Проснувшись утром в гордом одиночестве, я абсолютно не расстроившись, сладко потянулась, растягиваясь по всей кровати. Я сонно улеглась на соседнюю подушку, притягивая ее к себе и едва коснувшись мягкой ткани щекой, резко села. Ян ушел не так давно. И возможно, он еще в доме.
Мне надо уходить.
Замотавшись в одеяло, я сползла с кровати и пошла собирать свои вещи, разбросанные по всей комнате. Быстро одевшись, я уже собиралась выходить, когда случайно обратила внимание на письменный стол, стоящий в углу.
Я увидела фотографии.
– Вот дерьмо, – тихо ругнулась я, отворачиваясь от людей на фото. Кажется они смотрели с насмешкой, пока до меня доходило очевидное.
Я никогда не была на вечеринке, которую устраивал Ян и я никогда не видела его дом. Он везде и всегда был приглашенной "звездой", а я часто заглядывала на вечеринки к незнакомцам за развлечением, совсем не заботясь о том, как зовут зачинщика домашнего веселья. Прошлая ночь исключением не стала. Услышав, что где-то веселятся и без меня, я нагрянула, не уточнив у девчонок, куда именно иду, потому что мне плевать. Я хотела сбежать из дома и мне было все равно куда идти.
Мне никто не сказал, что это дом Яна Назарова!
Я долго металась из стороны в сторону, трусливо переминаясь с ноги на ногу около двери, не решаясь выйти из комнаты. Проснувшись и не найдя парня рядом, я почувствовала себя преступницей, пойманной с поличным, ведь когда-то давала себе зарок в том, что никогда и ни при каких обстоятельствах не буду спать с Яном.
Черт, я вчера весьма удачно сняла классного парня, и это было бы круто, не будь Ян тем самым крутым парнем!
Я кремень, я скала, и я переспала.
Молодец Петра Град, лучше не придумаешь. Может еще пойдешь и магазин ограбишь?! Тоже ведь зарекалась от кражи, как и от секса с Яном!
– Так, Петра, соберись! – я ущипнула себя за руку, и морально собравшись с силами, медленно приоткрыла дверь.
Прислушавшись к тишине в доме, я осторожно вышла из комнаты. Оглядываясь по сторонам, я на носочках прошла к широкой каменной лестнице и вновь прислушалась к звукам.
Услышав голос Яна, мое сердце замерло в испуге, и я снова почувствовала себя преступницей, не успевшей сбежать с места преступления до приезда полиции.
– Нет, у меня дела, – его голос звучал более хриплым, чем обычно.– Да, важные. – Ян усмехается, а я не знаю, куда себя деть. Так не хочется с ним пересекаться. – Чувак, ты видел, во что эти челяди превратили мой дом, пока я был с … – он замолчал на секунду, и я молилась всем Богам, чтобы он не сказал с кем провел ночь. – Пока я был занят. – Облегченно выдохнув, я спустилась на пару ступенек ниже и снова замерла, когда Ян заговорил где-то рядом. – Ты видел? Нет? А я вижу, и эту херню мне надо убрать до того, как отдохнувшее семейство вернется. Иди на хрен, Андрей!
Сжав перила лестницы, я чуть пригнулась и глянула на стоящего ко мне спиной Яна, замирая на месте.
Мне всегда было интересно, всегда ли идеален наш Ян Назаров?
Где-то в глубине души я надеялась, что где-то дома, он безобразен, но ничего подобного. Как и в академии, дома он также превосходен, даже не смотря на весьма неумелые штопки на черных спортивных штанах.
Вот только, я загляделась на красные полосы на его светлой коже, которые виднелись из-под чуть задравшейся серой футболки. Смотря на эти царапины, я чувствовала, как кровь приливает к лицу и щеки начинают стыдливо гореть, что удивляло и пугало.
Во-первых, давно ли я стала стесняться? А, во-вторых, я не хочу, чтобы Ян видел меня смущенной. Он не должен думать, что мне стыдно, потому что это не так. Мне не стыдно.
Не понятно – да, но не стыдно.
Заметив, что Ян закончил говорить с Андреем, я спустилась еще ниже, думая, что делать дальше, пока ничего не подозревающий Назаров слушал музыку на плеере, болтающимся у него на кармане и едва слышно подпевал исполнителю, разгуливая по гостиной с черным, наполовину полным, пакетом для мусора.
Он стоял ко мне спиной, путь к свободе был для меня открыт – вход в дом прямо по курсу. Я могла легко сбежать, но не стала. Сбитая столку необычными ощущениями, я не знала, как поступить.
