Крысы загнали её в угол.
В самом прямом смысле: за спиной глухая стена какого-то склада, слева забор, на который при всей собственной цепкости никак не взобраться, пакостно гладкий, ртутный, огораживающий как раз место расположения стражников Ртути (и где же они, когда так нужны?!).
А впереди, веером – Крысы. Банда, контролирующая порт, а потому безжалостно пожирающая всех, кто покусится на их господство – то есть на прибыль от притонов, игорных домов, незаконных боёв и прочих развлечений, успешно опустошающих кошельки моряков, торговцев, солдат, путешественников, ступивших на гостеприимный берег Таричеса. Рике долго удавалось избегать ненужного внимания и ненужной популярности среди Портовых Крыс.
До сих пор.
Чересчур уж удачным и громким случилось то дельце с изумрудной шахтой. Рика, всегда такая осторожная, даже не почуяла ловушки. Понадеялась на своё везение, верность давних приятелей и партнёров. Короткой у них оказалась память, да и у самой Рики тоже: забыла, что в жизни ни на кого нельзя полагаться; что нет друзей, а есть только временные союзники.
И это самое время как раз сейчас закончилось…
Девушка облизнула пересохшие губы. Зато сама насквозь мокрая от бега и страха – пришлось вытереть влажную ладонь о куртку, ненароком показав наручи с метательными ножами.
Крысы приостановились. Понятное дело, щуплая девка и минуты против не выстоит, но за эту самую минуту успеет воткнуть в первого напавшего и его соседа полный набор своих треклятых ножичков.
– Слышь, как там тебя, – позвал один, – Тень! Тебя Хозяин видеть хочет.
– С чего бы? – без интереса отозвалась Рика. Знаем-знаем, один разговоры разговаривает, отвлекает, а другие в это время…
– Побеседовать.
– Что ж ему, даже и поболтать не с кем? – Сама сейчас готова болтать с Крысюками до бесконечности, лишь бы и дальше остаться целой. Живой. А вдруг да занесёт кого в этот закоулок? Не приезжих, конечно – кто о нём из чужих знает, но возвращающиеся из кабаков гуляки частенько срезают здесь путь. Своего Бога Рика уже позвала на помощь и сейчас, как чётки, поспешно перебрала имена всех других известных ей богов и божков – а ну как кто из них услышит, решит помочь из милосердия или со скуки!
И её услышали.
Не спуская глаз с противников, Рика повернула голову на звук приближавшихся шагов. Уверенных, ровных, тяжёлых. Жаль, не целой компании, а лишь одного человека, но Крысы, похоже, опасавшиеся появления Ртути, завертели головами и выпрямились, полуспрятав под одежду разнообразное оружие. Впрочем, так и не разомкнули строй-полумесяц, лишь приняли более раскованные позы: ну а чего, стоим тут в тёмном месте, впятером болтаем с девчонкой, что такого?
Девчонка тоже вытянулась, в промежутках между торсов и поверх плеч с надеждой выглядывая приближавшегося прохожего. Вот человек вывернул из-за угла, заслонил одинокий тусклый фонарь: растрёпанные ночным ветром волосы вспыхнули в его свете, будто присыпанные серебряной пылью… Рослый, в плаще, правая рука у пояса – и правда, когда идёшь такими тёмными безлюдными закоулками, будь готов ко всяким неожиданностям. Например, к тому, что наткнёшься на целую компанию молчаливо озирающихся на тебя парней самого зловещего вида.
Но прохожий не остановился, даже и с шага не сбился. Скользнул равнодушно глазами по Крысам, по Рике, отчаянно выглядывавшей из-за живого забора. Крик о помощи, уже трепетавший на губах девушки, трансформировался в горький безнадёжный смешок: так вот какой из богов её услышал! Номос, морской бог, создатель проклятых алонкеев! И этот самый алонкей сейчас прошёл мимо неё и Крысюков, как мимо кучи дерьма, разве что нос свой породистый брезгливо не сморщил!
Крысы расслабились, зашевелились, лишь из почтения к дорогому (во всех смыслах) гостю острова пережидая его уход: и так уже Хозяин заждался! Однако шаги постепенно, словно задумчиво, замедлились, а потом и вовсе стихли.
– Эй вы! – так же задумчиво окликнул алонкей.
– Э-э-э… – с натужной приветливостью отозвался самый разговорчивый Крысюк. – Проходите-проходите, осиянный светом фэй, мы ж вам не мешаем! Или заблудились, дорожку хотите спросить? Так это запросто! Куда путь держите? Ежели к девочкам на улицу Летучей Рыбы, так вы раненько свернули. А если поиграть желаете, так прямо сейчас вас и проводим; ты, Корноухий, давай метнись по-быстрому…
Алонкей возвращался медленно, как будто и впрямь раздумывая над выбором дальнейшего пути. Однако услужливо кланявшегося Корноухого небрежно отодвинул в сторону. Парень попятился, оглянулся с безмолвным вопросом: чего делать-то? Вожак занервничал. От местных алонкеев и недо-алонкеев, ошэ, понятно чего ждать. От большинства приезжих – тоже. Дай им всё для удовольствия и развлечения: красивых девок (или парней, у кого какой вкус), вина побольше, дурмана разной степени тяжести, возможности проиграться и подраться вволю. Пусть благополучно отбудут с острова с опустошёнными карманами и ощущением, что распрекрасно провели время.
Но вот случаются иногда такие… заковырки.
А в Рике трепыхнулась умершая было надежда. Не на то, что алонкей вмешается, заступится за неё, с чего бы вдруг, а что она сумеет воспользоваться явным замешательством ловцов. Но за ней по-прежнему приглядывали: заметив лёгкое движение жертвы, пара Крысюков сдвинулась, препятствуя обзору и попытке бегства. Оставалось только держать себя и ножи в полной готовности и слушать, что происходит там, за живой стеной врагов.
