы несли на себе коллективное чувство вины за наше блестящее настоящее, за зарплаты, гонорары, гранты, которые всегда были в три раза больше зарплат тех, кто не жил в Москве. Хоть у меня не было блестящего настоящего, я была частью моего окружения, а значит, была заодно с зарплатами, гонорарами и грантами. Я не могла сказать этим успешным людям, что я не с ними, что бедность не за моим плечом, что она оказалась совсем рядом, обняла меня, сжала и не могла отпустить. Мне бы не поверили.
Рынок труда каждый день менялся, а может, менялись мои настроения. Будни напролёт я искала работу, а в выходные отдыхала (тревожно ходила по комнате и гладила кошку). Постепенно у меня сформировалось расписание, которому я следовала каждую неделю.
В понедельник я тревожилась. Требования и обязанности меня ужасали. Требования обязательно были такие: опыт работы от шести лет; стрессоустойчивость; многозадачность; креативность. В моей голове это расшифровывалось так: «Вы в таком отчаянии, что уже согласны на любую работу, несмотря на вашу квалифицированность и экспертизу. На вас будут иногда орать, вам будут давать задачи, которые не входят в ваши обязанности. Вы будете перерабатывать, и вами всегда будут недовольны, ведь вы должны придумывать лучше и работать больше».
Кроме того, были опциональные требования. Профильное образование. Начитанность. Любовь к работе с текстом. Любовь к рутине. Настойчивость. Трудолюбие.
Обязанности звенели в ушах. Подбирать ресурсы. Управлять процессом. Взаимодействовать. Анализировать. Мониторить. Контролировать. Искать варианты. Подготавливать. Уметь чувствовать. Поддерживать связи. Придумывать и реализовывать.
От всех этих слов у меня начиналась паника. В панике я смотрела рилсы: как сделать правильное резюме, какие вопросы нельзя задавать на собеседовании, как правильно обсуждать будущую зарплату.
Во вторник я собирала себя в руки и искала положительные моменты. Быстрый карьерный рост, гибкий график, удалённый формат работы, спортивный зал, ДМС, надбавки. «Наш коллектив – большая семья». Комфортный офис в пяти минутах неспешной прогулки от метро. Прогрессивный стиль менеджмента. Фитнес, обеды, проезд на транспорте для иногородних. Детский лагерь и детский сад. Отсутствие дресс-кода, корпоративный психолог, билеты в музеи. Удовлетворение от круто сделанного продукта.
Я могла бы наконец пойти на терапию, ходить в музеи, могла бы вставать в 12, подкачать обвисшее тело, бесплатно питаться. Нашла бы друзей по интересам и стала бы карьеристкой. А ещё я могла родить детей, они бы бесплатно ездили в детский лагерь, мне не пришлось бы стоять в очереди на детский сад. На новый год и восьмое марта им бы дарили конфеты. Плюсов было немало.
В среду я начинала сомневаться и заново придумывала, кем могла бы быть. Начинала с простого – с менеджеров: ивент-менеджер, пиар-менеджер, СММ-менеджер, проджект-менеджер, контент-менеджер. Если в запросах ничего подходящего не находилось, я двигалась дальше. Дальше были библиотекарь, музейный смотритель, корректор, личный ассистент, копирайтер, помощник маркетолога, продавец кофе, флорист. В основном вакансии были в странных местах. СММ-менеджер для районного бассейна. Фонды не пойми чего для не пойми кого. Ивент-агентства специализировались на многозадачных людях и обновляли вакансии раз в две недели, потому что люди не специализировались на многозадачности за тридцать тысяч рублей. Друг посоветовал мне искать работу в подкастах: это сейчас модно, все делают подкасты, поэтому должно быть много открытых вакансий. Но только не в сфере культуры. Востребованы в подкастах оказались бизнес и политика. Я ничего в этом не понимала и даже не пыталась откликнуться. Я могла бы сама запустить подкаст про поиск работы и отчаяние.
В четверг я старалась улучшить резюме. Навыки были первым пунктом. Тут приходилось стараться, выжимать из себя крохи выдуманных талантов и несуществующих компетенций.
Я вспоминала, как однажды в университете у нас была пара по созданию презентаций. Наш преподаватель объёмным шрифтом написал ярко-розовый текст «ЭТО ПРЕЗЕНТАЦИЯ». Справа от этого текста была гифка – пальма, на которой вспыхивали и угасали огоньки. Слева тоже была гифка – быстро бегущий дятел Вуди. Текст был подчёркнут огромной волнистой линией кислотно-зелёного цвета. Фон был белым. За это занятие все получили максимальный балл. Навык «Владение PowerPoint на продвинутом уровне» я записала с надеждой, что презентациями мне никогда не придётся заниматься.
У меня было много вопросов к навыку «многозадачность». Во время учёбы я успевала ходить на вечеринки, напиваться в барах, начинать и заканчивать отношения. Наверное, с многозадачностью я справлялась.
В детстве я писала стихи «Человечек-огуречек, залетел и сел». Может быть, это не совсем можно было бы назвать креативностью, но а что было делать.
