Предо мною меч,
Петля, ружье, отравленная сталь.
Новым домом Белла стал ипподром, наспех переоборудованный в лагерь для военнопленных иностранцев. На первый взгляд он выглядел как любой другой концентрационный лагерь: грязный, угнетающий, репрессивный и жестокий.
Рухлебен граничил с рекой Шпрее на севере и улицей, иронично названной Фрайхайт – Свобода, – на юге. Между заключенными и Фрайхайт стояла вооруженная охрана и два неприступных забора. Первоначальные 11 бараков лагеря были построены для лошадей. Барак Белла № 11 находился в юго-западном углу, рядом с казино и помещениями охраны [1]. В каждом бараке было в среднем 27 грязных стойл, в каждом стойле около шести человек на трех двухъярусных кроватях, расположенных у стен. На чердаках над ними, где когда-то хранили сено, в тесных помещениях размещалось еще больше мужчин. Жизнь была неприятно душной, многолюдной и темной. Зимой было холодно, летом – жарко.
Заключенные могли свободно передвигаться по территории лагеря, за исключением случаев, когда охранники запирали их из-за побегов, карантина или в качестве группового наказания. Пешком от одного конца лагеря до другого можно было дойти где-то за десять минут. Постоянно стоял шум, заключенные то и дело спорили. К счастью, у них была боксерская груша. Когда этого оказывалось недостаточно, они надевали перчатки и выходили на боксерский ринг.
Охранники, некоторые из которых безжалостно издевались над заключенными, едва ли улучшали общую атмосферу. Не делали этого и близлежащие военные заводы. Рухлебен находился на промышленной окраине Берлина, где из труб безостановочно валил ядовитый дым. Оружейные заводы приносили своим владельцам огромную прибыль, производя отравляющий газ, чтобы душить солдат в окопах, бомбы для дирижаблей, чтобы сносить жилые дома в Бельгии, торпеды для потопления пассажирских судов в Атлантике и артиллерийские снаряды для поражения Парижа.
Поначалу ситуация была крайне плачевной, поскольку люди, которые в мирной Германии жили счастливо и никого не трогали, внезапно оказались заключенными, вынужденными мириться с плохим питанием и санитарными условиями, постоянным шумом и потерей личного пространства. Но заключенные собрались и приняли групповое решение отбросить уныние и сделать свою жизнь достойной. Лидеры, такие как, например, биолог Майкл Пиз, хотели остаться людьми, построив собственную цивилизацию. Охранники не возражали, возможно потому, что многие хотели нажиться на лагерной экономике. Заключенные, используя инфраструктуру бывшего ипподрома, открывали магазины, устраивали масштабные мероприятия, например театральные и музыкальные представления, и даже организовали собственный университет: в Германии было много британских ученых, потому что они, как и Белл, учились здесь в университетах – одних из лучших в мире.
Если бы вам пришлось оказаться в тюрьме, трудно представить себе лучший вариант, чем Рухлебен. Благодаря тому, что множество талантливых музыкантов было сосредоточено в одном маленьком месте, тюремная жизнь превращалась в подобие бродвейского шоу. Некоторые из музыкантов были гастролирующими профессионалами высочайшего уровня. Другие были в Германии на фестивале Вагнера, как, например, друг Белла великий канадский дирижер Эрнест Макмиллан, который провел большую часть войны в Рухлебене. Когда началась война, немецкая полиция схватила исполнителей, как и остальных «граждан враждебных государств». А значит, Белл слушал концерты известных инструменталистов в самом популярном тюремном музыкальном заведении всех времен.
Тем временем театр Рухлебена ставил роскошные постановки с участием опытных актеров. Майкл Пиз поставил свою пьесу, а Белл построил декорации для пьесы Шекспира «Как вам это понравится». Приезжий высокопоставленный человек написал, что постановка Шекспира в Рухлебене была не хуже любой из городских постановок.
Хотя все они были заключенными, мужчины импортировали иерархию социальных классов из Англии. Те, у кого были деньги на расходы (а именно средства, присылаемые из дома), могли платить другим за приготовление пищи и уборку. Пленные матросы, уже привыкшие к таким обязанностям, были рады подзаработать. Постепенно Рухлебен стал маленьким островком относительного мира и культуры для 5000 избранных, пока Великая война уничтожала миллионы людей.
И все же это был не санаторий. В лагере содержались головорезы и преступники, антисемиты, нападавшие на людей с ножами, и будущие нацисты. Некоторые из «иностранцев» были немцами, но в силу происхождения или места рождения были причислены Германией к «гражданам враждебного государства». Пусть они и застряли в тюрьме, их сердца по-прежнему принадлежали Германии.
В Рухлебене стоял жуткий шум. Разгневанные охранники кричали, угрожая всех расстрелять. На близлежащем поле иногда практиковали обращение с пулеметом, что делало невозможным работу и разговор. Часто случалось воровство; приватность была редкостью.
Заключенные могли отдохнуть в синагоге, библиотеке или в отделении Ассоциации молодых христиан (YMCA). Но для личного времени нужно было арендовать «закуток» – небольшую будку, где до войны игроки делали ставки. Белл спешил занять там место. Зимние месяцы он дрожал в своей неотапливаемой каморке, писал письма, читал книги, например «Фауста» и новейшие исследования в области феноменологии (Эдит Штайн присылала ему последние статьи), и заполнял свои дневники. Среди прочего он был занят пьесой, романом, архитектурными проектами, философией, историей и самоанализом.
К середине 1915 года Рухлебен мог похвастаться новыми бараками и улучшенной сантехникой, здесь проводились спортивные лиги, спектакли и академические лекции. Жизнь среди интернированных организовывалась самостоятельно. Все проистекало исключительно из изобретательности и ресурсов заключенных. Например, интернированный по имени Альберт Кампс открыл в Рухлебене почтовое отделение с собственными марками и сотрудниками. Вскоре рухлебениты сформировали собственное общество, настоящую Маленькую Британию на самом неожиданном аванпосте империи. На Бонд-стрит Белл мог начать день с покупки обуви, а затем купить мыла, вилку, новую книгу и даже смокинг, если бы захотел. Рядом с парикмахерской располагался кинотеатр «Рухлебен», название которого было профессионально нанесено по трафарету на стену деревянного здания. Там, судя по фотографии, сделанной Беллом, он мог посмотреть новейший фильм Матта и Джеффа «Кухонный переполох» (Mess Kitchen), который, как и обещала реклама, был «тот еще фильм!». Бонд-стрит не была похожа на лондонский Вест-Энд, но для тюрьмы была просто поразительной. Заключенные с капиталом перепрофилировали деревянные здания, пригодные для игроков на скачках, импортировали товары и продавали их своим сокамерникам. Охранники нашли способ урвать долю.