Мне лучше уйти, но так хочется остаться. Почему?
Почему я что-то чувствую?
Что я чувствую, из-за тебя, Ян Назаров?
–– Не понимаю,– едва слышно прошептала я, силясь отвести взгляд от парня.
Я определенно испытывала какие-то эмоции, но это было что-то незнакомое и необъяснимое. Исчезли фантомное чувство утраты и привычная пустота, это прекрасно, но что я чувствую на самом деле?
Если это не привычная мне хрень, то что тогда?
– Петра,– парень неожиданно зовет меня и я поднимаю расстерянный взгляд на Яна.
Его глаза противоречивы так же, как и их цвет.
У Яна гетерохромия.
Один глаз небесно-голубой, второй преисподне темный.
Правым глазом на тебя смотрит ангел, а левым глазом за тобой следит дьявол.
Он шумно вздыхает, явно сбитый столку. Не знаю, чего Ян ожидал от меня, но кажется, что-то должно было быть иначе.
– Доброе утро? – спрашивает он, пытаясь принять привычное выражение лица. Самоуверенный нахал с голливудской улыбкой, сейчас выглядит неуверенно.
Ночью было иначе.
Я невольно опустила взгляд на его губы и вспомнила их на себе. Вспомнила губы, которые за ночь были везде.
– Доброе, – ответила я, без особого желания проходя в гостиную.
Что делать дальше? Вести себя как обычно? Или сказать: это было круто и спасибо? Или что? Я не знаю. Обычно я ухожу до того, как партнер проснется.
Но я точно не стану говорить, что я не знала, что это его дом.
– Я не сбежал, – зачем-то пояснил он. – Дома кроме нас никого нет, поэтому я не стал тебя будить. Выспаться тебе не помешает, – не стоило мне говорить ему, что у меня проблемы со сном.
– Спасибо, наверное. – Неуверенно ответила я, отводя взгляд. – Я слышала твой разговор, могу помочь с уборкой, если хочешь.
Что же это за чувства такие?
– Буду благодарен. Хочешь сначала позавтракать или душ принять?
– От душа я не откажусь.
– Если бы ты проснулась раньше, мы могли бы сэкономить воду и потереть друг другу спинку. Зря смеешься, я хорош в этом.
– В натирании спинок? – сквозь смех спрашиваю я. Ян согласно кивает, и я закусываю губу, чтобы не взорваться от распирающего смеха. – Даже не сомневаюсь. Хорошие мальчики, хороши во всем, – отвечаю я, на что Ян сдержанно улыбается и кивает в сторону лестницы.
***
Когда я вышла из ванной спустя недолгое время, укутанная в синее полотенце, на смятой кровати я нашла приготовленную для меня одежду.
– Жаль, душу помыть нельзя, – тихо пробормотала я, обтираясь очень мягким полотенцем.
Не торопясь, я переоделась в белую футболку с длинными рукавами и черные штаны, смутно похожие на те, в каких прямо сейчас был сам Ян. Они так сильно ему нравятся, что у него аж две пары? А он сентиментальный. Впрочем, как я и думала.
Хорошенько отжав влажные волосы полотенцем, я бросила его в металлическую сетчатую корзину для белья в ванной комнате и спустилась на первый этаж, где застала Яна на кухне.
Усаживаясь на барный стул, я обратила внимание на разнообразие тостов – и с шоколадной постой, и с авокадо, и с ветчиной.
Ян предложил зеленый чай с мятой и я не отказалась. Он пообещал, что это расслабит меня, но не поверив в его слова, я втянула носом приятный аромат чая и подумала, а может все таки расслабит.
– Во сколько ты вчера пришла? – неожиданно спросил Ян, не сводя с меня заинтересованного взгляда, когла сел рядом.
Я надеялась, что мы не будем обсуждать прошлый вечер, так же, как мы не обсуждаем наши пьяные поцелуи.
– Часов в десять где-то, – ответила я, недолго припоминая. – Да, когда я пила вино, было десять вечера.
– Ты вчера была странной, – заключил он, неотрывно смотря мне в глаза. Ян всегда смотрит в глаза своего собеседника, некоторых это пугает, но я привыкла. Мне все равно на самом деле. – Я был удивлен.
– Мне так не показалось. Ты не медлил.
– Я перестал бояться тебя спугнуть, – Ян усмехнулся и откинувшись на низкуб спинку барного стула, глухо рассмеялся. – Если захочешь повторить, знай, что я жду твоего звонка.
