Мальчишкам скучно; это моя вина: я вожу их по стариковским местам. Но ведь они так упрашивали! Я думал, их развлечет вид из окон, но они быстро обозрели окрестности. Все в отца: им слишком скоро все надоедает. Поколение, свихнувшееся на переключении телеканалов и страдающее экзистенциальной шизофренией. Что с ними будет, когда они обнаружат, что нельзя иметь все и быть всем на свете? Мне их жаль, потому что лично я до сих пор так и не пришел в себя после этого открытия.
Мне всегда странно смотреть на своих детей. Как бы я хотел сказать им: «Я вас люблю», но сейчас уже поздно. Когда им было по три года, я повторял это до тех пор, пока они не засыпали. По утрам я будил их, щекоча им пятки. У них всегда были холодные ноги, вылезавшие из-под одеяла. Теперь они чересчур мужественны и сразу поставили бы меня на место. И потом, я никогда ими не занимаюсь, не так часто их вижу, они ко мне не привыкли. Вместо того чтобы говорить им «я вас люблю», надо было бы сказать вот что:
– Гораздо хуже, чем когда отца нет, это когда он есть. Однажды вы поблагодарите меня за то, что я не подавлял вас. Поймете, что я помогал вам взлететь, любя вас издалека.
Но сказать им такое сейчас, наоборот, слишком рано. Они поймут, когда им будет столько лет, сколько мне: сорок три. Странная вещь – братья: они неразлучны, но вечно друг с другом воюют. Сегодня утром, грех жаловаться, они не очень ругаются. Они ненадолго отвлеклись на хлопья «Райс криспис»: «Shap», «Crackle», «Pop»[20]. Мы говорим о каникулах, украденных у школы. Дэвид хочет еще раз побывать в парке аттракционов студии «Юниверсал». Он весь год щеголял в футболке с надписью «I survived Jurassic Park»[21]. Не желал даже положить ее в грязное белье! Есть ли на свете худший сноб, чем семилетний мальчик? Позже человек становится более дисциплинированным и меньше выпендривается. Взгляните на Джерри, он на два года старше, и это уже взрослый мужчина: контролирует себя, идет на компромиссы. Он тоже выдрючивается – у него свитер с Эминемом, – но хоть не так часто: все-таки старший. Дэвид вечно болен, ненавижу его беспрерывный кашель, он меня раздражает, и я никак не могу понять, отчего бешусь – от звука его кашля или от беспокойства, естественного для любящего отца. Вообще-то, я дергаюсь потому, что не знаю, хороший я или нет, зато точно знаю, что я эгоист.
Какой-то бразильский делец закуривает сигару. Совсем свихнулся – курить в такую рань. Я делаю знак метрдотелю, тот устремляется к нему: в «Windows» курить запрещено, равно как и во всех общественных местах Нью-Йорка. Бразилец прикидывается, будто в первый раз слышит о таком законе, возмущается, требует выделить особое место для курения. Метрдотель объясняет, что ему придется выйти на улицу! Вместо того чтобы потушить сигару, курильщик встает и удаляется в сторону лифтов; наверно, для него это вопрос чести…