В давние времена, когда медведя в Норланде можно было встретить чаще, нежели человека, когда в диких урочищах жили великаны, на месте парка Тиведен шумела вековая дубрава. Она тянулась от южного берега Фрайзера на восток, где смыкалась с лесами предгорий. Время шло, люди расселялись по долинам, и деревья трещали под топорами крестьян. От древней дубравы остался небольшой островок, уцелевший потому что короли Норланда объявили его своим охотничьим заповедником. Столица, прежде целиком умещавшаяся на Кабаньем, разрослась и окружила Тиведен домами. От прежнего звериного царства в парке остался табунок косуль, семейство лис и белки, выпрашивающие семечки у зашедших в парк горожан.
При короле Юхане в Тиведене возвели охотничий замок с угловой башней и декоративными зубцами на стенах. Но к моменту окончания стройки королевские охоты в парке уже отгремели. Аристократы выезжали за красным зверем в предгорья Берегового хребта и в Межгорье, самые отчаянные забирались за Становой. Вся охотничья деятельность в Тиведене свелась к отстрелу чрезмерно размножившихся лис и копытных. А замок Юханхольм превратился в приют для Унрехтов, желавших кутнуть вдали от любопытных глаз, в том числе подальше от собственных жён.
В прежние времена в просторном холле замка стояло чучело великана, огромного и свирепого, с палицей в узловатой ручище, с бешено сверкающими стеклянными глазами. Времена изменились и стало неприлично держать в доме чучело пусть и враждебного, но разумного существа. Великана куда-то спрятали, вместо него в холле поставили чучело медведя, тоже огромного. Коридоры, залы и спальни замка украшали головы зверей, добытых членами королевского дома. Куда бы ни посмотрел гость, взгляд натыкался на злобно оскалившегося волка, лося с раскидистыми «лопатами» рогов или изящную головку косули.
На стенах, покрытых нарочито неровной штукатуркой и на дубовых панелях висели массивные рогатины, которыми короли Норланда когда-то брали медведей на берлоге, кабаньи мечи с расширенными на конце клинками, кортики с волнистыми лезвиями, тронутые ржавчиной аркебузы, арбалеты, неспособные сделать ни одного выстрела из-за пересохшей тетивы, но всё ещё грозные с виду. С перекрестий потолочных балок на цепях свисали люстры, сделанные из оленьих рогов. Люстры, как и в прежние времена можно было опускать с помощью спрятанных за потолком блоков, но вместо свечей на отростках рогов крепились вполне современные электрические лампочки.
Пирушка была в разгаре. У камина слуги установили фуршетный стол, на котором горки тропических фруктов чередовались с нарезанной тончайшими ломтями бужениной, нежнейшее фрикасе стояло рядом с мисками маринованной селёдки – рыбы в Норланде совершенно неизбежной на любом столе, от королевского до нищенского. В ведёрках со льдом остывали бутылки игристого, свет люстр преломлялся гранях коньячных штофов и графинов с норландской водкой. Последняя по безжалостному заключению знатоков больше походила на картофельный самогон – такая же крепкая и вонючая.
Фрей опоздал к началу пирушки. Ничуть не расстроившись, он повесил портупею с кобурой на стул и с колодой карт обходил приятелей:
– Господа, не желаете составить партию в покер?
– Иди к чёрту – посылали его отовсюду. – С тобой только сядь играть и к утру останешься без штанов.
Фрей никогда не мошенничал с картами, но арифмометр в его голове работал безупречно и севшие играть с принцем обыкновенно оставались, если не без штанов, но точно без денег. Однажды шутки ради против Фрея посадили корнета гусарского полка, про которого знали, что тот нечист на руку. Шутка кончилась печально. Сапёр почуял неладное, вступил с гусаром в спор и в качестве веского аргумента воспользовался подсвечником. Шулера увезли в больницу, а Фрею пришлось почтить своим визитом гарнизонную гауптвахту.
– Привет, Феликс! – Фрей увидел старшего брата и присел рядом. – Не хочешь перекинуться в картишки?
Феликс Унрехт в белом кителе лейтенанта флота вольготно расположился на диване в обществе некой рыжей дамы в чрезвычайно смелом муслиновом туалете.
– Я не собираюсь проиграть тебе жалование, чтоб потом целый месяц у тебя же одалживаться, – ответил Феликс. – Лучше найди кронпринца. Он смелый парень и у него неограниченный кредит в банке.