– Не дождешься, – уверенно ответила я, отвечая ему взаимной полуулыбкой. С кем поведешься, от того и наберешься?
– Посмотрим, – коротко говорит Назаров, хитро улыбнувшись. Ничего ему не ответив, я сделала пару глотков чая, приятно щекочущий язык. – У Алекс снова проблемы с ногой?
– С чего ты взял? – невозмутимо спросила я, потянувшись за тостом с мясом.
– Андрей сказал, что Алекс спрашивала у него не занят ли он, – Ян, чуть сощурившись, внимательно смотрел на меня.
– Что он ответил? – резко спросила я, потому что Андрей последний человек с кем бы я хотела танцевать, но если Алекс все-таки выберет его, то я молча приму это решение.
– Она правда ищет тебе партнера? – заинтересованно спрашивает Ян, чуть поддавшись вперед.
– Правда, – мы с Алекс до последнего не хотели, чтобы кто-то знал о том, что она не сможет со мной танцевать из-за последствий травмы случившейся с ней летом, но раз она сама стала активно искать себе замену, то какой смысл мне скрывать? – Ты не сказал, что ответил Андрей.
– Не хочешь с ним работать? – быстро догадался он, на что я молча кивнула. – Андрей сказал, что подумает, но можешь расслабиться, я уверен, что он не согласится. У тебя на лице написано, как ты к нему относишься, а Дрон не такой идиот, как ты думаешь.
– Лучше прекрати, – я не удержалась и громко рассмеялась. – Даже не думай его выгораживать.
– Я и не собирался, просто говорю, как есть, – он замолкает и отводит взгляд в сторону, нервно стуча пальцами по столу. Происходит то, о чем я думала: Ян не просто так начал разговор об Алекс. И пока я не понимаю зачем. Он явно не переживает за мою подругу. – Так что с Алекс?
– А сам как думаешь? – ответила я вопросом на вопрос, не сводя взгляда с Яна, продолжающего смотреть в сторону. Когда Ян сам не смотрит в глаза, значит что-то утаивает.
Алекс жутко скрытная девушка. Какой в детстве была, такой закрытой и осталась.
Фанатично скрупулезная в танце, она абсолютно аккуратная в жизни. Алекс знает, что такое получить травму. Знает, как любой перелом ноги, может отрицательно сказаться на танцевальной карьере и потому всегда осторожна.
В свое время Алекс, увлеченная и спортом, и танцами, отдала предпочтение искусству.
Но совсем бросить спорт подруга не смогла, все так же продолжила заниматься кикбоксингом, только как любитель. Алекс знала, когда стоит остановиться, чтобы не поколечиться.
Я думала, что знает.
Прошлым летом я уехала к дедушке с бабушкой в Москву, не подозревая, что уже тогда с Алекс было что-то не так. Неладное я заподозрила, когда общение внезапно сошло на нет. Естественно я пыталась узнать, в чем дело, но она все отмахивалась загруженностью в танцевальной студии. Мол взяла еще младшую группу.
Я верила подруге, пока однажды мне не позвонила ее сестра и не сообщила, что Алекс в больнице. Аня стала расспрашивать, ввязалась ли Алекс во что-то? Были ли у нее враги? Был ли кто-то, кто мог навредить ее младшей сестре?
Мне нечего было сказать Анне. Я ничего не знала.
Тем же вечером, Аня прислала фото девушки, в которой я едва сумела узнать свою подругу, так сильно она была избита.
– Что произошло? Известно хоть что-то? – допытавалась я, нервно расхаживая по дому дедушки.
–– Немного, считай ничего, – Аня резко выдохнула. –Алекс вызвала такси и предупредила: если она не сядет в машину, чтобы сразу вызывали скорую помощь.
–– Она не села? – догадалась я.
–– Не села. Скорую вызвал таксист. Петра, я не понимаю, что Алекс могла делать в заброшенном, промышленном, Богом забытом, районе!
Именно там ее и нашли: избитую, с открытым переломом ноги.
Открытый перелом был получен после падения с лестницы, что сама Алекс и подтвердила, когда вышла из комы.
Дедушка, узнав, что случилось с его подопечной, поменял мои билеты и меня отправил домой. Не мог видеть, как мучаюсь, не зная как там Алекс.
Она моя единственная и лучшая подруга, еще со времен детского сада. И мне было тошно от того, что она скрыла от меня.
Скрыла что-то, из-за чего потом пострадала.
