Артём был яркий, красивый, богатый, избалованный вниманием и возможностями. Для окружающих он носил глумливую и дерзкую маску Дэдпула, а моя мама называла его Трубадуром за любовь к театральному эпатажу и ночные песни над моим окном. Именно «над», потому что их с Максом квартира располагалась прямо над нашей.
Отец Артёма был известным гастролирующим по всему миру композитором, мать – бывшая фотомодель, всецело посвятившая себя мужу. И они с пеленок растили из Артёма гениального виолончелиста. До двенадцати лет в его жизни существовали только репетиции, концерты и приходящие учителя. Другого он не знал и не понимал, что может быть как-то иначе, пока в их частном загородном доме не появился Макс – сын домработницы, почти его ровесник.
Выросший без отца, кочующий вместе с матерью из семьи в семью, Макс в свои одиннадцать уже успел пережить и повидать всякое. Он не был отбившимся от рук или хулиганом. Напротив, Макс всегда любил свою маму, помогал ей и был ее «маленьким котиком». Встреча с оторванным от реальности мальчиком-звездой наполнила его существование новым смыслом: он решил, что обязан «открыть ему глаза». Показать, как на самом деле все устроено в этом мире.
Рано или поздно это наверняка произошло бы и без Макса, но встреча мальчиков пришлась как раз на тот возраст, когда ощутить всю полноту жизни и осознать в ней себя становится для человека жизненно необходимым.
Артём прямо сказал родителям, что устал от музыки и хотел бы сделать перерыв. После этого разразился такой дикий скандал, что он поклялся больше никогда не брать в руки виолончель.
Его по несколько дней держали взаперти, запрещали видеться с Максом, приглашали всевозможных методистов и психологов, но чем сильнее давили, тем ярче разгорался огонь сопротивления. Артём сбегал из дома, ввязывался в неприятности и творил всякие глупости с одной лишь целью – заставить родителей признать его право на свободу.
Возможно, такая тактика и сработала бы, если бы они любили сына больше, чем собственные амбиции. Мать с отцом упорно требовали возвращения «звездного мальчика», а к его бунту относились исключительно как к личному оскорблению.
Через три года стало ясно, что изменить уже ничего нельзя, – родители стеснялись и ненавидели собственного сына из-за разрушенных ожиданий. Артём же платил им полным отказом подчиняться и отвязным поведением.
Родители Артёма погибли, когда ему было шестнадцать.[8] Страшная трагическая история, в один день превратившая их с Максом в сирот.
Артём был передан на попечительство близкого друга семьи, а Макса отправили в детский дом, откуда он спустя некоторое время благополучно сбежал. С тех пор они стали окончательно неразлучны и пустились во все тяжкие: искали азартные и рискованные приключения, ввязывались в потасовки, напивались, снимали провокационные ролики для Ютуба, неоднократно попадали в полицию и засветились на всех безбашенных вечеринках «золотых деток».
И все же, продолжая играть роль высокомерного циника, Артём не смог смириться ни с черствостью родителей, ни с их гибелью, ни с тем, что «противостоять» стало больше некому, ни с наследством, которого он не заслужил. Внутри него по-прежнему жил взбунтовавшийся ребенок-вундеркинд с чистой душой и творческим томлением в сердце.
Артём повез нас в местный торговый центр, где на первом этаже располагалось маленькое кафе с горячей выпечкой и кофе навынос. Там, по его словам, было единственное съедобное во всей округе блюдо – блинчики с джемом.
Только прежде, чем мы туда доехали, пришлось остановиться возле первого попавшегося провинциального магазинчика с желтой растяжкой: «Мужская и женская одежда дешево».
Артём по-прежнему с ног до головы был покрыт слоем белой пыли.
Но представить, что он себе там что-нибудь купит, я никак не могла. Все его вещи были жутко дорогие и брендовые, даже майки, которым, казалось, уже тысяча лет, или разодранные вдрызг, как будто он подвергся нападению стаи собак, штаны.
Магазин же оказался чем-то вроде «Смешных цен» – цветастые халаты, квадратные футболки с ужасными принтами, майки в сеточку, панамки в виде зонтиков и необъятные лифчики. Дешевое, безвкусное рыночное барахло.
Все скудное пространство торгового зала от потолка до пола было забито вешалками с одеждой, между которыми едва различимо проглядывали узкие проходы.
