Итак, после самого случайного в своей жизни секса длинной в пять минут, я пилила и презирала себя, наверное, примерное пять часов. Может, чуть дольше. Но по мере приближения вечера следующего дня, я все чаще начинала ловить себя на мысли, что хотела бы увидеть (и не только) Алекса еще хотя бы один раз.
Оправдывала меня всё та же странная логика – у нас ведь с ним уже было, значит, можно и снова. Плюс, мне было интересно узнать его как человека, или хотя бы поговорить перед раздеванием дольше, чем полчаса. В итоге, с четкой целью встретиться с ним опять, я вновь поднялась на свою Лысую гору.
Спойлер: в следующий раз увидеть Алекса я смогла только через три месяца. Но пока я этого не знаю, лихорадочно осматриваюсь по сторонам и ищу его взглядом. Безрезультатно. Сколько бы раз я не приходила в этот бар (а делала я это с завидным постоянством), схема у меня всегда была одна и та же.
Сперва я молниеносно сканировала помещение, затем брала пиво и направлялась к своему «интровертскому» столику. Прикуривала первую сигарету и начинала рассматривать окружающих более пристально. Поначалу я смущала официантов тем, что сидела одна, и они спрашивали, все ли у меня в порядке. Однако со временем они привыкли к моему одиночеству, и сперва просто кивали, а потом подходили на минутку-другую поболтать со мной, как с постояльцем.
Далее в большинстве случаев все происходило примерно одинаково – ко мне подходили разные парни и я вежливо, но без интереса, вела с ними вялый диалог, показывая свою незаинтересованность. Обычно им хватало пяти минут, чтобы все понять и ретироваться под благовидным предлогом. Иногда они даже говорили, что скоро вернутся. К счастью, мой взгляд они всегда считывали правильно, и данное обещание не исполняли.
Если к концу первой бутылки со мной не начинал беседу интересный для меня персонаж, то я, немного осмелев и расслабившись, меняла дислокацию, перемещаясь ближе к «эпицентру событий», а именно – к столу для бирпонга.
Стоит, наверное, пояснить, что бирпонг – это «пивная» игра, суть которой – кидать шарики для настольного тенниса в пластмассовые стаканы соперника. Кто попадет во все – выиграл. В оригинальной версии эти стаканчики должны были быть наполненными пивом, однако в баре, в котором собирались в основном не очень богатые бекпекеры (от англ. backpack – люди, путешествующие с рюкзаками), в стаканах всегда была вода.
Здесь меня обычно ждало «бинго» и человек, с которым я вскоре уходила на расположенные неподалеку от бара лежаки у бассейна, где можно было услышать, о чем говорит собеседник. Там, как правило, мы болтали до самого закрытия.
В случае, если и в этом «рыбном месте» меня ждала неудача и мне никто не нравился и не был интересен, стратегия могла меняться по настроению: сыграть в бирпонг, потанцевать или понаблюдать за людьми на лежаках.
Еще можно было уйти в себя и вести мысленные диалоги о том, какое это ужасно однообразное место. А то и (о, боже) – самой с кем-то познакомиться. Но это уже что-то из ряда вон выходящее. И да, бывали редкие дни, когда я уходила, так никого и не трахнув.
Однако все это было потом, а сегодня я нашла компанию на вечер буквально в тот же момент, когда поняла, что Алекса в баре нет. Вернее, компанию нашла не я, а она меня. Улыбчивый темнокожий парень приветливо предложил выпить с ним и его друзьями. А почему, собственно, и да.
Их было трое. Молодой человек под литерой А, имя и лицо которого мне не суждено было запомнить. Плюс, немного карикатурный парень в очках, как у Гарри Поттера, и с печальным взглядом.
Меня представили и некоторое время мы вели разговор вчетвером. Затем я в основном болтала с тем юношей, который пригласил меня за общий стол. Он был мил, разговорчив и неплохо владел английским. Двое его друзей, которые так же, как и он, были французами, предпочитали общаться на родном языке, изредка присоединяясь к нашей беседе.