Алекс пролежала в коме больше двух недель. Я приходила каждый день и постоянно разговаривала с ней. Обо всем, лишь бы не сидеть в тишине.
Когда Алекс пришла в себя, первое о чем она спросила было:
– Смогу ли я танцевать?
Доктор не расстерялся и, чтобы не шокировать своего пациента плохими новостями, когда тот только очнулся, мягко закрыл тему.
Ранее Дмитрий Владимирович предупредил маму Алекс, что есть большая вероятность того, что ее дочь не сможет танцевать как прежде. Просил не паниковать раньше времени и дождаться полного обследования.
Не сразу, но Алекс все таки получила ответ, однако с предупреждением – тяжелая травма, случившаяся с ней, бесследно не исчезнет. И последствия, о которых ее предупреждали, когда Алекс слишком быстро выскочила на сцену после выписки, случились раньше, чем прогнозировали.
Я узнала об этом полторы недели назад. В тот день, мы с Алекс отрабатывали тяжелую связку в нашем номере, когда она неожиданно остановилась и с громким стоном упала на пол, тут же принявшись растирать некогда травмированную ногу.
Она еще ничего не сказала, но по ее искаженному от боли лицу и навернувшимся слезам, я без слов поняла очевидное.
– Все плохо? – тихо спросила я, сев рядом с ней и протянув полотенце, смоченное в холодной воде.
Алекс молча приняла полотенце и прижав его к лодыжке, медленно откинулась на спину, закрыв голубые глаза рукой. Судорожно вздохнув, она убрала руки от лица и посмотрела на меня жутким взглядом обреченного человека.
Я ужасная подруга. Не могу должным образом поддержать дорогого мне человека, когда ей больно и страшно.
– Не знаю, – не скоро ответила она. – Результаты будут только в пятницу, – я удивилась, когда она заговорила о результатах.
Снова скрывает. Снова тайны.
– Нога уже давно болит? – я перевернула полотенце на ее лодыжке и легла рядом.
– Ага, – тихо говорит Алекс, медленно поворачиваясь ко мне. – Я ставила номер для себя, но поняла, что самостоятельно не вытяну этот танец. Боль становилась ощутимее и я стала думать о том, чтобы отказаться от выступления, но это тяжело. Вроде выбор простой, но трудно отказаться от номера, который влияет на будущую карьеру.
Нас учат тому, что для танцора важно запомниться и выделиться, а Алекс фанатично предана делу, но не телу.
Это был сложный выбор для нее и если подумать, то дуэт для Алекс идеальный выход.
Точнее был бы идеальным.
– Ты поэтому предложила танцевать с тобой? – мне понятно почему она решилась на дуэт, который в плане подготовки сложнее, чем сольный номер, но мне все еще было непонятно почему со мной. – Почему я? – я давно утратила страсть к танцам.
Хотя, точнее будет сказать – страсть к чему-либо вообще.
Я остыла.
– Потому что мы танцуем вместе с пяти лет, и из всех, кого я знаю в нашей академии, только к тебе я могла обратиться с таким деликатным предложением, – тихо проговорила она, снова отворачиваясь. – Я думала, что все получится, но мне становится только хуже. В понедельник я была у Дмитрия Владимировича, и он попросил пропустить этот сезон, если в будущем я вообще хочу выйти на сцену.
– Времени осталось не так много, но думаю, на наше место найдутся желающие.
У меня не было особого желания участвовать в отчетном концерте. Я выступаю с одногруппницами и мне этого достаточно.
– С ума сошла? – громко воскликнул она, резко сев. – Если я не выйду на сцену, значит выйдешь ты и это не обсуждается, Петра. Я все придумала, – стянув мокрое полотенце, Алекс бросила его рядом и приблизилась ко мне, взяв за руку. – Ты права, времени не так много, но этого достаточно, чтобы найти мне замену.
– Зачем?
– Затем, что этот танец попадет в мое портфолио. Я хореограф, – ответила она, заразно улыбаясь, и я, слушая этот бред сумасшедшего, старалась не улыбаться в ответ, потому что эта чертова фанатичка сведет всех с ума. Такое поведение поощрять нельзя. – Надеюсь, ты не будешь спорить с тем, что танец поставила я?
– Разумеется нет, – потому что в постановке хореографии я не принимала участия, разве что только в своем сольном куске в конце номера, который Алекс не хочет вставлять, потому что не уверена в моих силах. – Но мне не нравится один момент, – я встала на ноги и пошла за телефоном, чтобы показать элемент, который меня не устраивает. – Ты можешь его пересмотреть? – с надеждой спросила я, не собираясь спорить с Алекс, потому что это бесполезно.
