Прижимая телефон плечом к уху, прохожу в квартиру, сердце бьется, как ненормальное. Из динамика слышны трели классической музыки: в британском консульстве на Фиджи до сих пор не берут трубку.
Не останавливаясь, шагаю на кухню, доставая на ходу из пакета бутылку вина. Чистых стаканов нет, пойдет и кружка. Трясущимися руками наливаю вино, в висках пульсирует. Выдавливаю из шуршащей упаковки пару таблеток обезболивающего, запиваю вином.
Наконец, мне отвечают из консульства: Майк Брасс дал показания полиции, скоро мне вышлют расшифровку стенограммы на имейл.
Прихлебывая из кружки, тороплюсь в комнату Лори, смахиваю со стола книги и бумаги, включаю ноутбук.
Проверяю почту – новых писем нет.
Барабаню пальцами по столу. Так, надо посмотреть новости. Выхожу на британские и зарубежные сайты: «Ньюс-24», «Фиджи таймс», Си-эн-эн, «Гардиан», а также «Твиттер». Через минуту во вкладках висит пара десятков страниц. Почему я не узнала об этом на работе? Хотя, конечно, в нашем еженедельнике мы как-то больше пишем о частной жизни людей.
Просматриваю и впитываю предложения, абзацы, подзаголовки, цитаты и мнения. Ищу хоть что-то новое – увы, по большей части попадается уже давно известное.
Пальто снимаю только через час. Через два скидываю кроссовки. Томящаяся в микроволновке лазанья забыта. Вперив глаза в экран, горстью ем сухие хлопья прямо из коробки, не замечая, как они просыпаются на одежду, запиваю вином.
Проверяю почту, снова и снова, до ломоты в пальцах.
Гляжу на стену, рассматриваю выцветшие газетные вырезки, фотографии с покоробившимися краями. А ведь я чуть не закрыла дверь в эту комнату навсегда. Даже моя одержимость дала слабину, и я чуть не отказалась от поисков Лори.
Новые мысли и версии роятся в голове, как пчелы. Прощупываю каждый новый вопрос и зацепку, однако все они заводят в тупик, туже и туже затягивая гаечный ключ вины на горле…
Решительно встаю из-за стола и протягиваю руку к сегодняшней газете, отрываю первую страницу и прикалываю в середине стены, сразу над фотографией Майка Брасса.
«СЧИТАВШИЙСЯ ПОГИБШИМ ПИЛОТ НАЙДЕН ЖИВЫМ НА ФИДЖИ» – заново перечитываю статью. «Выяснилось, что после исчезновения самолета Майк Брасс жил на крупнейшем острове архипелага Фиджи под вымышленным именем».
Он не погиб. Но зачем решил спрятаться?
Всматриваюсь в холодные голубые глаза на фото: что произошло в самолете, если пилот предпочел скрыть это от всех? Кое-что я знаю, но этого мало. Слишком мало.
Опираюсь ладонями о деревянную столешницу, пытаюсь сосредоточиться.
Вдох. Выдох.
Наклоняю голову вперед, закрываю глаза.
Вдох. Выдох.
Так. Пилот жив.
Что дальше?
Что стало с самолетом? Где остальные пассажиры?
Лори, Лори! Что случилось на борту? Расскажи мне!
Жду, что в голове зазвучит ее голос… По щекам текут горячие слезы. На этот раз она безмолвствует.
Тишина.
Вздрагиваю от телефонного звонка.
– Алло?
– Это Пит.
– О… – я не нахожусь с ответом. Больше года не разговаривала с бывшим мужем Лори.
– Видела новости? Нашелся пропавший пилот. Эрин, ты что-то знаешь? Это правда? Он жив?
– Да, я в курсе. Его допросили в больнице. Скоро должны выслать расшифровку стенограммы.
Нажимаю на кнопку «обновить» – во входящих пусто.
