При обсуждении проблем социально-экономической политики общественные науки рассматривают только один вопрос: способны ли предлагаемые меры достичь результатов, к которым стремятся их авторы, или они ведут к такому положению дел, которое – с точки зрения сторонников этих мер – даже более нежелательно, чем та ситуация, которую намеревались изменить. Экономист не подменяет суждения своих сограждан о желательности конечных целей своим собственным суждением. Он просто задается вопросом: возможно ли достичь целей, преследуемых страной, правительством, группами давления, с помощью методов реально избранных для достижения этих целей.
Разумеется, это весьма неблагодарная задача. Большинство людей нетерпимы к любой критике разделяемых ими социально-экономических убеждений. Они не понимают, что выдвигаемые возражения касаются только негодных методов и не оспаривают конечных целей, на достижение которых направлены их усилия. Они не готовы признать возможность того, что им будет проще достичь своих целей, если они будут следовать советам экономистов, а не отвергать их с презрением. Они называют врагами нации, расы или группы любого, кто рискнет высказать малейшую критику в адрес их любимых мероприятий.
Этот упертый догматизм влечет за собой весьма пагубные последствия и является одной из коренных причин нынешнего международного положения. Экономист, утверждающий, что установление минимальных ставок заработной платы не является подходящим методом повышения уровня жизни наемных работников, вовсе не является врагом рабочих. Напротив, предлагая более подходящие меры для повышения материального благосостояния наемных работников, он делает максимум, что в его силах, для подлинного улучшения их экономического положения.
Указывая на преимущества, которые каждый получает от функционирования капитализма, экономист не защищает интересы капиталистов. Экономист, который 30–40 лет назад отстаивал сохранение системы частной собственности и свободного предпринимательства не боролся за эгоистические классовые интересы богачей того времени. Он стремился оставить свободными руки тем неизвестным и не имеющим ни гроша своим современникам, обладавшим достаточной изобретательностью, чтобы создать новые отрасли промышленности, которые сегодня обеспечивают жизненный комфорт рядовому человеку. Конечно, многие из этих пионеров промышленных изменений разбогатели на этом. Но они приобрели свое богатство, обеспечивая потребителей автомобилями, самолетами, радиоприемниками, холодильниками, кинофильмами и огромным количеством других менее эффектных, но оттого не менее полезных новшеств. Новые товары, безусловно, не были достижением различных государственных контор и чиновников. Ни одним технологическим нововведением мы не обязаны Советам. Максимум чего сумели добиться русские, это скопировать некоторые усовершенствования, изобретенные капиталистами, которых они не перестают осыпать ругательствами. Человечество не достигло состояния окончательного технологического совершенства. Потенциал дальнейшего прогресса и повышения уровня жизни огромен. Творческий дух и изобретательность никуда не делись, несмотря на все утверждения об обратном. Но их потенциал полностью раскрывается только там, где существует экономическая свобода.
Точно так же если экономист пытается показать, что некая страна (назовем ее Туле) причиняет вред своим насущным интересам при проведении той или иной политики внешней торговли или при том или ином обращении с меньшинствами, обитающими в этой стране, не является врагом Туле или ее народа.
Оскорблять людей, критикующих негодные меры экономической политики и высказывать подозрения по поводу их мотивов, занятие бессмысленное. Это заставит замолчать голос истины, но не сделает неподходящие меры экономического политики подходящими.
Сторонники тоталитарного контроля называют взгляды своих оппонентов негативизмом. Они стремятся представить дело так, будто в то время как они сами требуют улучшения неудовлетворительных условий, остальные собираются позволить злу длиться вечно. Это взгляд на социальные проблемы с позиции узколобых бюрократов. Только с точки зрения бюрократов положительные и благотворные меры могут заключаться единственно в создании новых контор, издании новых декретов и увеличении числа государственных служащих, а все остальное – бездеятельность и пассивность.
Программа экономической свободы не носит негативистский характер. Она имеет вполне положительное содержание: установление и сохранение системы рыночной экономики, основанной на частной собственности на средства производства и свободном предпринимательстве. Она стремится обеспечить свободу конкуренции и суверенитет потребителей. В качестве логического следствия из этих требований подлинные либералы возражают против любых попыток заменить функционирование нестесненной рыночной экономики государственным регулированием. Laissez faire, laissez passer[1] не означает: пусть зло продолжает править бал. Напротив, оно означает: не вмешивайтесь в функционирование рынка, поскольку такое вмешательство неизбежно ограничивает объем производства и делает людей беднее. Кроме того, оно означает: не упраздняйте и не калечьте капиталистическую систему, которая, несмотря на все препятствия, созданные на ее пути правительствами и политиками, привела к беспрецедентному повышению уровня жизни широких масс населения.
В отличие от того, что утверждали немецкие предшественники нацизма свобода не является негативным идеалом. То, как сформулирована концепция – в утвердительной или отрицательной форме, – это все лишь вопрос языка. Фраза «свобода от нужды» эквивалентна выражению «стремление к положению дел, при котором люди лучше обеспечены предметами первой необходимости». «Свобода слова» эквивалентна «положению дел, при котором каждый может сказать то, что хочет».
В основе всех тоталитарных доктрин лежит убеждение, согласно которому правители мудрее и благороднее своих подданных и поэтому лучше знают, что принесет пользу последним, чем они сами. Вернер Зомбарт, бывший на протяжении многих лет фанатичным поборником марксизма, а позднее не менее фанатичным адвокатом нацизма, так прямо и заявил, что вождь нации, фюрер, получает приказы от Бога, верховного Вождя, Фюрера, Вселенной, а пребывание Вождем есть постоянное откровение[1]. Тот, кто с этим согласен, разумеется, должен перестать сомневаться в целесообразности всесилия правительства.
Те, кто не согласны с этим теократическим обоснованием диктатуры, требуют для себя права свободно обсуждать соответствующие проблемы. Они не пишут слово «государство» с заглавной буквы. Они не уклоняются от анализа метафизических понятий гегельянства и марксизма, но сводят всю эту торжественную риторику к простому вопросу: подходят ли предлагаемые меры для достижения преследуемых целей? Отвечая на этот вопрос, они надеются оказать полезную услугу огромному большинству своих сограждан.
Людвиг фон Мизес
Нью-Йорк,
январь 1944 г.