Мы еще долго пробыли в зале обсуждая то, что можно было бы сделать с той связкой, чтобы удобно было для двух танцоров. В голову ничего не шло и мы решили разойтись по домам.
Пока мы ходили по залу собирая вещи, я заметила то, на что ранее не обращала внимания – Алекс хромала. Причем сильно.
Я наивно думала, что потрясения на тот день закончились, но нет, я чертовски ошиблась.
Мы стояли на остановке, когда Алекс в очередной раз сбросив нежелательный звонок, вовсе отключила телефон и убрала его в задний карман рюкзака, нервно застегивая молнию.
– Когда ты познакомишь меня со своим парнем? – в лоб спросила я, желая увидеть того, кто ее нервировал.
– В этом нет надобности, – тихо ответила Алекс. – Не думаю, что этот человек достоин того, через что я прошла ради него.
– Не поняла.
– Я сказала, что этот человек не стоит моих усилий и страданий, – усмехнулась она, поправляя на мне капюшон. – И я не хочу, чтобы ты с ним знакомилась.
– Страданий? – переспросила я, на что она неохотно кивнула. – Слушай, а этот парень не тот, кто навещал тебя в больнице летом, пока ты была в коме?
– Откуда ты знаешь? – испуганно спросила Алекс, изумленно уставившись на меня.
– Ну, он часто ошивался возле твоей палаты, а потом я стала видеть его рядом с твоей кроватью. Я хотела как-то поговорить с ним, но он всегда магическим образом куда-то исчезал, – я несколько дней охотилась на него, но бесполезно. – Я думала, что у вас все было хорошо. С чего ты вдруг решила расстаться?
– Это долгая история.
– Автобус еще не приехал, так что рассказывай.
Алекс долго молчала, будто собиралась с силами, чтобы начать говорить и, когда она заговорила, я удивилась тому, как быстро разозлилась на парня, которого видела несколько раз в своей жизни и на Алекс, которая обманула меня.
– Ты ведь знаешь, что я соврала про падение с лестницы, – я кивнула, и Алекс отстраненно смотря вперед, начала нервно пожевывать указательный палец. – Я подралась.
– Из-за него? – предположила я вслух, подходя ближе, когда бабулька, стоящая рядом, стала прислушиваться. – Ты подралась из-за этого парня, и он приходил тебя навещать?
– Звучит романтично, но нет, – закусив губу, Алекс резко поворачивается ко мне лицом, и я вижу страх в ее голубых глазах. – Я подралась с ним из-за него самого.
– Ты серьезно? – Алекс кивает, и я чувствую, как во мне начинает кипеть злость. – Он избил тебя?
–– Не совсем. Я же говорю, что мы подрались.
–– Это было на матах? – она качает головой. – Не в зале? – уточняю я на всякий случай и она снова качает головой. – Алекс, почему ты начала встречаться с тем, кто почти разрушил твою жизнь? Ты в своем уме?!
– Прекрати, пожалуйста. Мне и так плохо, а ты еще хуже делаешь! – кричит она, сжимая кулаки.
– А чего ты от меня ждала? Что я поддержу тебя? Я была рядом, пока ты восстанавливалась. ..
– Поэтому и я не говорила! – резко оборвав меня на полуслове, Алекс упрямо смотрит мне в глаза, а я едва сдерживалась от того, чтобы не придушить подругу собственными руками за ее же тупость. – Я думала, что смогу простить его, но я не смогла. Всеми силами пыталась, но не получилось, а сейчас, когда все снова начинает рушиться, я почти уверена, что ненавижу его.
– Дмитрий Владимирович не сомневался в том, что ты упала с лестницы, он сомневался в других увечьях, – взяв подругу за руку, я заглянула ей в глаза. – Он столкнул тебя? – Алекс кивает, и я снова взрываюсь. Отпустив руку девушки, я отхожу в сторону, чтобы не стукнуть ее сгоряча. – Этот придурок почти испортил тебе жизнь, и ты думала, что вот так легко сможешь об этом забыть?
– Да, Петра, я думала, что смогу, – упрямо закричала она, забывая о том, что вокруг нас люди. – Я верила в свои силы и надеялась, что смогу простить его за то, что он трусливо бросил меня одну на чертовой заброшке, после того, как сам столкнул!
– Ты понимаешь, как убого это звучит? – потрясенно спросила я, вспоминая, как сильно страдала Алекс в больнице.