***
Арону всегда было плевать на местные разборки: понятно же, что скрывается за ярким фасадом острова развлечений, благодаря чему удовлетворяются разнообразные прихоти и пороки приезжих! На слишком зарвавшихся, нагло преступающих законы Номоса и людские, имеется стража Ртути и местные управители, потому изнанку удовольствий, за коими на знаменитый Таричес стремятся отовсюду, видят – а пуще замечают – немногие. Он и сам на отдыхе старается глядеть на всё сквозь тёплую дымку неги, лёгкого хмеля и покоя.
Но в этот раз Арон прибыл по делу. Только успев осушить брызги моря на сапогах, сразу направился к тому, кого он так долго и безуспешно разыскивал.
Хотя головорезы, кучковавшиеся в отдалённом закоулке, очень старались не шуметь, разве можно было уже издалека не услышать переступание ног, негромкий разговор, позвякивание металла… да и дыхание полдесятка человек? Но не сворачивать же из-за такой малости, правда? Арон кинул лишь беглый взгляд на окружённую мужиками девицу – удостовериться, что в беду попала не какая-нибудь ищущая приключений неопытная молоденькая фэа. И двинулся дальше, даже мимолётно не посочувствовав той, кому сегодня явно не повезло. Сама виновата. Эта удобная расхожая фраза позволяет не вмешиваться в то, что тебя не касается, даже если оно тебе и не нравится совершенно. Не испытывать потом сожалений, что не помог или, наоборот, не препятствовал. Вина всегда на жертве.
Или на мироздании.
Но сегодня эта удобная привычка внезапно дала сбой.
Наверное, из-за девчонки, изо всей силы тянущейся, чтобы увидеть его: распахнутые в надежде глаза, приоткрытый для зова о помощи рот… Но внезапно выражение её лица изменилось – стало равнодушно-безнадёжным, взгляд потух. Она даже отвернулась, раньше самого Арона поняв, что помощи от него не дождаться.
Неся отражение её бледного лица в своих зрачках, Арон почти дошёл до конца тёмного закоулка и остановился: да кто она такая, чтобы решать, что осиянный светом фэй может сделать или не сделать! И вообще вдруг стало очень интересно, что ж такого эта мелкая девица натворила, раз её сторожит целая толпа отменных таричесских бандитов с полным арсеналом за пазухой?
Ведь именно интерес, постоянная жажда узнавать новое и движет по жизни таких, как он.
Альбатросов.
И Арон вернулся.
***
– Так чего же хочет осиянный светом фэй? – нервно спросил главарь Крысюков.
– Для начала – чтобы ты убрался с его дороги, – раздался надменный голос.
В рядах Крыс пошло неуверенное шевеление – к сожалению, недостаточное, чтобы появилась лазейка. Слышно было, как отступает главарь – буквально по доле сантиметра, скрежеща по камням мостовой железными подковками тяжёлых ботинок. В таких ноги потеют и натираются мозоли, зато можно удобно и быстро до смерти запинать лежачего. Видела. Знает.
– Мне нужна эта девочка.
– Да на что вам эта мышь дохлая сдалась? – «Пока не дохлая, – поправила про себя Рика, – и будем надеяться, ещё о-очень долго не дохлая!» – Хотите, я вас к одной горячей бабёнке отведу?! Сиськи – во! Больше моей башки, клянусь яйцами Номоса!
– Вот и отправляйся к своей грудастой зазнобе, пока у тебя ещё осталось, чем её пользовать, – посоветовал наступавший на него алонкей. – Я сказал: живо меня пропустили!
А голосок-то как у капитана корабля или военного, отметила Рика – зычный, и ни капли сомнения, что его не послушаются. Непонятно, что именно сработало: то ли этот командный голос, то ли авторитет алонкеев, но Крысы нестройно, тесня друг друга, переглядываясь, бормоча что-то нелестное в адрес разных мимопроходящих бездельников, расступились.
Алонкей безбоязненно шагнул в круг: долговязый, светлые волосы схвачены в хвост полусползшей бархатной лентой, медальон – серебряное перо, из Альбатросов, значит. Ухватил девушку за плечо, бесцеремонно склонил её голову набок, осматривая ухо (ты ещё башку мне побрей и под лупой разгляди, ага, проворчала про себя Рика). Проверяет, не алонкейка ли она – у тех, как известно, уши с перепонками, а на темени родимое пятно, божий знак, поцелуй Номоса, как они его высокопарно называют. Скорее клеймо, которым скот метят, жаль только, что алонкеи вовсе не беззащитные невинные овечки!
Этот овцой тоже не был – Рика успела оценить крепость рук, размах плеч, полувоенный фасон одежды – и длинный нож у пояса, судя по клейму мастера на рукояти, стоивший почище иных драгоценностей.
Крысюки топтались рядом, психовали.
– Видите же, девчонка никакая не благородная фэа! – гудел главный. – Да разве ж мы б посмели? Она даже и не ошэ. Просто воровка; словили наконец, доставим сейчас куда след… Ты, паршивка, выходи, не смей прятаться за господина!
А она и не пряталась, это сам алонкей её за себя задвинул. Спросил деловито:
– Сколько?
– Э-э-э… – донеслось через паузу. – Чего – сколько?
– Сколько за поимку обещано? Плачу вдвое больше.
Рика явственно услышала, как заскрипели заржавевшие от долгого неупотребления мозги Крысюка. Не контролируя себя, в приливе надежды схватилась за ремень внезапного защитника – Альбатрос дёрнул спиной, но не обернулся, не стряхнул её пальцы.