– Ага, так, значит, – размышляет Пит. – То есть живой, а сам ни слуху ни духу.
Я молчу.
– И что, по-твоему, это значит? – вопрошает он.
Оставляю вопрос без внимания и задаю свой:
– Как дела у Зоуи?
На краткий миг представляю, что с Зоуи все кончено: она получила несовместимую с жизнью травму в результате неудачного приземления на коврик для йоги или погибла, уронив на себя гирю. Но, вспомнив их с Питом прелестную круглолицую малышку, которой досталась улыбка отца, решаю сосредоточиться на деле, отбросив туманные помыслы о расколе в отношениях.
– У Зоуи все нормально, Эрин. Лучше расскажи про себя.
Последний раз он задавал этот вопрос на поминках Лори. Не припомню дня ужаснее. Я всеми фибрами души сопротивлялась проведению поминок, не хотела с ней прощаться.
Меня спасает звуковое уведомление о входящих.
– Письмо из консульства… – сообщаю я, вглядываясь в экран монитора.
– Что там?
Не отвечаю.
Письмо от некоего доктора Альбы из центральной клиники Фиджи. Он пишет, что сделанная Майку Брассу компьютерная томография показала наличие опухоли мозга, которая, по их мнению, привела к потере сознания и таким последствиям, как затруднение речи и потеря памяти. Нажимаю на прикрепленный файл: короткий, не более двух страниц, документ. Бегаю взглядом по строчкам, внимая каждому ответу пилота… Так… Дочитываю… Не может быть… И все?
В примечании сказано, что по просьбе врача из-за нестабильного состояния интервьюируемого разговор был прерван.
– Эрин?
– Да… – отвечаю я.
Вжимаю пятки в холодный пол, пытаясь унять дрожь в ногах.
– Что пишут? – в голосе Пита волнение.
– Почти ничего…
Я читаю вслух:
Помощник детектива: Вы подтверждаете, что вас зовут Майк Брасс и вы капитан самолета, выполнявшего рейс FJ209?
Майк Брасс: Да.
Помощник детектива: Через двадцать две минуты после взлета вы сообщили наземным службам по радио, что полет проходит нормально. Восемь минут спустя самолет пропал с радаров. Вы можете объяснить, что произошло после вашего последнего выхода на связь?
Майк Брасс: Э… возникла… проблема… (Запись прервана. Пациент закашлялся, медсестра напоила его водой через соломинку.)
Помощник детектива: Объясните подробнее, какая проблема?
Майк Брасс: (Не отвечает.)
Помощник детектива: Следствие полагает, произошло что-то с самолетом. Грозовой фронт оказался сильнее, чем по прогнозу. Вам пришлось совершить аварийную посадку?
Майк Брасс: Пытался… (Молчит.)
Помощник детектива: Вы пытались совершить аварийную посадку?
Майк Брасс: Потерял… управление… (Молчит.)
Помощник детектива: Вы можете сказать, где самолет?
Майк Брасс: (Молчит.)
Помощник детектива: Повторяю вопрос. Вы можете сказать, где самолет?
Майк Брасс: (Долго молчит.) Не знаю.
Помощник детектива: Вы можете пояснить, самолет упал на землю или в воду?
Майк Брасс: (Не отвечает. Пациент закрыл глаза.)
Помощник детектива: Есть ли другие выжившие?
Майк Брасс: (Не отвечает.)
Помощник детектива: От вашего ответа зависит многое. Родственники пассажиров рейса FJ209 ждут вестей. Люди имеют право знать, что стало с их близкими. Повторяю вопрос. Пожалуйста, скажите, есть ли другие выжившие?
Майк Брасс: Нет.
Помощник детектива: Вы единственный, кто выжил?
Майк Брасс: Да.
Помощник детектива: Как единственный выживший в авиакатастрофе, вы можете объяснить, как вам это удалось? Вы использовали спасательный плот?
Майк Брасс: (Не отвечает.)