Никто не знал, сможет ли она вернуться к танцам, которые всегда были для нее смыслом жизни. Как только Алекс сняли гипс и дали желанную команду "можно", она не щадя себя танцевала, танцевала и танцевала.
Она убеждала всех и саму себя, что так сможет быстрее восстановиться, но я видела в ней лишь жутко напуганного человека.
Алекс танцевала не для того, чтобы быстрее восстановиться, а для того, чтобы убить в себе страх.
– Чем ты думала?
– Сердцем я думала, ясно? – резко ответила она, снова повернувшись ко мне лицом. – Я знаю, что это звучит глупо, поэтому никому не рассказывала о нем.
– А зачем сейчас об этом заговорила? Думаешь, мы поймем и примем? Хрена с два!
– Я и не прошу его принять, Петра. Я решила рассказать, чтобы отказаться от него, – тихо проговорила Алекс, грустно вздыхая. – Петра, я люблю его.
– Это повод простить?
– Это повод бороться, – пробормотала она, неотрывно смотря на меня. – По крайней мере я так думала, пока мы становились ближе, проходя через трудности. Я думала, что любовь поможет нам.
– Любовь, это не исцеление и не пилюля от всех болезней, хватит к ней так пренебрежительно относиться, – любовь, в конце концов, может и убить. – Ладно, я могу согласиться, что с некоторыми трудностями, любовь поможет справиться, но черт возьми то, что произошло с тобой, это… Алекс, тебя нашли ночью в крови на какой-то заброшке и ты сейчас пытаешься убедить меня, что любовь – это повод бороться?
Ничего не ответив, Алекс потупила взгляд на своей обуви и оставила меня одну, уходя в свои мысли.
Уже позже я подумала о том, что не должна была так бурно реагировать. Ей нужна была моя поддержка, а я отчитала ее, как малолетку.
Дура.
– Я думаю, что все не очень хорошо, – я вздрогнула, когда Ян неожиданно заговорил.
Я тоже так думаю.
***
В хореографии, которую Алекс ставит для отчетного концерта в конце учебного года, есть связки, которые меня не особо устраивают. Решив вопрос с одним элементом, я указала на другой, в котором запутанные шаги и довольно размашистые некрасивые движения руками, что на мой взгляд выглядит не особо органично со стороны. А учитывая, что у нас танец с завязанными глазами, то сослепу мы просто прибьем друг друга в процессе.
Мне не нравится, а Алекс в восторге, потому что, по ее мнению, эта связка отражает чувственность. Ага, чувственность в процессе которой два человека лупасят друг друга руками. Бьет, значит любит? Как-то так, да?
– Танец, это не только точные, технически правильно выполненные движения, это еще эмоции, – сказала она после того, как я показала ей видео с наших репетиций.
– Тебя не смущает, что это неудобно выполнять? – я снова и снова смотрела этот отрывок, и не могла увидеть то, о чем говорила Алекс. Ну не могу я увидеть чувства, зато могу увидеть неверно составленную связку неудобную для одного из партнеров. – Давай сделаем так, если я найду, чем можно ее заменить, то мы обсудим это, хорошо? Не говори "нет" сразу.
Она тогда ничего не ответила, лишь хитро улыбнулась и ушла, а я пошла в библиотеку, чтобы посмотреть некоторые видео с танцевальными практиками думая, что найду что-то интересное, что могло бы устроить и меня, и моего неожиданно появившегося несговорчивого хореографа. Первые изменения она приняла почти безоговорочно, но сейчас Алекс не настроена сдаваться без боя и это удручает.
Просидев в библиотеке не больше часа, я довольно сильно устала и пошла домой, планируя закрыться внутри и никуда не выходить, но планы резко изменились, когда на пороге квартиры я споткнулась о разбросанную кучу незнакомой обуви.
Признав среди наваленной обуви, ботинки старшей сестры, неожиданно нагрянувшей ко мне домой, видимо со своими друзьями, я аккуратно разулась и тихо, не привлекая внимания, ушла к себе.
Приняв душ после репетиции, я вернулась в комнату и включила музыку, чтобы заглушить их громкие голоса. Как и сейчас, я тогда села на пол с ноутбуком и собиралась искать видеоролики с танцевальными практиками, но я не смогла сосредоточиться.
Во-первых, у меня не было желания, что-либо делать, а во-вторых, меня напрягал шум в гостиной.
Просидев так около часа, я позвонила Пашке и спросила, где она. Узнав адрес, я собралась, заказала такси и довольно скоро оказалась дома у Яна, не зная, что я дома у Яна.
