В шестидесятые годы бурно развивающаяся экономика Франции стала испытывать нехватку трудовых ресурсов на производствах и стройках. Испанцев и португальцев уже не хватало. Именно тогда широко распахнулись ворота для потока рабочей силы. И она хлынула в уютные французские города. Это были в основном граждане бывших колоний, хорошо либо худо-бедно изъяснявшиеся на языке Мольера. Они неплохо интегрировались и создавали столь необходимый ВВП. Заводы Рено и Пежо благодаря им увеличивали производство автомобилей, поддерживая славу французского автопрома.
Но со временем желающих жить в процветающем государстве (как и в соседних европейских странах) привлекала уже не только возможность получить работу, но и гарантия безбедной жизни в обществе с сильной системой социальной защиты. Наплыв желающих всё увеличивался, а с трудоустройством после нефтяного кризиса 1973 года пошли проблемы. К концу восьмидесятых годов во Франции безработица достигала тринадцатипроцентного рубежа. В такой ситуации приток из-за границы новых соискателей рабочих мест являлся просто нонсенсом, следовало переориентировать политику занятости, но никаких кардинальных мер для того, чтобы остановить экспансию мигрантов предпринято не было.
Зато путём статистических вывертов уменьшали процент безработных: то выведут из их числа проходящих всевозможные (как правило бессмысленные) курсы переподготовки, то придумают какую-нибудь систему предпенсий для увольнения компаниями сотрудников старше пятидесяти лет, то ещё что-нибудь. Цифры становились красивее, но положение лишь ухудшалось.
В итоге, пришли к чему пришли. Во Францию в частности, и в Западную Европу в целом прибывают всё новые и новые иммигранты, часть из которых даже не старается найти официальную работу. Ну, или делает это для вида. Зато всё больше и больше возможностей открывается на параллельных рынках труда: изготовление и сбыт наркотиков (об этом ниже), нелегальная торговля ворованным товаром или сувенирами на улицах туристических городов, интернет-мошенничество, расцветшее пышным цветом в последние годы.
Если вы, читатель, бывали в Париже, разве вам не приходилось видеть негров, размахивающих миниатюрными Эйфелевыми башнями или соборами Парижской Богоматери? Наверняка обращали внимание. Это и есть маленькая иллюстрация одного чёрного рынка. Казалось бы, ну, продают они их, ну, и ладно. Надо же как-то зарабатывать людям на жизнь! Увы, это лишь кажется. Такой бизнес генерирует криминал. К примеру, район вокруг настоящей Эйфелевой башни становится довольно опасным, здесь часты разборки местной мафии, они делят сферы продажи нелегальных сувениров, организуют азартные игры на деньги прямо на улице. Вот сухая статистика – с 16.06. 2022 по 29.11.2022 в этом спокойном когда-то уголке Парижа в результате полицейских рейдов 15 000 нелегалов выгнали с территории, около трёх тысяч задержали, конфисковали шесть тонн товара. Немало! А как это «нравится» местным жителям!
Но самое страшное вовсе не криминальная торговля сувенирами и даже не расцвет наркобизнеса. Ужаснее всего превращение некоторых пригородов в настоящие гетто, куда, как уже упоминалось выше, и полиция не всегда осмеливается заглянуть, где не всегда и не во всём действую законы Пятой Республики, а, напротив, могут соблюдаться законы шариата, вплоть до самых изуверских его версий, вроде насильственного удаления клитора у юных девушек. И это в двадцать первом веке! В передовой европейской стране! Чего уж тут говорить о чадре и всех её вариациях!
Ведь идёт ползучая легализация того, что раньше во Франции называли исламским платком и что считалось ударом по республиканским принципам. Сколько копий было сломано и ломается до сих пор насчёт ношения чадры и исламской одежды в школе. Нельзя и точка! Девиц за подобное исключали. А нынче они находят обходные пути: набросят на себя этот прикид в туалете и гордо шествуют по коридорам. Учителя признаются, что у них нет сил бороться с ползучим исламизмом. Более того, порой исламисты диктуют свои правила: осенью 2020-го Францию потрясло жестокое убийство преподавателя истории, которого фанатик из сетей обезглавил за карикатуры на Пророка. Надо признать, что учитель тоже виноват, нельзя оскорблять чувства верующих, но всё же… К тому же убийство предваряла длительная переписка в интернете, которую легко можно было выявить при помощи соответствующих фильтров.