Стрессоустойчивость не была моим коньком, особенно после работы с Сатаниной. И всё-таки я записала этот навык. Я много лет жила с родителями в несчастливом браке и выжила.
Начитанность у меня не вызывала вопросов. Я прочитала «Анну Каренину», «Войну и мир», «Преступление и наказание» и «Вишнёвый сад». Мало кто мог похвастаться таким глубоким знакомством с уроками литературы.
В опыт работы я добавляла всё подряд. Университетские коллоквиумы я обозначила как выступления на конференциях. Практику, на которой мне просто подписали бумажки, – стажировкой в престижной киношколе. Студенческий фестиваль науки, на котором я позорилась пять минут, – участием в ежегодном симпозиуме. Волонтёрство на вернисаже в Третьяковской галерее я назвала солидным словом «медиаторство».
Из языков я знала английский и когда-то давно учила испанский в школе. Английскому я присвоила уровень «Высокое владение», испанскому «Хорошее владение». А ещё я вспомнила о двух пройденных уроках немецкого в «Дуолингво» и записала это как «Элементарные знания». Таким же образом я поступила с татарским, на котором умела считать до десяти.
Публикации были опциональной частью резюме, но я добавила их, чтобы казаться внушительнее. Сначала два приличных текста в модных медиа, которые нас заставили написать за хорошую оценку на третьем курсе. Потом статья из газеты «Районы-кварталы», написанная под псевдонимом. Я вспомнила даже про текст в школьном журнале «Три копытца» и его тоже включила в подборку. Были ещё старые тексты, которые я так и не дописала. Их я разместила в разделе «В процессе публикации».
В пятницу я устало хохотала. Мой взгляд цеплялся за самые разнообразные карьерные возможности: редактор «Страсти», автор вопросов для свадебного квиза, машиностроительный литератор, переворачиватель пингвинов, тестировщик бранчей и банкетов в роскошных отелях, ягодный эксперт, напарник частного детектива, участник социального эксперимента.
В одной из вакансий в качестве обязательного требования было написано: «Золотая медаль обязательна, сертификаты олимпиад “Русский медвежонок” или “Кенгуру” будут плюсом. Фото медали обязательно предоставить». На этом неделя заканчивалась и начинался новый круг страдания.
Как-то раз я пришла к другу-которому-нельзя позже, чем обычно. В большой комнате сидели уже три человека, двух я знала, а третий был новеньким. Новеньким и очень красивеньким. У него были золотистые волосы и пропорциональное тело – этого достаточно для интереса. Свободных мест не осталось, пришлось втиснуться между ним и стеной. Это было волнительно: я была похожа на завалявшегося плюшевого мишку, а он – на нежное солнышко. И всё равно мне хотелось с ним поговорить. Он попросил сделать ему чай, и это сразу приблизило меня к нему. Сделать чай – акт заботы, а забота – любовь. Думаю, он тоже знал эту истину.
Я принесла ему горячую кружку, в ответ он улыбнулся мне обворожительной улыбкой. Вместо работы я думала о его красоте и пыталась понять, кто он такой. После пятого помидора мы решили пообедать, и я позвала его к столу, но он отказался. Завтра он шёл на гастроскопию, поэтому ему нельзя было есть почти всю еду. Я смутно помнила, что это такое, но решила уточнить на всякий случай. Он стал рассказывать, что его беспокоят какие-то колики. И что у него бывает изжога, а после неё повышенное газообразование. Иногда его мучила диарея. Вряд ли он бы стал такое рассказывать романтическому интересу. Я поникла, но прислушалась к его словам.
Он подозревал, что у него гастрит: часто живот начинал болеть без причины и ничто не могло его успокоить. Он много путешествовал, такая была его работа, поэтому проверить здоровье времени не было. Да и живот то болел, то затихал надолго. В последнее время боль почти не оставляла его, а он как раз приехал увидеться с семьёй в Москву и пошёл ко врачу. А врач отправил его на гастроскопию. Гастроскопия – это когда тебе в рот засовывают шланг с камерой, шланг проходит по глотке, по пищепроводу и оказывается в желудке. С помощью камеры врачи могут увидеть язвы, неправильный цвет желудка, слизь и что-то ещё. Он говорил об этом с большим отвращением. Я подумала, что гастроскопия поможет раскрыть все секреты моей боли.
Вечером, когда мы закончили работать, я попробовала снова завести с ним разговор, как-то обратить на себя внимание. Но он не реагировал и смотрел видео с другом-которому-нельзя-выходить-из-дома. Я ушла, давясь от стыда. Живот слегка побаливал, говорил, что стыд ни к чему не приводит. Больше парень с золотистыми волосами к другу не приходил.
Поиск работы стоял на месте. Меня игнорировали все, кому я писала. Руки от этого опускались и превращались в жижу. Больше никаких мотивационных писем и откликов на вакансии. Я решила заняться опросами и вопросами. В гостях у друга-которому-нельзя я стала спрашивать у всех коворкеров, кем они работают и есть ли на их работах открытые вакансии. Вакансий, конечно, не было или они мне совсем не подходили. А вот о своём карьерном пути ребята охотно рассказывали. Наверное, потому что любили работу и устраивались в хорошие места.