В тот вечер, я бежала не от шумной компании сестры, а от того, что творилось у меня внутри из-за Станиславы. Наверное, у меня выработался рефлекс – я не могу расслабиться и не обращать на нее внимание, когда нас разделяет тонкая стена. Головой понимаю, что я не боюсь ее, но сердце все равно ухает в пятки, когда рядом кто-то шумит. Страха вроде бы и нет, а вроде бы и есть.
Словно я сама стала этим страхом.
Тряхнув головой, прогоняя тяжелые мысли, я попыталась сосредоточиться на танцевальной практике, которую прокручивала уже в третий раз. Я внимательно смотрела за тем, как эта парочка танцевала, но в какой-то момент понимала, что давно не слежу за их танцем и снова думаю о чем-то, что сейчас не имеет никакого отношения к тому, чем я занимаюсь.
Даже мысли о старшей сестре были лишними.
Перемотав ролик на самое начало, я пригнулась ближе к экрану ноутбука и внимательно смотрела на танец. Атмосфера в нашем номере, которую мы пытаемся передать зрителю, сидящему в зале, частично походит на то, что пытаются сделать эти двое и из-за того, что эстетика наших номеров совпадает, я остановила свой выбор пока что на них.
– К черту! – крикнула я, вскакивая на ноги, когда снова отвлеклась. – К черту все это!
Выбежав на балкон, я достала начатую пачку, вытащила сигарету и зажав ее зубами, поднесла маленький огонек к лицу. Сделав пару коротких затяжек, я потушила спичку и выкинула ее в пепельницу, медленно выдыхая носом горький дым. Сев поудобнее на широком подоконнике, я в очередной раз затянулась и не спеша выдохнула. Я чувствовала, что меня снова накрывает, и снова не могла с этим ничего сделать.
Услышав, что звонит телефон, я стряхнула пепел и зашла в гостиную, надеясь, что это Алекс, но нет, это звонила мама. Посмотрев на часы, я, догадываясь, чем закончится наш разговор, не спешила ответить и тянула время.
На звонок я ответила, когда вернулась на балкон и снова села на подоконник.
– Привет солнышко, – мягко произнесла мама. В последний раз она звонила мне на прошлой неделе, чтобы предупредить о том, что вернется домой через неделю, и, что на какой-то период времени она может пропасть, потому что с новым филиалом завал, но уже слыша ее елейный голосок, я уверена, что она не просто так сейчас звонит. – Как у тебя дела?
– Как обычно, – ответила я, медленно выдыхая носом дым. – А у тебя?
– Все хорошо, только… Дорогая, я помню, что обещала приехать в конце месяца, но случились непредвиденные обстоятельства и у меня не получится.
– Понятно.
Интересно, а, когда мама поймет, что мы выросли и нам уже все равно, приедет она или нет? Мы привыкли жить без матери, потому что она не привыкла быть мамой.
Она человек-движение, быть с детьми для нее слишком обременительно.
Мама говорит, что уехала на заработки ради нас со Стасей, но она врет. Однажды у нас с дедушкой случился серьезный разговор, который разбил мне сердце, но я благодарна ему. Он был честен со мной и без прикрас рассказал обо всем.
О том, как мама не прижилась ребенком в Питере, когда они переехали сюда из Праги. Как мама всеми силами пыталась вернуться домой в Чехию. Как она смогла получить стипендию и уехала учиться заново жить.
Мама была счастлива в Праге, как никогда была в Питере.
Но потом у отца случились проблемы с законом в Чехии и нам буквально пришлось бежать из Праги, чтобы спастись. Мама не хотела возвращаться в Россию, но отец настоял, что так будет проще. Здесь жили родители мамы, они нам и помогали первое время.
Казалось, что все наладилось, но нет.
Мама ненавидела Питер и возненавидела его еще больше, когда осталась в этом городе без мужа с двумя детьми на руках. Она задыхалась после развода с отцом, который сразу вернулся в ее дом, в Прагу.
Маме было не финансово тяжело, а морально. Без отца, ей приходилось проводить с нами больше времени, чем привыкла. Мы ее утруждали.
У нас было все, но не было мамы, а у нее не было жизни.
Потом с прошлого места работы в Праге, ей пришло предложение, которое она приняла. Здесь мама занимала высокую должность и имела хорошую зарплату, мы не бедствовали и не было нужды уезжать на «заработки».
Мама уехала потому что, это была возможность вернуться домой.