– А где он?
– Уединился с Марией Зоряной. Показывает ей коллекцию кинжалов, – Феликс усмехнулся. – Но ты не расстраивайся, кронпринц решителен и быстр. Управится минут за десять. Тогда можешь раздеть его догола.
– А кто такая Зоряна? – Фрей никогда раньше не слышал об этой даме полусвета.
– Ты знаешь, кто такая Зоряна? – спросил Феликс у своей подруги.
Рыжая отрицательно мотнула головой.
– Слушай, Фрей, никто не знает Зоряну. Но поверь, проверять такую красотку по «Бархатной книге» – преступление похлеще неуплаты налогов.
В зал вошёл младший брат наследника, принц Генрих. Высокий, но рано обрюзгший, с невыразительным лицом и объёмным брюшком никак не вязавшимся с зелёным мундиром конных гвардии егерей.
– Привет егерям! – Феликс салютовал сыну короля папиросой.
– Добрый вечер, ваша светлость, – Фрей всегда терялся в присутствии этого странного человека.
– А добрый ли он? – загадочно спросил Генрих и вперил во Фрея свои водянистые, чуть навыкате глаза.
И что прикажете отвечать на это? При дворе Генрих слыл чудаком, но чудаком небезобидным. Без видимого повода он мог затаить обиду на придворного и третировать его всеми доступными способами, которых у этого сумрачного господина было немало. При полном отсутствии телесных уродств он (уникальный случай!) был сильным колдуном, почти не уступая своему отцу. Злые языки утверждали, будто у Генриха уродливым было не тело, а душа.
– Пойду, проветрюсь, – решил Генрих и повернулся к выходу.
– Вот принесла нелёгкая! – прошипел ему в спину Феликс. – Зануда!
Здоровущие рыжие близнецы Торкел и Торстен ухватили двух девушек и устроили цыганские пляски под гитару. Один из них, кажется, Торкел хотел повторить трюк из кордебалета с подкидыванием девицы вверх. Но оба не удержались и рухнули, опрокинув стул, на котором висела портупея Фрея. Сапёр подумал о том, что портупею и кобуру с заряженным пистолетом надо убрать куда-нибудь подальше. Он нагнулся, чтобы поднять оружие. Из-за дверей раздался жуткий крик.
– Это кронпринц, – сообщил Феликс своей подруге. – Как ему хорошо! Я слышал, его кинжал высшего сорта. Боюсь, после Зоряны невеста покажется наследнику маленькой сушёной воблой.
Фрей выпрямился. У него появилось жгучее желание хлестнуть брата портупеей по лицу за слова о Фрее. Но не успел. Двери распахнулись, и в зал ввалился наследник. Он был совершенно голый, по ногам текла кровь, из распоротого живота кронпринца до колен свисали сизые петли кишок.
– Что? – Феликс привстал с дивана. – Что за чёрт?
Наследник сделал шаг, пошатнулся и рухнул ничком. Сейчас же из комнаты в зал ворвалось нечто, совершенно голое, с перекошенным лицом и кровью на скрюченных пальцах. Существо прыгнуло через зал и молча вцепилось зубами в горло одному из Юнкеров. Драгун не удержался на ногах и рухнул, завопив не своим голосом. Фрей выхватил пистолет. Он шагнул к существу, за волосы оттянул его голову кверху и выстрелил твари в висок.
В зале воцарилась тишина. Слышно было, как тикают часы на стене. Пахло табачным дымом, кровью и порохом. Юнкер (возможно Торстен) икнул, оттолкнулся локтям и задом отполз к стене. Он не пострадал, высокий и жёсткий воротник мундира защитил его шею от зубов. Подошёл Феликс и стал разжимать пальцы брата, всё ещё удерживающего иссиня-чёрную шевелюру убитой женщины.
– Отпусти, – уговаривал он, – Всё уже кончилась. Вот это я понимаю – любовь до гроба!
Фрей встрепенулся и пришёл в себя. Он попытался привычным жестом сунуть пистолет в кобуру и обнаружил, что кобура вместе с портупеей заброшены в угол. Двери распахнулись, в зал ворвался начальник конвоя, за ним конвойные унтеры и агенты в штатском. Майор подбежал к распростёртому на полу наследнику.
– Что здесь произошло?
– То и произошло, – Феликс подобрал портупею и сунул её в руки брату. – Подружка кронпринца оказалась марой и убила своего любовника. Бедная девушка, она даже не знала, что на ней лежит заклятие. Интересно, чьих рук это дело?