Помощник детектива: Нам известно, что накануне полета исполнился год со дня смерти вашей дочери. Вы приступили к работе в стабильном эмоциональном состоянии?
Майк Брасс: (Молчит.) Да.
Помощник детектива: Вы более полутора лет жили и работали на Вити-Леву под именем Чарли Флойда. Почему вы не дали о себе знать в полицию?
Майк Брасс: (Пациент испытал длительный приступ кашля. Ему поставили капельницу с обезболивающим. Пациент закрыл глаза.)
Помощник детектива: За это время пытались ли вы связаться с женой и сыном?
Майк Брасс: (Не отвечает.)
Допрос прерван по просьбе доктора Альбы из-за нестабильного состояния интервьюируемого.
– Это все, – отвечаю я. В животе горит и плавится.
– Значит, катастрофа, – еле слышно говорит Пит. – Остальные не выжили…
Вышло, как все и предполагали. На что было надеяться? Однако все эти годы я не сдавалась, верила и теперь, прочитав черным по белому, ловлю воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег.
– Не может быть. – Нервно сглотнув, Пит продолжает: – Значит Лори… она… ее тело там? В самолете?
Все это время… Мне дурно от мысли о ее трупе, пристегнутом к сиденью.
– Я… я не могу…
Мы оба молчим. Я перечитываю и перечитываю ответы пилота.
– Эрин, я понимаю, тебе тяжело. Знаю, вы с Лори были близки, – вкрадчиво говорит он.
«Да что ты знаешь?» – клокочет у меня внутри. Глаза налились слезами, тяжело дышать…
Вдох. Выдох.
У нас с Лори никого не было. Мамы не стало, когда мне было восемь, а Лори – десять. Рак кишечника. Через десять лет умер от разрыва аневризмы головного мозга папа. Мне проще вспоминать об этом, перечисляя факты. Так легче. Не нужно вновь и вновь испытывать боль, как от удара под дых, когда наш маленький хрупкий мирок шмякнуло о каменную стену утраты и горя. После смерти папы мы несколько месяцев старательно играли во взрослую жизнь. Но это днем. Ночью же мы забирались в кровать Лори и засыпали на одной подушке.
Со временем Лори научилась справляться с горем, перенаправив его силу на паруса карьеры и личной жизни: встретила Пита, вышла замуж. Я горевала по-другому: острое жало потери больно ранило то с одной стороны, то с другой, не давая опомниться. Единственной тихой гаванью оставалась Лори.
Теперь спрятаться негде. Я одна в безбрежном океане тревоги.
Так что кем мы были друг для друга, Пит, ты понятия не имеешь.
Кроме жены и ребенка у Пита есть родители, две сестры, многочисленные дяди и тети, даже бабушки и дедушки живы. Для меня же смерть Лори… Представьте, кто-то протянул руку и вырвал солнце с неба. Мне не на что опереться. Нет ничего. Мой мир слетел с орбиты и несется в неизвестном направлении. Я два года нормально не сплю. А когда просыпаюсь, брожу, как лунатик; самые простые действия для меня – подвиг. Я не живу, а только делаю вид.
Впрочем, пышущему оптимизмом Питу моих откровений не понять. Таким людям, как он, – с многочисленными родственниками и крепкими семейными узами, – делается неловко от существования на планете таких как я.
– Мне нужно идти.
– Погоди, Эрин! Как ты? У тебя есть близкие? Кто-то за тобой присматривает?
– За мной не нужно присматривать, Пит, – огрызаюсь я и вешаю трубку.
Роняю телефон на стол. Выхожу из комнаты, иду через темную гостиную к окну. Отодвигаю пустую кружку и забираюсь с ногами на широкий подоконник, подтягиваю колени к подбородку, смотрю, как по темному стеклу текут капли дождя.