Оставив нас, мама бросила работу, отказалась от повышения и уехала, соврав, что делает это ради нас с сестрой.
Это ложь.
– Петра, – ласково говорил дедушка, пытаясь меня успокоить, когда мама в очередной раз сообщила, что не приедет. – Ее жизнь уже давно не в Питере с вами, а в дороге между Брно и Прагой, – он никогда мне не лгал. – Пойми это и не расстраивайся.
Не сразу, но со временем я смогла принять правду, что в Праге маме лучше, чем здесь.
И дедушка был прав – поняв маму, мне стало как-то спокойнее.
Хоть где-то она должна быть счастлива.
– Милая, я обязательно приеду. Может быть на следующей неделе, а может через две. Петра, ты же умная, понимающая и самостоятельная девушка, я хочу для тебя и твоей сестры только лучшего. Ты ведь это знаешь?
– Я понимаю, ничего страшного, – мне плевать. – Просто скучаю, – ответила я, тактично соврав ей, потому что уже давно не чувствую тоски по теплу этой женщины.
Доходит до абсурдного, но, когда мама здесь, я чаще задаюсь вопросом, когда она уже уедет. Я долго чувствовала вину за эти мысли, а потом стало как-то все равно.
– Я приеду, как только смогу. Обещаю. – Мама научила не верить словам. – Когда у тебя отчетный концерт? – внезапно спрашивает она, слишком быстро меняя тему.
Меня поразило, что мама о таком еще помнит. Я удивлена.
– В начале июня. Скоро начнется подготовка.
– А ты начни сейчас.
Вот что меня всегда злит – ее игра в "полезную" мать.
Мама, когда не надо, учит нас правильной жизни, пичкая ненужными советами, а, когда мы на самом деле нуждаемся в ее жизненном опыте и поддержке, она отмахивается.
В прошлом месяце мне было так плохо, что я, не выдержав морального груза, сорвалась и сама позвонила ей, чтобы поговорить. Помню, как я обрадовалась, когда она ответила, и не забуду, как сильно я расстроилась, когда она попыталась скорее закончить разговор.
Я не успела сказать, что больше трех месяцев все чаще задумываюсь о том, что было бы, если бы меня не спасли, а она уже прямым текстом говорила:
– Не занимайся дуростью, и в конце концов, возьми себя в руки, Петра!
С раннего детства как-то в голове сложилось, что переживаниями не стоит делиться. Как-то само собой пришла мысль, что не нужно никого обременять.
Я не неблагодарная дочь, которая ненавидит свою мать, я люблю ее. Возможно сильнее, чем она меня.
Я редко ей жаловалась и никогда не беспокоила по пустякам . Даже храбро скрывала избиения руками старшей сестры.
Но в тот день, когда она отвергла меня, я хотела услышать, что мама меня любит и все будет хорошо.
Жаль, что я наткнулась лишь на глухую стену.
– Это все, что ты хотела сказать? – прямо спрашиваю я.
Спроси, как у меня дела. Выслушай меня, пожалуйста.
Затянувшись в последний раз, слыша, как она тяжко вздыхает, я вдавливаю сигарету в белую пепельницу и спрыгнув с подоконника, бегу в ванную, чтобы умыться.
Меня начинает трясти.
Я включаю воду, чтобы заглушить ее дыхание. Мне противно от того, что она не может найти в себе силы и признаться в том, что мы давно чужие люди, живущие в разных мирах не связанные между собой ничем, кроме фамилии.
Я признаю это, а почему она не может?
– Мне пора, потом еще позвоню.
Она снова сбегает.
Сжав телефон, я опускаю руку и тянусь к тумбочке, чтобы положить его сверху, но рука вздрагивает и телефон летит вниз. Я опускаюсь на колени, чтобы поднять его, и в моменте чувствую, как сильно, до тошноты в горле, сжимаются мои легкие. Резко выровнявшись, я хватаюсь за горло, когда с трудом получается сделать вдох и случайно встречаюсь взглядом со своим страхом.
Отражение знает, что она пришла.
Это случилось снова.
– Нет, нет, нет, – бормочу я, набирая в руки воды. – Пожалуйста, не надо, – прошу я, снова пытаясь набрать воды.
Резко задрав голову, я смотрю на свое отражение и испуганно отшатываюсь назад, когда замечаю, что отражение пытается мне что-то сказать. Я вижу, как шевелятся губы и это пугает до сильной дрожи в теле.
Я молчу. Зеркало говорит. Из-за гула в голове я ничего не слышу.
Меня предупреждают, а я не слышу.