Да что фанатики: Евросоюз даёт денежки организации Islamic Relief Worldwide и некоторым её ответвлениям в Германии. А они ни разу публично не осудили терроризм. Вот в Эмиратах они включены в список террористических организаций, но не в Европе. (Pierre Conesa. Vendre la guerre. Editions de l'Aube, 2022, p. 184) Но там, в Эмиратах, всё плохо с правами человека, скажут мне. Да, хуже, чем в европейских странах, зато терактов нет. От своих евроколлег пытаются не отставать и французские высшие чиновники: летом 2023 года Госсовет (консультирующий правительство орган) допустил возможность использования хиджаба в дамских соревнования по футболу, правда, за исключением выступлений за национальную сборную. Уже немало. Волосы женщины должны быть закрыты для чужого глаза. Совершенно справедливо, ведь именно открытость женского тела провоцирует мусульман, оголодавших по противоположному полу, нападать на европейских самочек (среди новых иммигрантов мужчин всегда намного больше). Именно так и сказал кёльнский имам Сами Абу Юсуф: «Одна из причин, по которой мужчины-мусульмане насилуют женщин – эта их манера одеваться. Когда они используют духи и выходят на улицу полуголые, это и происходит». В общем, девушки, вы хоть и в своей стране, у себя дома, но думайте, как одеваться, а то мы не можем сдержать нашу горячую и всё более многочисленную молодёжь.
И её сдерживать действительно всё труднее, потому что европейская юстиция демонстрирует по отношению к ним сверхгуманность. И во Франции, и в других странах. Так, в новогоднюю ночь 2023 в Берлине и в других крупных городах Германии арабо-негритянская молодёжь «веселилась», нападая на машины скорой помощи, пожарных и полицейских. Без серьёзных проблем, естественно, не обошлось: в одном Берлине – зафиксировали 38 нападений, пострадали тридцать три сотрудника сил правопорядка и пожарной охраны. Ретивые берлинские полицейские задержали 105 участников беспорядков, но к середине февраля все они были отпущены. Да, и конечно, мэйнстримовская немецкая пресса скромно замалчивала этническое происхождение бесчинствовавших. Неполиткорректно!
Естественным образом напрашивается вопрос – насколько всё то, что я написал выше, например, об иммигрантах типично? Может, это лишь редкие, разрозненные случаи? И не стоит лишних слов, само образуется, рассосётся? Франция с середины девятнадцатого века была страной иммиграции, сюда массово приезжали испанцы, итальянцы, португальцы, поляки, наконец, русские, после революции 1917 года. И все как-то интегрировались. Да, эти интегрировались, смешались с французским обществом. Ведь они были близки французам если не по языку, то по культуре и обычаям.
Совсем не то происходило с интеграцией во второй половине двадцатого века. Конечно, дети иностранцев учатся во французских школах, говорят по-французски лучше иных французов из овернской глуши, страна для них стала родной. Но родной стала не Франция, не её богатейшая культура, а те пригороды из многоэтажек, в которых они выросли, те районы Парижа, которые превратились в гетто, и привычное в них жизнеустройство. Там воспринимают Францию только как место жительства, там не принимают французскую культуру, там живут французы по паспорту, но не по духу. Более того, многие из них ненавидят страну, в которой живут. Однако они, естественно, у себя дома. Ведь у них нет другого. В этих кварталах европеец чувствует себя чужим и инстинктивно засовывает мобильный телефон поглубже в карман, фотографировать местных нельзя. Это не Европа. И сотни таких французов, уехавших воевать за исламское государство ИГИЛ, тому лучшее доказательство.
В одной французской комедии девяностых годов незадачливый агент какой-то национальной спецслужбы оказывается в плену у криминальной банды. Его жизнь в руках мафиози явно северо-африканского происхождения. После целой череды злоключений – беднягу допрашивали, чуть ли не расстреливали, увозили с завязанными глазами на машине, потом на самолете – напуганного до полусмерти спецагента выбрасывают из дверей автомобиля на тёмной улице, где лишь арабские вывески и, судя по лицам прохожих, ни одного соотечественника. Обалдевший от таких «пейзажей» он спрашивает у одетого более-менее по-европейски встречного мужчины, как попасть во французское консульство. Незнакомец разводит руки в стороны и смеётся: «Французское консульство? Оно здесь повсюду!» И действительно, пройдя несколько десятков метров герой фильма оказывается на одном из оживлённых парижских бульваров.
Конечно, киношники прибегнули к привычному приёму и немного дофантазировали реальность. Но нечто похожее можно увидеть и в столице, и в других крупных городах. И я сам ещё в далёком 1988-м году, сев в автобус со своей спутницей на парижском бульваре Барбес, славящимся обилием магазинов африканской одежды и еды, с некоторым удивлением (ожидал, но не до такой степени!) обнаружил, что мы оказались единственными белокожими пассажирами в переполненном зелёно-белом «Рено». Случись это где-нибудь в Сенегале, я бы не изумлялся, а, скорее, позабавился: надо же, мы тут одни белые! Но среди города Парижа такой поворот вызвал не скажу горький, но неприятный осадок: я ведь всё-таки приехал в Париж, в столицу европейской культуры, в город, о котором ещё несколько лет назад я мог лишь мечтать…
И совсем не о такой жизни мечтала русская пара – эмигранты во втором и третьем поколениях, покупая в начале шестидесятых домик в тихом пригороде Парижа – Ольне-су-Буа. Тридцать лет спустя они, уже будучи на пенсии, в разговоре со мной признались, что живут в середине арабо-негритянского города с населением в восемьдесят тысяч человек. И это в начале девяностых. Теперь Ольне-су-Буа частенько упоминается в полицейских сводках и в репортажах о беспорядках молодёжи нефранцузского происхождения. Вряд ли мои тогдашние знакомые дожили до нынешних времён, но здесь тот случай, когда говорят: «К счастью, они этого уже не увидели». Нечто подобное можно сказать и о более известном нашему читателю городке Сен-Женевьев-де-Буа, известному благодаря кладбищу, на котором похоронен цвет первой, послереволюционной, волны русской эмиграции. Когда-то тихое парижское предместье превратилось в криминогенное место, где коренного француза встретить трудно.