– Дак это… – растерянно произнёс Крысюк. – У нас же поручение было – доставить девку, значит…
Забурчали остальные – что-то явно с вожаком несогласное. Соображали куда его быстрее: если алонкею что понадобится, он это обязательно заберёт, да ещё и забесплатно. А тут всё честь по чести, у вас товар, у нас купец… Понятно, Хозяин разозлится, но у них железное оправдание – поди-ка выдери добычу у Альбатроса из клюва!
Алонкей нетерпеливо дёрнул головой.
– Недосуг мне тут с вами беседы вести, решайте быстрее! На счёт: раз, два…
– Двести! – выпалил вожак. Не поверившая своим ушам Рика даже из-за широкой алонкейской спины выглянула. Здоровяк стоял напротив, вытаращив глаза – удивлялся названной заоблачной цене. Открывшие рты Крысы переводили взгляды с главаря на Альбатроса. Тот хмыкнул:
– Ты, я смотрю, меня за лоха ачтаплисского держишь! Семьдесят и ни на малёк1 больше!
– Сотня, – быстро сказал Крысюк. – Нам же на пятерых разделить надо, господин хороший!
– Пятьдесят, – хладнокровно произнёс алонкей. – Иди с Серебром торгуйся. Ну что ж, я сейчас произношу слово «три»…
– По рукам! Но осиянный светом фэй так нас подвёл-подставил…
– Мне ваши подставы и прочие делишки совершенно неинтересны. Получи!
Алонкей развязал кошелёк на ремне и под шестью жадными взглядами (Рика не исключение) отсчитал пять монет. Не удосужился сунуть их в протянутые лапы вожака, кинул веером в ноги: деньги зазвенели по мостовой, бандиты кинулись их подбирать, а Альбатрос схватил Рику за шиворот и, подталкивая перед собой, быстро повёл прочь.
***
Арон не боялся, что бандиты, забрав деньги, попытаются вернуть и ускользнувшую добычу – пусть только попробуют! Но запросто могут решить прикончить ненужную свидетельницу провёрнутой вопреки воле местного хозяина «торговой сделки», а потом всё свалить на развлёкшегося приезжего алонкея. Потому и спешил уйти как можно дальше.
Они шли быстро и молча; оба прислушивались – не будет ли погони. Через какое-то время Арон понял, что вовсе не он ведёт купленную девчонку, а та его: петляя в лабиринте тёмных улочек-проходов, поднимаясь на мостки, проскальзывая между заброшенных зданий… Не бывавший дальше освещённых шумных, «гостевых» улиц, он такие трущобы на Таричесе увидел впервые. Альбатрос крепче сжал руку девицы, чтобы не упустить ненадёжного проводника. Воришка наконец подала голос – негромкий, сипловатый:
– Что вы собираетесь сделать со мной, господин Торо не-знаю-вашего-имени?
Нахалка обошлась без «осиянного», одним традиционным обращением его Круга – Круга Альбатроса.
– А что, у тебя имеются какие-то интересные предложения? – полюбопытствовал Арон и почувствовал, как напряглась её рука. Вообще-то он был в своём праве – праве алонкея, да ещё и покупателя, может делать, что пожелает. Вот только никаких планов и хотений на ненужную живую покупку у него совершенно не было, да и вообще сейчас не до того. – Доведёшь меня до Старой пристани – и свободна! Воруй себе дальше.
Ожидалось, что девчонка если не поблагодарит, то хотя бы обрадуется. Но в голосе её была лишь напряжённая настороженность:
– Зачем вам туда?
Удивлённый Арон рассмеялся:
– Я должен изложить тебе свои планы? Или спросить твоего разрешения?
Девчонка мрачно пробурчала «нет» и умолкла. Ещё полчаса блуждания в темноте, и двое вышли на освещённый лунами ровный берег, где ютились разномастные хижины; кое-где горели костерки и фонари. Воришка остановилась, указывая на мостки, уходящие в море.
– Пристань, – сообщила неприветливо. С намёком подвигала локтем: мол, делай, что обещал! Задумчиво обозревавший ночной пейзаж Арон отпустил её не сразу, прикидывая, не приказать ли заодно довести себя к нужному человеку. Но с таким «доброжелательным» отношением с девчонки станется увести его прямо песчаным крабам на поживу. Наконец разжал пальцы – «покупка» тут же отскочила, потирая руку (наверняка с синяками) и насторожённо наблюдая за ним: вдруг передумает и вновь схватит? Арон небрежно махнул на неё рукой:
– Проваливай и больше не греши! Или хотя бы не попадайся.
Уже направился по мокрому песку к пристани, когда девчонка неожиданно догнала его, крепко обняла-обхватила со спины:
– Спасибо, что спасли меня, добрый господин Торо!
Арон остановился. Слегка удивлённый, на мгновение даже заколебался, не растрогаться ли, но девица, словно опомнившись, отпрянула, поклонилась и зашагала вглубь острова. Альбатрос проводил взглядом быстро удалявшуюся маленькую фигуру, скептически дёрнул ртом и ступил на шаткие доски пристани.
Он сидел на коленях, безнадёжно глядя на того, кого так долго искал.
Как выяснилось, безумца.
Алонкеи не могут жить на суше, иначе последует разрушение разума, тела, а потом и смерть. Даже опустившись, спившись, упав на самое дно жизни – в Пену, что тает на гребне волны и остаётся на грязном берегу – они продолжают жить, всегда ощущая движение моря под ногами: на старых, стоящих на вечном приколе кораблях; лодках; выстроенных над водой помостах. Или на таких вот заброшенных пристанях.
Но некоторых и это не спасает.
Как не спасло существо, лежавшее перед ним. Именно существо, потому что назвать это алонкеем или даже туземцем невозможно. Плевать на вонь немытого тела и заскорузлые тряпки, которым в костре самое место. Плевать, что у этого… хм… двигались только руки. Главное – у него не было разума, памяти – того, что Арону было единственно нужно.