В подобных местах Артём, вероятно, еще никогда не бывал, потому что, едва он оценил обстановку, лицо его потрясенно вытянулось.
Ему нужны были обычная майка и шорты. На время. Чтобы не ехать в грязном, он даже мерить их не собирался, планируя позже заказать все то же, что у него пропало, по Интернету.
– Чего хотите, ребятки? – Из-под вешалок к нам выбралась блондинистая продавщица с красным картонным козырьком на туго закрученных кудрях.
Артём беспомощно посмотрел на меня.
– Это просто одежда, – сказала я. – И ты в ней будешь в машине.
– Да я лучше голый поеду, чем в этом, – он брезгливо передернул плечами.
Продавщица с неприкрытым раздражением оглядела его, оскорбленно задрала подбородок и обиженно фыркнула:
– Лиц в пачкающей одежде не обслуживаем.
– Нам нужна обычная черная майка, типа этой, и шорты, – поспешила объяснить я, прежде чем Артём успел ответить что-нибудь грубое.
– Обычная? Витя! – Брови его возмущенно взлетели вверх. – Это родной Найк, между прочим!
– Видали мы ваши Найки! – Продавщица с вызовом уперла руки в бока. – У нас тут все есть. И Найки, и Адидасы, и Дольче с Габаной. Вот только чем платить, детки, будете?
– Денежками, тетенька, – Артём вытащил из кармана пухлую пачку купюр и вызывающе помахал у нее перед носом.
Увидев деньги, женщина мгновенно переменилась в лице. Уважительно кивнула и повела нас за собой через ряды с качающимися вешалками в самую глубь магазина.
Подошла к деревянным полкам в торце и показала на стопки разноцветных маек и футболок.
– Выбирайте. Зеркало вот, – она ткнула пальцем в выглядывающую из-под ядовито-зеленой ветровки узкую зеркальную полоску.
Я достала с полки черную майку с глубокими прорезями и узкими лямками, какие Артём обычно носил, и развернула.
– Вроде нормальная.
– Надо померить, – неожиданно вызвался он. – Вдруг не подойдет.
– Это XXL. Ты всегда берешь большие. Она не может не подойти.
Но он уже стянул свою грязную майку, скомкал и кинул в меня, затем развернулся к застывшей позади нас продавщице:
– Вообще-то я стесняюсь.
Та глуповато усмехнулась, пожала плечами и исчезла в проходе среди вещей. А как только она скрылась, резким движением Артём схватил меня и, прижав к себе, затянул в самую гущу вешалок.
Но мы даже поцеловаться не успели. С гневным криком «Совсем обнаглели?!» возле нас снова возникла белокурая продавщица.
От неожиданности Артём отпрянул назад, потянул меня за собой, и я, чтобы не свалиться на него, ухватилась за свисающее над головой пальто.
Раздался звонкий щелчок, и весь верхний ряд вешалок, сорвавшись с лопнувшего троса, посыпался на нас.
Несколько секунд мы пребывали в полном оцепенении, пытаясь осознать, что лежим под огромной грудой вещей, затем оба расхохотались в голос.
Больно не было. Только дико смешно. Где-то над нами слышалось возмущенное кудахтанье продавщицы, тяжесть одежды давила, с каждым вздохом дышать становилось труднее, но Артём продолжал крепко обнимать меня, и все остальное было уже не важно.
Испугавшись наступившей тишины, подоспевшие на помощь продавщице работники других магазинов принялись торопливо разгребать вещи, а когда нашли нас и увидели, что мы просто целуемся, поднялся еще больший крик и шум.
Если бы не самоуверенность Артёма, я, наверное, сгорела бы со стыда. Но ему любой переполох в радость – чем суматошнее, тем веселее.
– Подожди в машине, – велел он, как только мы, растрепанные и взмыленные, поднялись на ноги.
Уговаривать меня было незачем. В том, что Артём все уладит, я не сомневалась.
Он всегда решал все деньгами, и работало это безотказно.
На заднем сиденье Пандоры за бликующим в солнечных лучах стеклом Зоя водила указательным пальцем по лицу Макса. Их темные силуэты напоминали загадочных персонажей театра теней.
Откинувшись на дверь, Макс сидел с закрытыми глазами и молча улыбался, а Зоя старательно замазывала ему синяк тональником и что-то говорила. За музыкой слов было не разобрать.
