Меня постоянно просят объяснить, что произошло, как получилось, что я изменил свои взгляды, будучи в период «до» отчаянным критиком России и её властей, а «после» став бескомпромиссным защитником Русского мира, русских ценностей, русского положения вещей.
Интерес этот понятен, поскольку всегда хочется разобраться в том, каковы основания метаморфозы, представляющейся невозможной, но я хотел бы сказать в этой связи, что репутация пламенного либерала не вполне мною заслужена. Это скорее тот портрет, который был нарисован российскими медиа и политиками в тот период, когда они воспринимали меня как врага нынешней российской государственности, стремящегося всеми способами подорвать её основы.
Этот образ был не стопроцентно верен, а если говорить прямо, то я назвал бы его абсолютной липой. Да, действительно, претензий к российским властям, в чафстности к президенту Путину, которого я считал продолжателем дела его предшественника, у меня было немало, но, собственно, антироссийской моя позиция быть не могла в принципе. Как мыслящий человек я был сформирован ещё в советские времена патриотической, христианской средой, и привитые ею ценности оставались неизменными в течение всей последующей жизни, хотя на тех или иных этапах несколько тускнели, уступая приоритет гневу и раздражению, вызванному наличным состоянием дел в России.
Да, в какой-то момент я стал держаться либерального взгляда, полагая, что свобода и права личности – это фундамент, на котором должно покоиться здание общественного и государственного быта России. Этот наивный и романтический подход как раз и водил моей рукой, выводившей строки о нарушении этих самых прав российскими властями и покушении на различные свободы.
Тем не менее оценка происходящего в России постепенно менялась. К примеру, я с удивлением обнаружил, что Владимир Путин, избрание которого на первый срок было во многом отражением колоссального общественного недовольства реформами, разграблением страны, произволом чиновников, стал действовать, скажем так, крайне аккуратно, не следуя строго в фарватере крайне недемократического настроя своего же электората. Выбирая бывшего сотрудника КГБ правителем своей страны, народ сознательно шёл на размен, отказываясь от хаоса, который прежняя власть считала достигнутыми гражданскими свободами, и рассчитывая вместо него обрести порядок, управляемость и жёсткую чистку потерявшего берега, претендовавшего на полную власть над страною олигархата.
Путин не пошёл по пути, который диктовала сама логика событий, он не стал выполнять заказ на массовые репрессии, которые не просто ему готовы были простить, народ ожидал их, лелея надежду, что наконец Россия после долгих лет безвременья будет управляться жёсткой рукой. В представлении общества новый президент должен был заткнуть рот прессе, разогнав к чёртовой матери либеральный пул журналистов, призвать к ответу разграбивших страну олигархов, взявших в последний ельцинский срок под контроль российские политические активы, начать массовые аресты чиновников, распродававших Россию оптом и в розницу, прищучить национальные окраины, загребавшие в направлении максимальной суверенизации.
По сути дела, все проблемы, обозначенные этими чаяниями, Путину удалось решить, но не отправкой эшелонов с репрессированными в места не столь отдалённые, а точечными акциями, очень постепенно, выдерживая баланс, чтобы не опрокинуть страну в тяжёлый политический кризис.
Аналогичные вопросы пришлось решать Михаилу Саакашвили, когда он возглавил Грузию. Грузинский лидер избрал совершенно иной способ – он сделал ставку на политическую полицию, на управление государством посредством репрессий и страха. Вот эта удивительная разница между двумя руководителями, одного из которых называли маяком демократии, а другого – кровавым тираном, как раз и показала мне всю фальшь западного взгляда на происходящее в России.
Я видел, что политических свобод, включая пресловутую свободу слова, в моей стране неизмеримо больше, чем в той же Грузии, да и, пожалуй, в большинстве республик на постсоветском пространстве, что по параметрам демократического устройства Россия может дать если не сто, то значительное количество очков вперёд всем с точки зрения Запада молодым и подающим надежды постсоветским демократиям.
Понимание всего этого приходило постепенно, не было никаких внезапных озарений, накапливание критических деталей шло как бы само собою, чтобы в какой-то момент вдруг становилось предельно ясно: вот в этой области оценки западного сообщества российских реалий лукавы и заведомо неверны. Но перелом всё же произошёл. Не во взглядах: к моменту, когда заполыхал Майдан, я уже был последовательным критиком либерального подхода.
Коллизия оказалась связана с необходимостью выбора: я должен был или сохранить работу на «Радио Свобода», или жить в ладу с собственной совестью. Совместить то и другое не получилось бы, поскольку, условно говоря, Запад, естественно, и мои работодатели тоже, однозначно выступили в поддержку государственного переворота на Украине и с осуждением аннексии Крыма. События в Донбассе однозначно оценивались как агрессия России против Украины.
А для меня было очевидным, что к власти в Киеве пришли пронацистские силы, что волеизъявление людей, проживающих в Крыму и Донбассе, выступивших против национализма и путча, – это абсолютно демократический акт, который должен быть принят как свободный выбор граждан, имеющих полное право оградить своё существование от влияния слепой и радикальной стихии националистической революции.
Но нет, либеральный хор – как внутри России, так и за её пределами – требовал, не считаясь с интересами конкретных людей, следования нормам международного права, неоднократно нарушавшегося тем же Западом, настаивал на соблюдении абстрактного принципа целостности Украины.
Здесь и произошёл разрыв. События, последовавшие далее, были неизбежны. Я заявил, что считаю действия Владимира Путина по защите населения Крыма оправданными и необходимыми, за что поплатился должностью главного редактора одного из филиалов «Радио Свобода». Потом я поехал в Донбасс и прислал в редакцию кадры эксгумации тел людей, расстрелянных бойцами нацистского батальона «Айдар». Этого нежные души моих начальников перенести были не в состоянии – и меня уволили.
Вот, собственно, вкратце история моего перерождения без ретуши и попыток оправдаться за прошлое. В нём было много неверного, но это – следующая история. Уже три года я живу в Донецке и обрёл самое главное – внутреннюю гармонию.
Андрей Бабицкий,
независимый журналист