Поначалу старик очень испугался, со стонами и причитаниями попытался уползти, зарыться в лежанку, состоящую из лохмотьев, соломы и испражнений. Стараясь успокоить, Арон говорил с ним, как с раненым испуганным животным – ровным, тихим голосом, не делая резких движений, присев на корточки, а потом опустившись на колени. Называл себя, напоминал о прошлом, спрашивал о том, что с ним случилось…
Прошло немало времени, прежде чем хозяин хижины, выстроенной прямо на досках пристани, перестал вскрикивать-дрожать и выбрался обратно на свет луны, заглядывавшей в откинутый полог. Что мозг старого Альбатроса поражен трепетом земли, неизбывным проклятием всех алонкеев на свете, Арон понял гораздо быстрее – даже слишком быстро, чтобы смириться, проститься с последней надеждой, что вела и грела его столько времени. Оставалось только бить кулаками в колени и сыпать проклятиями – не слишком громкими, чтобы не испугать старика, в котором и следа не осталось от того, кого он помнил с детства.
Арон не обратил внимания на звук приближавшихся уверенных шагов. Оглянулся – и то нехотя – лишь когда за спиной раздалось звонкое:
– Ну, старый ворчун, как ты тут? Гляди, чего я тебе принесла!
Тёмная на фоне проёма фигура замерла с поднятой рукой, в которой покачивалась сумка с чем-то заманчиво позвякивающим. Арон не успел даже удивиться, как давешняя воришка ворвалась внутрь, оказавшись между ним и старым алонкеем, продолжавшим свои бессвязные речи, обращённые то ли к незваному сородичу, то ли к луне.
– Что вам ещё от него нужно?! Проваливай!
Казалось, она сейчас вцепится ему в лицо. Или – что вероятнее – выхватит метательные ножи: разумеется, он понял, что именно спрятано под одеждой, не так уж девица слаба и беззащитна. Арон поднялся, разминая затёкшие ноги, показательно тщательно отряхнул колени: мол, мне до тебя и твоих воплей и дела нет. Глянул сверху на вздёрнутое оскаленное лицо воришки: того гляди укусит!
Вместо того чтобы отвесить отрезвляющую оплеуху или просто развернуться и уйти, Арон спросил:
– Что значит «ещё»? Кто-то уже искал его? От кого ты его защищаешь?
– От таких, как ты, от алонкеев! – если бы интонация могла убивать, Арон сразу бы скончался от яда, пропитавшего это её «алонкеев». На Таричесе привычно совершенно другое отношение: их если не боготворили, то почитали наравне с туземными князьками. И впрямь, цинично думалось Арону, с кого ещё можно поиметь столько денег? Указал справедливости ради:
– Он тоже алонкей.
Девчонка отмахнулась:
– Да какой… алонкей! Давно свихнулся от вашей… болячки! А ноги у него были в порядке, пока не появились эти ваши… лекари со своей… облавой!
Арон поморщился: сквернословия он не жаловал, а каждое слово воришки перемежалось ругательствами, части которых он даже не знал, но о смысле догадывался.
– При чём тут Круг Обсидиана?
– Вот у них и спроси! – огрызнулась она, склоняясь над дёргавшим за подол рубахи безумцем: явно признавший девчонку, тот пытался чего-то от неё добиться. – Погоди, Ворчун, сейчас этого спроважу и покормлю тебя!
– При чём тут Обсидиан? – невозмутимо повторил Арон. Поняв, что без ответа незваный гость не уйдёт, девица принялась рассказывать, попутно занимаясь немощным: ворочала его, меняя загаженные тряпки, отмывая, натирая какими-то мазями. Арон пошире откинул полог, морщился, но не уходил.
Слушал.
***
Обнаружив Альбатроса в хижине Ворчуна, Рика поначалу решила, что тот хватился пропажи и, прознав, где она живёт, явился карать. Самое умное было сразу делать ноги, но девушка взбесилась из-за испуганного старика: что этим ещё от него надо?!
Альбатрос задавал вопросы невыносимо ровным, до скучности, голосом, стоя в крохотной хижине, как грот-мачта на палубе – только топорами руби, иначе с места не сдвинешь. Ещё и старик начал скулить, просить есть, пить и обезболивающего одновременно. Пришлось махнуть рукой на разборки и заняться Ворчуном. Ворчала прежде всего она сама; старик хныкал-стонал, отталкивал её руки и побить грозился. Рика привычно утихомиривала его, в перерывах рассказывая любопытному Альбатросу историю калеки.
Или он не знает, что лекари со стражей устраивают облавы на Пену? Выискивают специально таких, после трепета. Конечно, выбирают помоложе, но иногда выгребают всех начисто. Что делают? Не могу знать, сама не присутствовала, но кто вернулся, говорят, кровь сосут. Смеётесь, господин Торо? Говорите, Обсидиан – не ночные кровопийцы, а врачи? Ну, алонкеям, конечно, виднее, кто у вас кто! Только рассказывали это не один и не двое. Ворчун-то старый, его когда не брали, когда спрятаться успевал, а однажды всё-таки попался. Если до этого худо-бедно передвигался на своих двоих, то вернулся на плечах таких же неудачников. Ноги отказали. Когда ещё в себе был, говорил, тыкали ему прямо в позвоночник вот такенной иглой, выкачивали что-то. Боль, говорит – помереть легче. Господин Торо может верить, может не верить, но своими собственными глазами видела следы… нет, не от зубов, от игл на венах и по позвоночнику. Кое-кто после возвращения лёг и больше не проснулся – видно, слишком много крови взяли. А Ворчун вот… лежит уже год. Так мало того, к нему опять приходили за кровью!
Рика закончила обёртывать калеку сухими водорослями и тряпками: теперь хорошо, чисто и сухо. Сейчас у нас Ворчун поест и выпьет, выпить-то он мастак, правда, старый? Сумасшедшему отвечать было некогда: ел себе, причмокивая и отхлёбывая из полной кружки.