Карина одевалась эпатажно. Она могла совместить в одном наряде чулки в сетку, тряпку-платье и косынку. Или шубу, ботильоны и спортивную форму. Всё это шло ей, но делало неживой. Мне всегда было интересно, почему даже корсеты и платья с глубокими декольте не делали её сексуальной. Может быть, она просто была не в моём вкусе.
Мне нравилось наблюдать за стилем Карины, но как человек Карина мне не нравилась. Она генерировала много шума, работала со скоростью компьютера, заканчивала свои дела раньше всех. И от нечего делать начинала разговаривать сама с собой. И кто-нибудь тут же отвечал ей. Карина работала продюсеркой в именитом онлайн-кинотеатре, а значит, была очень состоятельна. Она гордилась этим и называла гонорары – многозначные суммы. Это помогало изучать рынок, но также ранило. Для меня такие зарплаты оставались недостижимы.
Вася был тихим и сбалансированным. Мы бы никогда не смогли подружиться – слишком спокойный для меня, а вот других он притягивал. Рядом с ним, нежной ламой, я чувствовала себя раненой волчицей. Вася работал сразу на нескольких работах. На его основной работе – образовательном проекте, как-то связанном с точными науками – платили не слишком много, зато он каждый день узнавал что-то новое. Слушать Васю было одно удовольствие: он умел рассказать про все эти яблоки Ньютона, перевёрнутую Землю и цвет неба так, что я понимала. На второй работе Вася писал сценарии подкастов. Так я узнала, что подкасты – не просто разговоры, а тщательно спланированные шоу. Подкасты я никогда не слушала, поэтому Васины рассказы об этой части его работы меня всегда впечатляли. Также Вася волонтёрил на каком-то театральном проекте, проверял билеты, сканировал кьюар-коды. Проект был экспериментальным, а значит, никому не нужным. В глазах Васи никогда не загорался огонь, когда он говорил о работе. Как будто головой он понимал, как это важно, но сердце оставалось в другом месте или его не было вообще.
Никита встречался с Кариной. Они не брались за руки, не гладили друг друга взглядами. И всё же я видела, что они неплохая пара: Карина держалась Никиты, а Никита был увлечён программированием. Про его зарплату и место работы я ничего не узнала, наверняка на жизнь ему хватало. У него даже находилось время помогать Васе со сложными задачами на волонтёрском проекте, так он любил то, что делал. Наверное, всю страсть он отдавал работе, а Карине оставались только нежность и тепло. Я хотела заразиться от него увлечённостью, забрать себе эти быстро печатающие пальцы, этот сумасшедший взгляд и взлохмаченные волосы. Я хотела стать им.
Олег закончил магистратуру непонятного мне профиля и сейчас писал заявки, чтобы отправиться учиться в Йель или в Оксфорд на PHD. Он ездил в летние и зимние школы, выступал на конференциях, получал гранты на исследования. В общем, жил тревожной академической жизнью. Он не мог разговаривать понятно, его речь разбивалась на слишком сложные слова без смысла, и он гордился этим. Олег был для меня антипримером во всём. Во-первых, я была практиком, а академия – теорией большого взрыва мозга. Я не понимала, зачем придумывать что-то, что нельзя потом задействовать в жизни. Академия это бла-бла-бла и больше ничего. Во-вторых, академия была не самым надёжным источником дохода. Олега трясло, когда приходили отказы на стипендии и гранты. Олега трясло, когда финансирование подходило к концу. Олега трясло раз в три дня. В-третьих, ему всё время нужно было делать публикации, всё время выступать на конференциях – чтобы доказывать, что он умный и разбирается в теме. Это было обязательно, а не желательно. Поэтому он плодил скучные, пустые и никому ненужные статьи и доклады. Академия попахивала тухлой и злобной селёдкой, и жизнь Олега была тому подтверждением.
Случались моменты близости, когда никто уже не мог больше работать. В эти дни знакомые и приятели не приходили, были только настоящие друзья. Мы веселились, вместе готовили лазанью: одну для обычных людей, другую для веганов. А потом ужинали с вином и свечами. Мы проводили фестиваль летних напитков. На нём дегустировали колу с пихтой, комбучу из инжира, смузи из кабачка и репы и запивали это нормальным настоящим лимонадом. Мы вместе собирали домик для кота и умничали – у кого лучше пространственное мышление. Мы заказывали лапшу быстрого приготовления, рыдали от остроты, но жевали и смеялись. Так я выучила, что такое счастье и дружба.
Совсем редко я приходила одна. Мы с другом-которому-нельзя почти не проводили время только вдвоём, но я всегда этого ждала. Друг был отличным собеседником, и у него всегда роились идеи: гениальные, спорные, бессмысленные. Одной из них я очень боялась, он тоже. Потому что это была не идея, а факт, и в мире фактов тяжко находиться. Я другу никогда не рассказывала свои идеи – у меня их не было. Жизнь очень простая: деньги, кошка, дружба, несчастья. Всё остальное не существовало. Поэтому я в основном делилась с другом несчастьями. И главным несчастьем был Антон.