Зал взорвался воплями. Кто-то со стоном попытался упасть в обморок, другие требовали карету скорой помощи.
– Здесь нужна не скорая помощь, а катафалк, – сообщил майор. – Господа, я вас поздравляю, у нас новый наследник престола, – и добавил чуть тише: – Плакала моя пенсия.
Фрея колотило мелкой дрожью. Он наконец спрятал пистолет в кобуру и теперь бился с пряжкой, пытаясь застегнуть ремень на поясе.
– А ты молодец, – сказал ему Феликс. – Раз! И выставил маре мозги. – Он взял брата за локоть и отвёл в сторонку. – Кому-то надо прямо сейчас ехать к Прокажённому и сообщить о том, что его сына убили.
Фрей наконец справился с дрожью в руках и застегнул пряжку.
– Хорошо. Я сообщу.
Во дворце царила мёртвая тишина. Человек за непроницаемой занавесью безмолвствовал, часы на каминной полке стояли, словно само время остановилось. Вдруг королева схватила себя за волосы на висках и с силой дёрнула.
– Ы-ы-ы!
– Без истерик! – скомандовал король. – Если солдат гибнет на посту, его заменяют. Я сообщу Генриху о том, что он будет женихом Фреи. Бракосочетание состоится в назначенный день.
– Но траур! – воскликнула королева.
– Трёх дней достаточно. Разумеется, подготовка к свадьбе будет вестись и в дни траура.
К свадьбе готовились с тем мрачным остервенением, с которым матросы заделывают пробоину в трюме. Не все до конца понимали, но исподволь чувствовали – бракосочетание кронпринца с Фреей станет актом независимости королевства. С утра до позднего вечера в покоях Безручки сновали девушки с ворохами кружев и отрезами тканей в руках, портнихи на живую нитку прихватывали куски материи, которым предстояло стать подвенечным платьем. Иногда в покои врывалась королева, и тогда Фрее хотелось спрятаться хоть под диван. Бледная, с тёмными кругами под глазами и сединой на висках, она быстро оглядывала Фрею, которая ни жива ни мертва, стояла на табуретке, бросала несколько слов портнихе и также стремительно выходила прочь. Последние метры кружев пришивались утром за час до свадьбы. И всё же платье Фреи было великолепно. Его сшили из старинного белого муара и украсили золотыми розами. На корсаже сделали квадратный вырез, подобающий невестам из королевских домов Империи. Волосы Фреи завили и увенчали розовым венком, позади венка надели диадему с бриллиантовыми колосьями – подарок матери. Из-под диадемы на плечи Фреи ниспадала складками отороченная кружевами вуаль.
Когда всё было готово, старый граф Линдберг взял Фрею под руку. В восьмиугольном зале-ротонде, отделявшем приватные королевские покои от публичной части дворца, придворные выстроились в процессию. Гофмаршал, высокий представительный старик в расшитом позументом мундире указывал придворным их места согласно рангу. Сразу за Фреей по старшинству встали Унрехты, Юнкеры, Врангели, приехавшие на торжество Роппы.
Процессия вышла из ротонды и потекла через анфиладу северного крыла. Придворные миновали Малахитовый зал, чьи стенные панели и колонны норландского малахита обрамлял орнамент из золочёной бронзы, прошли Мраморную гостиную, украшенную фантазийными скульптурами первых королей Норланда, Гвардейскую галерею, где висели портреты героев Еретической войны, а свет лился через стеклянный потолок. Залы были полны народу, проходы охраняли солдаты гвардейского егерского полка в тёмно-зелёных мундирах и свет ламп преломлялся на гранях штыков.
В Зале Гобеленов, где процессия повернула в восточное крыло, Фрея обернулась и заметила, что её паж, юный граф Розен двенадцати лет от роду покраснел от напряжения и готов расплакаться – настолько тяжёл был шлейф принцессы. Фрея мягко высвободила шлейф и накинула его на руку. Получилось не совсем по этикету, но всё же лучше, чем идти со всхлипывающим мальчиком за спиной.
Процессия ступила под стрельчатые своды церкви. Принцесса поискала глазами Фрея. Он должен, просто обязан присутствовать на церемонии, но сапёра нигде не было видно. За два дня до свадьбы в Инженерное училище приехал Пузырь и потребовал расписание дежурств. Получив график, он вычеркнул фамилию офицера, чьё дежурство приходилось на Успение и вписал Фрея. Принц так никогда и не узнал, какими соображениями руководствовался Пузырь, лишив своего воспитанника возможности присутствовать на свадьбе Фреи.