– Не спеши! – сердито скомандовала девушка, когда старик поперхнулся, вытерла ему заплёванный рот. – Вечно ты… Никто у тебя ничего не отнимет!
Безумец стрельнул опасливым взглядом, и Рика спохватилась, что чуть не забыла о наблюдавшем за ними Альбатросе. Повинилась:
– Ну вот потому я и набросилась с ходу: испугалась, опять обидите Ворчуна!
– Кто он тебе? – неожиданно спросил алонкей.
– Да так… никто.
– И ты заботишься об этом «никто»? Кормишь, защищаешь?
Она вновь начала злиться: чего привязался? Или этим Альбатросам до всего надо докопаться – даже почему кто-то помогает их же брошенным калекам?
– Господин Торо, похоже, Ворчуна специально искал – и кто он вам?
У алонкея дёрнулись губы: да, вернула ему его собственный вопрос! Альбатрос, конечно, не ответил, продолжая допрашивать:
– Ты общалась с ним, когда он был в своём уме?
Рика скривилась:
– Общалась? Это он сейчас смирный, как дряхлая собака, да, Ворчун? – И она потрепала старика по спутанным волосам, действительно как добродушного беззубого пса. Тот не обращал на неё внимания: урча от удовольствия, выскребал миску. – А раньше с таким-то норовом его все за километр обходили!
Приметила на лице алонкея тень улыбки: похоже, о характере Ворчуна знает не понаслышке.
– Может, он рассказывал что-нибудь… – Альбатрос помедлил, подбирая слова. – Эдакое? Интересное?
Рика фыркнула:
– Он-то? Да все Пенные поют, как жабы на болоте: и грондов-то они на крючок ловили, и людоедов как мух убивали, и на птеронимфусах летали… Сколько я всего наслушалась – начни рассказывать, до самой смерти хватит.
– Ну и начни, – легко отозвался алонкей, – а я послушаю.
– Это у господина Торо времени на болтовню хоть отбавляй, а нам, бедным островитянам, работать надо…
– То есть воровать? – учтиво поддержал беседу Альбатрос.
– Каждый выживает как может, – буркнула Рика. – Жрать всем хочется, даже вон… калекам алонкейским.
Настырный посетитель спросил насмешливо:
– Намекаешь, чтобы я поспособствовал вашему пропитанию? Так и быть, разрешаю использовать содержимое кошелька, который ты у меня срезала с пояса.
Он всё-таки заметил! Взгляд Рики заметался по хижине в поисках пути бегства. Стена совсем хлипкая, можно выбить её собственным телом…
Подметивший испуг девушки алонкей хмыкнул:
– Не пугайся, не прибью я тебя и к Ртути не поволоку. Считай это платой за уход за ним. – Наклонившись, заглянул в лицо сумасшедшего. – Что ж, прощай… старик.
Ворчун, считай, впервые за всё время посмотрел на него прямо, почудилось, даже осмысленно. Произнёс неожиданно ясно:
– Отправляйся в пасть дракону!
На лице алонкея не дрогнул ни единый мускул.
– Спасибо, хоть не в задницу!
Повернулся и вышел в ночь. Девушка прислушалась к удалявшимся шагам, ещё и за дверь для верности выглянула: тёмный крупный силуэт размеренно шагал прочь по скрипящим доскам пристани. Фу-ух… Рика от облегчения даже на пол опустилась: коленки позорно дрожали.
– Ну, Ворчун, нам с тобой сегодня просто сказочно свезло! Даже два раза! Мне – что я осталась жива и цела! И тебе – что я осталась жива и цела!
Сытый и пьяный старик кивал лохматой головой. Улыбался. Обращаясь к лунному свету, вёл свой вечный бессвязный монолог. Рика пила дорогущее вино, как обычную воду при жажде, не ощущая ни редкого аромата, ни изысканного вкуса. Обдумывала сегодняшнее, отложив на потом непонятного Альбатроса, зачем-то донимавшего Ворчуна и ушедшего восвояси явно разочарованным. Своя шкура ближе к телу.
Каким бы ни был большим архипелаг Таричес, теперь он стал ей слишком тесен. Смертельно тесен – как камера пыток с надвигающимся потолком-прессом, который неизбежно раздавит, если кто-то не остановит рычаг. Вот только такой дружеской руки на рычаге у неё не было. Сегодня люди Хозяина искали её для того, чтобы тот смог получить какой-то ответ. Потом она станет ему не нужна. А как поступают с ненужными вещами? Выкидывают или уничтожают. Бывает, ещё кому-то дарят – тоже что-то вариант не очень…
Значит, надо быстро убираться отсюда. Поселиться временно на безымянном крохотном островке, где обитают лишь птицы? На некоторых имеются источники с пресной водой. Можно питаться яйцами, рыбой и моллюсками. Так ведь моряки обязательно разнесут по архипелагу историю об одинокой островной бабе.
Пойти под руку Мамы, покровительницы всех местных борделей? Как бы новоявленную проститутку не укокошил в ту же ночь первый напившийся горячий клиент – с её-то характером. Или она его. Или Мама её.
Наняться в кабак, на виноградники, рисовые поля, к рыбакам? Рика перебирала варианты, понимая, что просто откладывает настоящее решение. Надо выбираться с архипелага. Куда угодно, хоть на соседнюю Ундару. Но чем дальше от Таричеса, тем больше шансов, что её не узнают, не увидят и не найдут охотники.
Осталось всего-навсего решить, как это провернуть.
И – Рика глянула на умиротворённо храпевшего старика – что тогда делать с Ворчуном?