Но вот массовых намазов на улицах парижских пригородов в восьмидесятые годы ещё не было. Хотя и этому явлению уже не один десяток лет. Не имея ничего против ислама в принципе, скажу лишь, что предпочитаю видеть такие картины на улицах арабских городов. Впрочем, Париж, видимо, таковым рано или поздно станет. Неслучайно, один правый политик, Эрик Земмур, назвал свою партию, созданную под выборы 2022 года, «Реконкиста». Так назывался длительный процесс отвоевания европейцами у мавров Иберийского полуострова. Тогда у испанских рыцарей получилось, а вот Земмур набрал всего лишь семь процентов голосов. Может, он передёргивает, потому и не поддержали его французы? И я вместе с ним сгущаю краски, а на самом деле идёт процесс интеграции мусульман-переселенцев и их семей? Ну, не без эксцессов, конечно, так это нормально – всегда и везде идёт борьба. Не передёргивает, и я не сгущаю краски. Послушаем бывшего Президента Франции Франсуа Олланда, вот что он однажды заявил, говоря о существовании во Франции параллельного исламского мира: «Как можно избежать раздела (на христианские и мусульманские районы страны – И.К.)? Ведь это уже на самом деле происходит». (Перевод по тексту газеты Le Figaro: https://www.lefigaro.fr/vox/politique/2016/10/12/31001-20161012ARTFIG00292-immigration-l-incroyable-aveu-de-francois-hollande.php). Самое интересное, что Олланд озвучил это признание, в реальности, признание собственного бессилия, ещё находясь на посту президента, в 2016 году. Обычно языки у французских политиков развязываются после ухода из активной деятельности. Но тогда, в 2016, этим всё и ограничилось. Видать, сказал лишнего, и осознал. Поговорили, что называется, и хватит.
И неудивительно, арабский, неевропейский мир проник уже в самые верхние эшелоны власти. В Великобритании премьер – индус по происхождению, а в самой большой британской автономии, Шотландии, – пакистанец, и приносил он присягу королеве, кстати, на родном языке, на урду. Во Франции пока до такого не дошли, но в новом правительстве Макрона образца 2022, возглавляемом мадам Элизабет Борн, министром культуры назначили даму ливанского происхождения, а систему образования возглавил сын выходца из Африки Пап Ндиай – известный специалист по изучению расовой дискриминации. Видимо, на посту искоренял дискриминацию в школах. Ведь всем известно, что дети иммигрантов получают худшие оценки, нежели дети французов. А это и есть дискриминация. Вывод понятен, надо делать так, чтобы им ставили оценки получше. Ещё он известен своим отрицанием феномена исламогошизма во французских университетах. Это когда в борьбе против европейских крайне правых националистов левая и левацкая идеологии сближаются с исламизмом. Враг-то один. Правые и крайне правые, они усиливаются, так же как и крайне левые. Раскол растёт. Понятно, почему Пап Ндиай отрицает исламогошизм, видимо, ему он близок, понятно также, почему он удобен Макрону – электорат увеличивается, ведь родившиеся на территории Франции автоматически получают гражданство. Они теперь у себя дома, и они начинают диктовать правила поведения. Что можно, что нельзя, как правильно, как неправильно. Практикующие мусульмане Франции открыто заявляют, что на первом месте для них исламские ценности, а на втором – республиканские, то есть французские. Ну, хоть на втором…
Чего же удивляться, что бунты и погромы во французских городах разразились летом 2023 после гибели юноши по имени Наэль Мерзук. Вот если бы «жертву полицейского произвола», скажем, Жан Дюшан, наверняка бы события не приобрели такого размаха. Во всяком случае, подобные истории регулярно имеют место, по статистике 13 случаев в год, и частенько целесообразность применения оружия вызывала вопросы. Все люди равны, но есть те, которые равнее других? BLM по-французски?
А почему нет? Ведь эти люди у себя дома в конце концов, и, как они считают, им нужно отвоёвывать свои права, делать так, чтобы получить свой, заслуженный кусок пирога. А для этого все средства хороши и любой предлог тоже. Потому нужно давить и давить на это общество и на это правительство. А правительству делать вид, что не замечает, что так и должно быть.