На секунду представляю себе ВСЕ разговоры которые я вела в этом баре за четыре месяца, в виде одного аудиофайла. Интересно, сколько часов он бы длился?.. Если взять в качестве среднего показателя три часа разговоров в баре (без похода после этого на море), а средним количеством посещений бара назначить четыре в неделю, то согласно калькулятору получается 192. А это восемь полных суток. Но это так, к слову.
Это отступление было сделано в качестве оправдания – мой жесткий диск сохранил лишь маленькую толику этих разнообразных и удивительных (иногда) и повторяющихся (чаще) разговоров. Однако кое-что из этой конкретной беседы я все-таки помню.
Мой основной собеседник (простите, пора признаться, что я забыла его имя) оказался инженером, изучавшим в школе русский язык. Меня поразил и порадовал этот факт, а также позабавило то, как серьезно он пытался вникнуть в нашу грамматику, и как она ставила его в тупик. А еще мы говорили о «Маше и трех медведях» – это его любимая сказка.
Я до сих пор помню теплую и широкую улыбку этого парня, его поразительную для меня открытость и общительность экстраверта, непринужденность, внутреннюю деликатность и интеллигентность, простоту и дружелюбие. Можете смеяться, но это был первый в моей жизни темнокожий парень, с которым я общалась, и этот первый опыт был очень приятным.
В какой-то момент Парень-которого-мне-не-суждено-было-запомнить самоликвидировался, бар закрывался и мы втроем – с Инженером и Гарри Поттером – прошествовали на пляж. К тому времени мы с Инженером проболтали уже несколько часов, я интуитивно чувствовала себя с ним в безопасности, и поскольку с нами был его близкий друг, то я была уверена – он тоже не сделает мне ничего плохого.
На пляже «Гарри Поттер» немного активизировался в плане разговора, хотя и незначительно. Я так и не поняла, была ли молчаливость особенностью его натуры, или виной тому его слабый английский.
Помню, что он рассказывал о том, что успел поработать аниматором и барменом, жил в какой-то экзотической стране год или два, имеет сербские корни, у него сложная судьба и спорные взгляды на женщин. Вот и все, что я знала о человеке, с которым пила бок о бок более пяти часов.
Тогда я еще поймала себя на мысли, как такие разные люди, как Инженер и Гарри Поттер, могут быть друзьями. Но они, как и большая часть моих вьетнамских знакомых, были доступны для меня только в демоверсии – поболтать с кем-то больше одного раза мне редко удавалось, а продолжить общение после моего возвращения из Вьетнама – только с двумя людьми (плюс еще два возвращались флэшбеками).
Дальше, по классике, в этой главе должно быть «смеркалось», но в моем случае всегда было наоборот – «светало». И после миллиона тем, легко и непринужденно, Инженер перешел к главному, предварительно отведя меня в сторону метра на полтора от своего французско-сербского друга.
Его вопрос был прямым, забавным и удивительно деликатным. Он спросил, не хотела бы я воспользоваться одной из трех опций: А) провести время (ака заняться сексом) с ним Б) провести время с его другом В) провести время с ними обоими. И вот здесь со мной случилось что-то странное, что я продолжаю анализировать до сих пор.
Я, уже довольно пьяная, напрочь забывшая о Том самом канадце, о которого я сломала себе сердце, и вспомнившая вчера вкус секса, определенно хотела интима. Пусть даже и не с Алексом, раз уж не смогла его найти.
И, исходя из своей натуры и логики, я должна была сказать «да» Инженеру, отправив его друга с трагическим взглядом спать или созерцать рассвет – как ему больше нравится. Но я этого не сделала. По одной единственной причине.
До событий того дня я не представляла для себя секса с темнокожим парнем. Сказать это вслух, особенно в современном мире, уже, наверное, нельзя – звучит как дискриминация. Но вся эта книга – это то, о чем я вынуждена молчать, потому что «так нельзя», поэтому рискну.