***
Арон помедлил перед тем, как взойти на корабль. Вся команда сейчас на берегу, веселится, отдыхает, радуется, что капитану приспичило отправиться именно на Таричес. Так что на альбуле сейчас только вахтенный, но рисковать показывать своё «опрокинутое» лицо не хотелось: он ведь гордится собственной невозмутимостью, тем, что окружающим трудно угадать его эмоции, его мысли! Пришлось глубоко вздохнуть-выдохнуть, выдавливая душащее ощущение провала, расслабить мышцы лица – и уже потом взбежать по сходням, выкликая вахтенного.
Но вместо дежурного навстречу неожиданно вышла Марисса. Последний раз Арон видел её в объятьях двух красивых мальчишек-островитян, уводивших корабельного врача в квартал удовольствий: та выглядела довольной, как кошка в предвкушении миски со сливками. Ещё и помахала ему с неким злорадством: ты, мол, беги по своим неотложным делам, а у меня тут кое-что поважнее намечается! Помнится, он ещё искренне позавидовал, не особо анализируя кому: то ли Мариссе, то ли самим островитянам.
– Ты что-то рано вернулась!
Женщина широко зевнула и впрямь, как кошка: подняв голову, изогнувшись-потянувшись всем своим крепким телом.
– А с чего мне там оставаться-то? Мальчики отработали программу по полной, да ещё и сверх того, так что я во-от какая довольная. А раз уж я всё равно здесь, отпустила вахтенного, пускай развеется. Спать я предпочитаю в собственной уютной роскошной каютке!
Арон невольно хмыкнул: на его «Гончей» ни роскоши, ни уюта сроду не водилось. Вот ещё одна бродяжья душа, для которой дворцы местных царьков и дома́ зажиточного Круга Серебра всегда слишком громоздки, нелепы. Чужие.
– А ты, я смотрю, – продолжила Марисса всё тем же легкомысленным тоном, – никакого удовольствия от Таричеса в этот раз не получил?
Тёмные её глаза внимательно вглядывались в его лицо: иногда Арон забывал, как проницательна эта шумная ехидная женщина.
– Что, не нашел его?
Притворяться больше не имело смысла: Альбатрос махнул рукой и уселся прямо на палубу. Увидел подсунутую под нос сигарету, издающую знакомый приторный аромат. Травка? Самое то сейчас. С силой затянувшись, придержал выдох и протянул хозяйке. Та выставила перед собой ладонь:
– Пропускаю. Рассказывай!
Для разгона он начал всё-таки с воришки. Врач с удовольствием похихикала над тем, как благодарная девчонка обокрала своего спасителя. К концу рассказа уже двое сидели бок о бок на тёплых досках палубы и заботливо передавали друг другу тлеющую сигарету.
– Вот так, – как бы ставя точку, Арон сделал последнюю длинную затяжку и отправил сигарету за борт. Оба машинально проводили глазами полёт стремительной звёздочки. Травка помогла, приглушила разочарование и злость от неудачи – как будто случилась она энное время назад. – Чего только невзначай не наслушаешься о нас, об алонкеях: ещё и Круг Обсидиана в кровососы записали!
Марисса вымолвила – крайне серьёзно:
– Очень советую не интересоваться, из чего делаются наши лекарства. Во-первых, не отвечу, во-вторых, вовсе лечиться перестанешь.
Арон внял совету – у него имелись более важные вопросы.
– Я уже на пристани прикидывал взять старика с собой, показать сильным врачам. Как думаешь, может вернуться память к больному трепетом?
– Навряд ли. Судя по признакам, этот твой… Ворчун пережил массивное кровоизлияние в мозг. И если ничего не изменилось за последний год, дальше будет только хуже.
– А на вашем Алом Трепете кто-то пытался работать с такими больными? Лечили или хотя бы улучшали состояние?
Женщина помедлила с ответом, показалось даже, что машинально нащупывает только что выброшенную травку. Не нашла и вздохнула.
– Пытались. И пытаются.
– И?
– Что – и? – уже раздражённо откликнулась Марисса: всегда нервничает, когда приходится говорить об Алом Трепете. Женщина покинула этот плавучий остров-госпиталь-лабораторию пару лет назад. Как Арон предполагал, не совсем добровольно: или из-за внутриполитических дрязг Круга Обсидиана, или вовсе удрала, натворив каких-то дел. Альбатрос никогда не лез «под шкуру» своему экипажу, предпочитая испытывать в деле. Немного рискованная тактика, но он ведь не агент Тихого Надзора или Ртути. – Если бы лекарство от трепета было создано, об этом уже трубили бы по всему океану! Больных детей кое-как удаётся адаптировать – конечно, далеко не всех, – а вот взрослых, тем более старых, тем более таких «тяжёлых»… – Женщина махнула рукой.
Арон молчал, ругая себя за всколыхнувшуюся надежду. Корабельный врач не отступала, борясь со старухой-смертью кулаками, ногтями и зубами до самого последнего вздоха больного или раненого – а иногда и того дольше. Раз она говорит, что надежды нет…
– Так, – неожиданно деловито сказала Марисса, поднимаясь и протягивая ему руку, словно старику или тяжелобольному. – Вставай, капитан!
Потирая отсиженный зад, Арон поднялся. Врач решительно взяла его за уши, придвинув лицо вплотную, оглядела внимательно: раздвинула веки, оттянула нижнюю губу, зачем-то полезла в рот – зубы пересчитывать, что ли? Невнятно от исследующих пальцев он прокомментировал неожиданный осмотр:
– За три часа не подхватил ни чумы, ни лихорадки, ни проказы, ни любовных болезней…
– Оно и видно! – Марисса отпустила его, сообщила назидательно: – Мой вердикт: критический недостаток алкоголя в организме и общий недотрах, вызванный долгим плаваньем. Мой рецепт: как следует напиться и отодрать всё, что движется. Можно и что не движется.