В одном из окон в доме напротив какой-то мужчина откидывает макароны на дуршлаг, прикрыв ладонью глаза, чтобы очки не запотели. Я частенько сижу здесь и рассматриваю обрамленные прямоугольниками света картины быта соседей. Вот женщина минут по двадцать играет на флейте, а ее муж в это время читает; а там маленький мальчик откинулся на спинку дивана, пока его баюкают отблески льющегося из телевизора света; а вон рыжеволосый парень, он каждый вечер по часу просиживает с телефоном в руках. Отделенные лишь стенами, в считаных метрах от меня и друг от друга… Наблюдение за мерным течением жизни других навевает уют и покой.
«За мной не нужно присматривать», – ответила я Питу. А он наверняка подумал: «Ну да, как бы не так». Ведь обо мне всегда заботилась Лори.
Когда мы продали дом родителей, я переехала жить к Питу и Лори. Поселилась в свободной комнате, предназначенной для детской. Мы прожили в мире несколько лет. Дом был просторный, и нам не приходилось мелькать друг у друга перед глазами, как в квартире. А может, нас уравновешивал Пит. Так или иначе, мы не ссорились.
Когда Лори развелась, я подумала, раз мы уживались раньше, получится снова, и пригласила ее пожить со мной в Лондоне. Но все начало меняться ровно с той минуты, как она закатила чемодан в комнату и недовольно протянула: «Ты даже шкафом не обзавелась, одежду повесить некуда».
Мы честно пытались поладить. Вместе ужинали. Обычно она готовила что-то полезное: густой суп с бутербродами из бездрожжевого хлеба с соленым сливочным маслом или пасту с грибами и красным вином. Утром Лори вставала первая и варила кофе на моей никчемной двухконфорочной плите. Купила коврик, чтобы прикрыть оставшееся от предыдущих жильцов темное пятно на полу в гостиной, и новый голубой плед на диван, который расправляла каждый вечер, аккуратно взбивала и раскладывала подушки, чтобы наутро комната выглядела свежей. Но вот в чем дело: когда я жила у них с Питом, мне были по душе ее забота и готовка, а на своей территории я воспринимала ее нежную, ненавязчивую опеку в штыки. «Живешь как студентка: ни забот, ни хлопот!» – как-то бросила она мне в ссоре.
Не просто в ссоре.
Тогда мы виделись последний раз.
Рывком поднимаю окно и высовываю голову в дождливую январскую ночь. Глубоко вдыхаю: зубы сводит от холодного воздуха. Морось окропляет лицо. Выдвигаюсь еще дальше наружу, опускаю голову, мелкие капельки собираются на затылке.
Внизу – бетонная площадка двора. Держусь за оконную раму и наклоняюсь еще немного, вес тела перемещается вперед.
Четыре этажа. Как минимум сломанная шея. Или хуже.
«Отойди от края!» – истошно кричит Лори в моей голове.
Но я наклоняюсь еще, вдыхаю окутанную белой дымкой ночь.
Мысленно пробегаюсь по фразам пилота и многочисленным пробелам, где он ответа не дал. Пытаюсь представить, как она зашла в самолет.
Ах, Лори, убрала ли ты дорожную сумку наверх – ту, что тщательно обмерила перед сборами в дорогу, – или поставила под кресло? Встревожилась ли, когда загорелась лампочка «пристегнуть ремни», или осталась спокойна? Посмотрела ли на соседнее место?
На пустое кресло, где должна была сидеть я.
Мы обещали друг другу всегда быть вместе.
Только вот я не пришла.
Приторно-липкий жар вины разливается в животе. Хочу представить, что она чувствовала, когда самолет начал снижаться, как у нее от страха перехватило дыхание.
Видела ли ты стремительное приближение земли? Ты закричала? О чем думала в последний миг?
Промерзший мокрый бетонный двор внизу накреняется и куда-то поворачивается…
«Лори, как я хочу, чтобы мы оказались на том самолете вместе», – шепчу я в ночь.