И для тех, кто продолжает читать этот абзац, поборов возмущение, объясню свою позицию. Расизм по отношению к темнокожим людям для меня – человека, выросшего в Сибири – понятие максимально абстрактное. Я знаю печальную историю эксплуатации выходцев из Африки из кино и литературы, в первую очередь – из «Хижины дяди Тома», которая заставила меня в восемь лет начать люто ненавидеть рабовладельцев.
Позже мне было дико читать о том, как еще в середине прошлого века к людям относились по-свински из-за их цвета кожи, и один из моих любимых сериалов, «Все ненавидят Криса», показывал, что даже в восьмидесятых годах прошлого века ситуация в США была грустная и несправедливая.
Я несколько раз мельком видела темнокожих людей в Сочи и во Вьетнаме, но даже будучи взрослым человеком воспринимала их как созданий с другой планеты – поскольку в моем маленьком, маленьком мире глубокой российской провинции таких как они нет, я ничего о них не знаю, и мне удивительно увидеть их не «в телевизоре», а «в живую».
И вот забавный когнитивный диссонанс – мне противна сама идея дискриминации по любому признаку, но… не занимаюсь ли я ей сама, когда осознаю – я не хочу спать с темнокожим парнем? Не потому, что он плохой или не симпатичный, но потому что мы… разные. Меня смущают, пугают и ставят в тупик эти мысли, и я не знаю точного ответа.
Один мой товарищ со степенью психолога, белокожий американец поддерживающий «Black lives matter» успокоил меня, объяснив, что, наверное, это абсолютно нормальное явление, учитывая специфику местности, в которой я была воспитана.
Когда я складываю о человеке впечатление – относиться к нему нейтрально, восхищаться им или презирать, я исхожу из его личности, а не цвета кожи или гендерной идентификации. И мне плевать, какого именно человека толпа будет закидывать камнями – я не брошу в него что-то, а если буду считать невиновным, то кинусь защищать, рискуя сама получить по голове.
Уважать, принимать, спасать – да. Заниматься сексом – нет. И сразу стоит добавить, что той же позиции я придерживалась и по отношении к азиатам, арабам и латиноамериканцам. И самое интересное – это не тот вид позиции, которая прочна, как цемент.
В моей жизни еще так мало опыта, и я так мало общалась с представителями других рас, что будет интересно, если мне однажды удастся сблизиться с одним из них. И черт, сейчас я жалею, что упустила возможность «поставить галочку» со столь симпатичным и приятным парнем. Однако в тот момент, несмотря на весь этот долгий и милый, но по сути пустой треп с Инженером, я была не готова с ним переспать.
Открыв все карты до конца, стоит добавить, что его молчаливый друг казался мне симпатичным с самого начала. Поэтому я предпочла Павле. Да, его имя я запомнила. Скажу больше – он до сих пор у меня в «друзьях» в социальных сетях.
Это был мой первый в жизни секс на пляже. И он, предсказуемо, был совершенно неромантичным. Да, песка было много. Везде. Даже на следующий день. Еще было тату-смайлик на ягодице Павле (я никогда его не забуду) и вьетнамец, который нас видел.
После того, как я осознала, что наш интим перестал быть приватным, я зареклась больше никогда не появляться на пляже. По крайней мере, в этой рубашке. По крайней мере, в этой рубашке в этот месяц.
Сам секс был чуть более продолжительным, чем в случае с канадцем, в догги-стайле и с легким намеком на удовольствие, позволившим мне мысленно поставить Павле за него щедрые 5,2 (все по той же десятибальной шкале).
Когда все закончилось, он зачем-то добавил меня в социалках, что на мой взгляд еще более жалко, чем фраза «Я тебе перезвоню».
Затем по утренней деревне, потрепанная, и как мне тогда казалось, уже окончательно павшая, я со стальным привкусом алкоголя, сигарет и унижения во рту, шествую домой. «Два случайных мужика за две ночи, Маша! Это ни в какие рамки! Все, больше эту Лысую гору я посещать не буду!». Дав себе (вернее, своей стыдливости и нравственности) это торжественное обещание, я впервые уснула во Вьетнаме под крики петухов.