Арон засмеялся:
– Обожаю твои рецепты! Они всегда так конкретны и понятны…
– Я бы помогла и с первым, и со вторым, но сейчас тебе лучше убраться с корабля, чтобы команда не увидела кислую морду своего капитана! Проваливай, и чтобы я тебя здесь как минимум сутки не видела! Да поживее!
Понукаемый покрикиваниями, подталкиваниями, а то и лёгкими пинками Арон «убрался» с собственной альбулы. Побрёл по пустынной тёмной пристани – Сохо уже ушла с небосклона, очередь Рохо ещё не наступила, на небесах лишь звёзды. Оглянулся на тёмный силуэт женщины, подсвеченный кормовым фонарём: та то ли помахала ему на прощание, то ли вообще кулаком погрозила. Арон глубоко вздохнул и подумал вслух:
– А почему бы и нет?
***
Сутки не сутки, но воротился он только к следующему вечеру. Вернувшаяся часть команды приветствовала капитана лениво, но искренне: были благодарны за недолгий, но очень редкий и дорогой отдых на Таричесе. Сейчас он наверняка выглядел таким же расслабленным и довольным. Хорошо, что о его поисках знают лишь врач и помощник: для других хаотичные метания по Таплису были обычной придурью… то есть свойством характера всех Альбатросов. Иначе бы его сейчас завалили вопросами и неуклюжим сочувствием.
Гаспар встретил Арона привычным бурчанием: поди собери всех к утру, может, придётся отплывать только с половиной команды, а всё потому что он, помощник, всегда не в курсе, что взбредёт в голову их капитану… Арон ответил так же привычно – похлопал по широкой спине, фальшиво посочувствовав невезению подчинённого: плавать с таким придурковатым командиром целых десять лет, это ж какой покладистый характер иметь надобно! Ну что ж, как говорится, большому кораблю – большие волны!
Улыбнулся критически оглядывающей его Мариссе и добрался, наконец, до своей каюты. Здесь царили сумерки, разбавляемые прощально заглядывающим в иллюминатор неярким закатным Номо. Арон залез в рундук, насвистывая, выбирал свежую одежду, критически разглядывая и откидывая её на крышку. Свист прервался, лишь когда он спокойно сказал в пространство:
– И зачем припожаловала? Деньги и драгоценности у меня в каюте не хранятся.
И засвистел дальше.
Сумрак за его спиной помолчал-помолчал и спросил – потрясённым голосом:
– Ты что, меня видишь?!
Арон кинул взгляд через плечо: темнота шевельнулась, и из неё проступило серое… нет, бесцветное… нет, просто бледное лицо давешней воришки.
– А не должен был? Тогда извини. – Он всё-таки зажёг гальванический шар и уже при освещении вернулся к рундуку. Пора обновить гардероб, тот безнадёжно устарел не только на Таричесе и в двух столицах, но и на всех архипелагах разом. Но когда они вернутся из очередного Поиска, фасоны-цвета-материалы вновь сменятся. А Таплису всё едино, в каких камзолах Альбатросы бороздят его воды. Девчонка таращилась на него, открыв рот.
– Кто тебя пустил на корабль?
– Я никого не спрашивала.
– Вахтенный будет наказан, – прокомментировал Арон и принялся переодеваться. Ни к чему вопросы: сама явилась, сама расскажет. В каюте царила тишина, нарушаемая лишь шелестом одежды да стуком скидываемых ремней и ботинок. Расправляясь со штанами, он мельком глянул на наблюдавшую за ним воришку. – Эй! Чтобы поглазеть на раздевание, между прочим, деньги платят!
Девчонка проворчала в том смысле, «как будто там есть за что платить», но взгляд всё же отвела. Шагнула к столу, выложила давешний срезанный кошелёк.
– Насчёт денег. Возвращаю.
Арон закрыл рундук, уселся на крышку, скрестив босые ноги. Склонил голову набок в ожидании продолжения. Воришка ела глазами лампу, ей же и рапортовала:
– Там не всё. Верну.
– И когда же? – спросил забавлявшийся Альбатрос. Девчонка вытянулась в струнку – ни дать ни взять молоденький новобранец Ртути. Отчеканила:
– На первом же архипелаге, где вы меня высадите!
Арон всё ещё лениво улыбался.
– Тогда мне точно возврата долга не видать!
– Почему же? – упрямо продолжала воришка. – Я верну, что уже потратила, и свой выкуп – тоже. Отработаю всё с лихвой!
– То есть украдешь всё, что я тебе прикажу?
Тут она заколебалась, и Альбатрос впервые за весь разговор заподозрил, что девица настроена серьёзно.
– Всё, что в моих силах… А в моих силах многое! Поинтересуйтесь на Таричесе о воре по имени Тень – все скажут!
– Конечно! – с воодушевлением воскликнул Альбатрос, хлопнув себя по коленке. – Сам Номос привёл тебя ко мне! Мне же только воришки в команде и не хватало!
Теперь уже она уставилась на него с подозрением. Кажется, чувство юмора у девчонки отсутствовало напрочь – её просто сбила с толку его неожиданная горячность. Промолвила осторожно:
– Н-да…
– Поведай-ка, почему тебе так срочно захотелось убраться с Таричеса? Полагаю, дело в главаре этих громил? Где ты ему насолила? Обокрала?
– Н-нет, – с ещё большей осторожностью ответила девица. – Вероятно, помешала какой-то сделке или… Словом, не могу знать. А если б и знала, тоже не ответила, профессиональная честь, вы же понимаете.
Арон хмыкнул.
– Но меня рано или поздно поймают и…
Давит на жалость? Коль Альбатрос принял участие в её судьбе, поплатившись за это собственными деньгами (дважды), то и дальше не останется равнодушным? Арон дотянулся до кошелька, взвесил на ладони, оценивая размер ущерба.
