Воронина совершила очередную самую страшную ошибку в своей жизни: переспала с Баландиным. Хуже всего, что их прямо в постели застукали полицейские. Причем на глазах половины съемочной группы.
– Представляешь, – делилась она своим унижением, – мы заснули. Если честно, мы просто вырубились. А тут эти ввалились и стали нас будить. Жора спросонья не понял и послал их всех. Тогда они сдернули с нас одеяло. А мы-то без всего… А из коридора его подчиненные глазеют. Короче, кино называется «18+».
– И Максим это видел? – поинтересовалась Анастасия.
– Нет, – ответила она, – его потом привели. Когда сообщили, что Олесю убили, его аж затрясло всего.
– А что он говорит, когда не трясется?
– Я же не следователь, чтобы такие вопросы задавать. Как они уехали тогда на «Каенне», так их и не видел никто.
– Но ведь там люди оставались во дворе.
– Какие люди? Где ты там людей видела? Вы с Селезневым ушли и сразу все следом. Набрали закусок, выпивки. И я с ними тоже ушла, то есть с Баландиным.
– Давай тогда разберемся. Я ушла, Игорь Егорович пошел меня провожать. Мы поговорили. У меня он был чуть больше часа. За это время Божко и Олеся вернулись, вышли из машины. Олеся поднялась в спальню, разделась, легла в постель, и кто-то ее убил. А Максим вышел из машины и пропал неизвестно куда. Потом домой возвращаются Игорь Егорович с Севой и обнаруживают мертвое тело… То есть возвращается один Сева, а Селезнев остается у меня, где его и застают следователи, вызванные телохранителем.
– Что-то я не совсем понимаю, кто и куда возвращается… То есть ты хочешь сказать, что ее Макс убил?
– Я ничего не хочу сказать, кроме того, что у убийцы было несколько минут на то, чтобы проникнуть в дом и совершить это преступление.
– Ужас какой! – поежилась Воронина и вдруг выпрямилась. – Ты двери хорошо закрыла?
Настя подошла к входной двери, но вместо того, чтобы запереть ее на задвижку, выскочила в темноту. До дома Иволги она добежала быстро. Селезнева, Божко и Севу как раз выводили к машине.
– На экспертизу везут, – объяснил Селезнев, – так что раньше десяти или одиннадцати утра вряд ли вернемся.
Непонятно, для чего он это говорил – только ли для того, чтобы показать следователям, что между ними какие-то отношении, или потому, что волновался, оставляя ее одну.
– Какая еще экспертиза? – спросила она. – Я с вами!
– Не положено, – возразил один из следователей. – Хотя если вы считаете себя причастной, то пожалуйста, мы не возражаем. Только лишней работы нам не надо.
– Проверят кожу рук и одежду на наличие микрочастиц порохового заряда, – объяснил Сева, – а это быстрая процедура.
Настя на прощание обняла Игоря Егоровича и опять, как совсем недавно, прижалась к нему. Но в этот раз он осторожно погладил ее по голове.
Она посмотрела, как их посадили в машины, потом машины тронулись, а она пошла следом, прикрыла ворота и направилась к своему дому. Ночной воздух был прохладен и влажен, легкий озноб пробежал по ее телу, и Настя ускорила шаг. Проходя сквозь березовую рощу, заметила какую-то тень, словно кто-то перебежал дорогу. Она оглядела едва различимые в темноте стволы деревьев и теперь уже не сомневалась, что за ними кто-то стоит. Стоит, не пригибаясь, не прячась, уверенный в том, что его не видят. И тогда она побежала. Побежала так быстро, как только могла. Ворвалась в дом и стала запирать дверь – на один замок, потом на второй, со щелчком закрыла задвижку. В прихожую выскочила перепуганная Воронина.
– За тобой гонятся?! – закричала она.
Настя зачем-то кивнула.
– Мамочка, – заныла подруга, прижимая руки к груди, – надо звонить 911! Господи, в России нет службы спасения! Что делать будем?
И тут же ухватилась за последнюю надежду:
– А топор хоть у тебя есть?
Они перебрались на кухню. На столе стояла бутылка, в которой остался виски. Света налила половину стакана, сделала первый глоток.
– Какая же я дура, сейчас позвоню Баландину! У Жоры есть травматический пистолет. Они даже стреляли из него с Максом по шарикам, когда нас еще не было на празднике.
И тут же набрала номер продюсера:
– Жорик, это Света, если помнишь такую. Мы тут с Настюхой одни в домике. Так что приходи к нам скорее, захвати бутылочку какую-нибудь, а то время нынче сам знаешь какое… Жду. Целую. Да!!! Пистолет свой не забудь, пожалуйста.
Баландин пришел не один, а с оператором, тем самым, который кружил Стрижак в танце. У каждого в кармане была бутылка. У Георгия – точно такая же бутылка виски, как он приносил прежде, а у оператора – початая дагестанского коньяка. А еще пакет с провизией – той, что прихватили вечером с праздничного стола, и большая бутыль колы. Быстро соорудили стол, за который усадили и Настю. Продюсер сообщил, что Макса и Селезнева забрали. А вообще народ в шоке. Олесю все любили, хотя она и была с некоторыми странностями, но за странности, как известно, не убивают, тогда бы надо было прикончить весь русский народ.
– А ты сам по национальности, извини, кто? – поинтересовалась Воронина.
– Я русский из Сибири, потомственный каторжанин, – с гордостью ответил Баландин, – разве по фамилии не видно?
Он наполнил стоящие на столе стаканы, хотел налить и Насте, но она отказалась, сказав, что уже пила сегодня виски.
– Тогда, может, коньячку? – встрепенулся оператор.
– Она у нас вообще не употребляет, – объяснила Светлана.
Сплоченная троица подняла стаканы и соединила их над столом. После того как выпили, продюсер продолжил:
– Народ в виновность Макса не верит. О его связи с Руденской знали все, но молчали. Он хоть и бабник, но с Олесей у них было почти серьезно, и потому все боялись, что про это пронюхает Селезнев, а он – мужик крутой, только с виду такой паинька. Он ведь сидел, а такие люди измен не прощают. Это я вам как потомственный каторжанин заявляю. А у него, кроме Олеськи покойной, никого больше не было. Давайте выпьем за упокой души невинно убиенной.
– Тогда и мне чуть-чуть, – согласилась Анастасия.
Виски опять ожгло горло. Тут же ей подали стакан колы, который пришлось выпить весь, чтобы заглушить неприятное ощущение.
– У Селезнева с Руденской давно уже ничего нет, – сказала Стрижак, – а про отношения ее с Божко ему прекрасно известно, и он надеялся, что она успокоится наконец.