Граф Линдберг подвёл принцессу к алтарю. Как сквозь сон она слышала слова архиепископа. Фрея вздрогнула, когда Генрих коснулся её влажными руками, чтобы надеть кольцо.
«Я обязательно полюблю его», – решила про себя Фрея и протянула кронпринцу ладонь с растопыренными пальцами. – «И сделаю всё, чтобы он полюбил меня».
Генрих неловко надел кольцо и тут выяснилось, что кольца перепутаны. Большое кольцо едва держалось на тонком пальце Фреи, а маленькое… Нет, лучше не пытаться насадить его на корпулентного наследника.
«К чёрту приметы!» – Фрея сняла кольцо, легко надела его на палец Генриха и мило улыбнулась кронпринцу: «Твой ход! Вторая попытка».
Банкет начался сразу после венчания, длился целый день и весь вечер, грозя затянуться до утра. На улицах народ праздновал свадьбу кто во что горазд, и даже записные республиканцы не отказывали себе в удовольствии опрокинуть стаканчик за здоровье молодых. В залах дворца банкет распадался отдельные пирушки, звучали тосты и здравицы, всё более бессвязные по мере того, как вино перемещалось со столов в утробы гостей. Только Фрея не принимала участия во всеобщем веселье. Королева с обер-гофмейстериной, дородной и плечистой супругой Линдберга отвели принцессу в спальню наследника и ловко, без помощи горничных раздели.
– Суховата, – с сомнением заметила обер-гофмейстерина.
– Не ради телесных удовольствий брали, – значительно ответила королева, – продолжения рода для. Моему балбесу сойдёт.
Фрею облачили в ночную рубашку из прохладного и скользкого батиста, уложили на постель под бархатным балдахином. Королева раскидала локоны принцессы по подушке, а обер-гофмейстерина художественно расположила складки одеяла. Напоследок она хотела снять очки Фреи, совершенно неуместные в прохладном великолепии спальни. Принцесса в ужасе схватилась за дужки.
– Нельзя!
Обер-гофмейстерина пожала плечами и отступилась. Нельзя так нельзя. В каждой избушке свои игрушки, в каждом роду Старших свои страхи и демоны, которых лучше не трогать.
– Только попробуй мне учудить! – напутствовала невестку королева и пригрозила ей кулаком. – Прибью!
– Занавеси на балдахине опускать? – спросила обер-гофмейстерина.
– Не надо. И свечу не гаси. А то Генрих промахнётся мимо постели. Он может. Мой старший никогда не промахивался, сколько бы ни принял на грудь.
Королева всхлипнула. Обер-гофмейстерина обняла старую подругу за плечи и повела рыдать прочь из спальни. Фрея осталась одна.
В залах дворца гремела музыка, но сквозь толстые стены в спальню не проникало ни звука. На мраморном столике тихо оплывала воском свеча, рядом посверкивала алмазами диадема. Привидением белело брошенное на кресло подвенечное платье. Фрея лежала, боясь шевельнуться.
Дверь распахнулась и в спальню дохнуло сквозняком. Пламя свечи затрепетало. Фрея обернулась, ожидая увидеть Генриха. В дверях стоял рослый хорошо сложенный офицер гвардейского конно-егерского полка, в котором Фрея узнала Алвара Даля, адъютанта кронпринца. Расчёсанные на пробор белокурые волосы офицера блестели от избытка бриллиантина, над влажными губами белела полоска подстриженных усиков, воротник мундира расстёгнут, золотой гвардейский аксельбант беспорядочно спутан.
– Мадам! – блондин пьяно покачнулся, но совладал с земным притяжением. – Кронпринц просил передать, что не придёт. У него мигрень. Но если мадам желает провести ночь не одна, то я… Заверяю, наследник не против.
Занавеси балдахина взметнулись как крылья хищной птицы.
– Убирайся! – прошипела Фрея.
Перепуганного гвардейца вынесло в коридор как пробку из бутылки с игристым. Раздался шлепок – мерзавца припечатало спиной к простенку. Дверь спальни с грохотом захлопнулась, крылья-занавеси бессильно опали. Фрея обняла подушку и тихонько заплакала.