– Ну что ж… Потраченное и твой выкуп прощаю. За то, что решила вернуть остаток, хвалю. А теперь – освободи мою каюту и мою альбулу вообще. – Видя, что девчонка не трогается с места, прикрикнул: – Живо! Мне позвать матросов? Или сразу Ртуть?
– Возьмите с собой, я вам пригожусь, – угрюмо сказала девица. – Не так, так эдак.
Придётся выволакивать за шкирку, не звать же, в самом деле, на помощь – засмеют! Арон опустил ноги на пол.
– Для «эдак» ты не в моём вкусе. – Показалось, или она вздохнула с облегчением? – Так что давай убирайся по-хорошему.
– Старик мне много чего рассказывал.
Он замер, едва приподнявшись с рундука.
– Что?
– Я вчера соврала вам, я многое помню.
– И?
– И всё расскажу, если увезёте меня – куда угодно – с Таричеса!
Арон смерил взглядом тщедушную воришку. Та смотрела в ответ не моргая. Кажется, он начинает понимать хозяина местных бандитов: у самого руки зачесались задать девчонке трёпку, чтобы вместе с юшкой из носа и выбитыми зубами посыпались все её (и не её) секреты. Сдерживая ярость – он ведь очень выдержанный и спокойный! – Арон процедил:
– Собираешься удрать, бросив своего беспомощного подопечного? Ты же только вчера так о нём радела, чуть меня не загрызла!
– Он умер, – бесцветно проинформировала девица.
***
Пробраться на корабль на рассвете было проще простого – вахтенный, утомлённый напряжённым отдыхом, то и дело клевал носом. Рика заглянула в незапертую каюту: длинные курчавые волосы спящей хозяйки доставали до пола; пахло ароматическими маслами, лекарствами; на столе и в шкафчиках посверкивало нечто пугающее из лекарского арсенала. Следующая каюта для двух офицеров. На полуюте имелась ещё парочка, но капитанская точно должна быть наверху. Кажется, вот и она: обставлена просто, но чем только не завалена – карты, свитки, глиняные и каменные таблички, чучела невиданных зверей, книги, морские приборы…
Алонкеи на диво неосторожны – ну да, редко кто осмеливается покуситься на их собственность! Привычка требовала всё обшарить, а будущее настоятельно советовало держать свои загребущие руки при себе. Чтобы унять зуд в пальцах, Рика принялась теребить срезанный алонкейский кошелёк, с сожалением пересчитывая сквозь плотную ткань оставшиеся монеты.
Ожидание длиной в целый день её не смутило: иногда удачный момент ждёшь куда дольше. Когда алонкей наконец вернулся, девушка вжалась в угол, растворилась в сумерках, как она всегда это умела… Однако хозяин её заметил! Как, почему? Может, у Альбатросов глаза устроены иначе, чем у всех?
Рика предвидела, что алонкей так легко не согласится, но что вышвырнет её даже после козыря про истории Ворчуна, не ожидала.
…Сейчас он застыл, уставившись на неё: расширившиеся зрачки сделали его светлые глаза чёрными.
– Что? Умер?!
– Ну да… Ночью.
– С чего бы? Лишь вчера он ещё ел и пил как ни в чём не бывало!
– Все смертны, господин Торо, и вы, алонкеи, тоже…
Движение его руки было стремительным, как бросок ядовитой змеи – Рика не успела увернуться, как хозяин сгрёб её за рубашку, дёрнул к себе, уставившись близкими гневными глазами. Процедил:
– Как… удобно.
– Что – удобно? – Задыхаясь от превратившегося в удавку ворота, Рика вцепилась в его руку, пытаясь разжать железные пальцы – где там, алонкей этого попросту не заметил!
– Тебе срочно понадобилось спасать свою шкуру – и старик так же срочно умирает. Вовремя, правда?
Иногда лучше не сопротивляться, сложить лапки, притвориться мёртвой, как перевёрнутый на спину жук – авось хищник потеряет к тебе интерес! Вот только сейчас она отправится на Изнанку по-настоящему. Звон в ушах, свет лампы тускнеет, голос алонкея расплывается удаляющимся эхом…
Рика не заметила, как отлетела в сторону, боли от удара о переборку тоже не почувствовала, зато поняла, что может наконец глотнуть воздуха: раз, другой, третий… На четвёртый блаженный вздох её вздёрнули на ноги, проволокли по палубе мимо удивлённых моряков, по сходням и швырнули на пристань. Альбатрос метнулся обратно на альбулу с зычным: «Вахтенного ко мне!» Девушка поспешно, задом-задом, сдав в сторону, вскочила на подкашивающиеся ноги и устремилась от негостеприимной пристани прочь…
…Алонкеи обычно хоронят своих в море – мол, где родился, туда и вернулся. Но Рика поступила по обычаю народа своей матери: предала тело огню. А заодно и хижину.
И всю дряхлую Старую пристань разом.
Пришлось, правда, будить её обитателей – толчками и пинками, а кого-то беспамятного или слишком пьяного выволакивать из хижин, шалашей и шатров. Кучка жавшихся друг к другу людей глазела, как пылают их жалкие обиталища и пожитки, как обрушиваются в шипящие тёмные волны подгнившие доски. Ни у кого не было ни сил, ни желания тушить огонь или вытаскивать вещи. Завтра разгребут остывшее пепелище, найдут, что поцелее, поскребут в затылках и пойдут мастерить новые хижины, благо сезон дождей ещё нескоро… Пена привыкла ко всяческим передрягам в своей жалкой жизни.
Лишь Рика глядела на огонь с мрачным удовлетворением: тот пожирал не только человека, который единственно привязывал её к острову, но и само её прошлое. Убедившись, что хижина догорела, поддёрнула лямки заплечного мешка и спорым шагом отправилась искать того, кто увезет её – обязательно! – в новый мир.
В новую жизнь.