Странное, туманное воспоминание нахлынуло теплой, но болезненной волной: всего полгода назад мы вчетвером, затерянные где-то посреди сельских дорог, только вместо Зои с нами другая девушка.[9]
Опасаясь разрушить момент, я простояла так, пока из магазина не вышел нагруженный охапкой вещей Артём.
– Прикол, – на всю улицу рассмеялся он, – мне вот это все бонусом выдали.
– Ты им, наверное, слишком много денег дал?
– Не много, – Артём открыл багажник и швырнул туда вещи. – Только оплатил их долги по аренде.
– С ума сошел?! – воскликнула я. – Мы же ничего не испортили и не сломали. Вешалка сама отвалилась. Можно было на них жалобу написать. Ведь той железной стойкой нас могло насмерть прибить!
– Можно было бы, – Артём хитро подмигнул, глаза сияли. – Но я их пожалел.
– Значит, ты пошутил про деньги?
Вместо ответа он быстро запрыгнул за руль и уже оттуда позвал:
– Все, поехали! Я умираю от голода.
Как только я села в машину, на приборной панели завибрировал его телефон.
Взглянув на экран, Артём тут же озарился деланой улыбкой и, убавив на магнитоле звук, как обычно, включил громкую связь.
Зоя с Максом на заднем сиденье мгновенно притихли.
– Ну что? Не надумал приехать? – Это была Полина Кострова. – Папа очень расстроится, если тебя не будет. Он пригласил людей, которые хотят именно тебя.
– Меня много кто хочет, – посмеиваясь, откликнулся Артём. – И что теперь? Я не благотворительный фонд.
– Тёма, напряги мозги, а? – Тон Полины был жестким, как удары молота о наковальню. – Ты сто лет никому не был нужен, но папа им так тебя распиарил, что они готовы вложить огромные деньги в одну твою говенную композицию. Обещают хорошие проценты с продаж.
– Это что, будет реклама?
– Нет. Это будет главная тема какой-то компьютерной игрушки.
– И что?
– Им нужен именно ты, потому что это хорошо скажется на имидже проекта при раскрутке. У тебя возраст подходящий, хайповая биография и морда смазливая. Можешь хоть раз в жизни что-то по-человечески сделать?
– Между прочим, я сегодня утром чуть не умер.
– Опохмелиться не пробовал? – зло отозвалась Полина.
– У меня с тобой вообще отдельный разговор будет, – пригрозил Артём.
– Приезжай – поговорим. Или сказать папе, что ты в Диснейленде?
– Нет. Скажи, что меня засыпало кирпичами и я сдох.
– Господи, наконец-то! Папа обрадуется этой новости даже больше, чем удачной сделке.
– Вот и славно. Хорошего дня, Круэлла.
– А с «Бездушной тварью» что? Что с клипом? – закричала она напоследок, но Артём все равно отключил телефон и так резко прибавил громкость на магнитоле, что внезапно раздавшийся голос Ланы заставил нас всех подскочить от неожиданности.
До самого кафе больше никто не разговаривал, а как приехали, мы с Артёмом первым делом отправились переодеваться.
Помещение туалета оказалось небольшим, довольно чистым и благоухающим цветочным освежителем. В нем находились две не разделенные по половому признаку кабинки, широкая раковина и зеркало.
Впервые за все это время мы остались по-настоящему одни. Пусть даже в таком месте.
И, оказавшись лицом к лицу, я наконец смогла действительно посмотреть на Артёма. На то, какой он живой и красивый, как старается держаться расслабленно, как жизнерадостно блестит черный шарик пирсинга под его нижней губой, на чудесный взгляд веселых голубых глаз, и внезапно осознание неслучившегося накатило такой жуткой волной, что, обхватив его вместе с вещами, которые он держал, я уткнулась в его голое плечо и расплакалась.
– Эй, Витя, ты чего? – Он быстро скинул вещи возле раковины и обнял меня. – Мы же договорились не плакать.
– Я только подумала, что тебя могло не стать. Совсем-совсем. И я бы тебя никогда больше не увидела. И не обняла бы. И вообще… – Слова получались прерывистые и дрожащие. Голос не слушался. – Как бы я осталась без тебя?
– Пожалуйста, давай не будем об этом, – он быстро вытер ладонями мне слезы.
– Извини. Я понимаю, что тебе страшно вспоминать, но ничего не могу с собой поделать. Если бы я оказалась на твоем месте, я бы, наверное, поседела от ужаса. Я знаю, что ты только делаешь вид, что тебе все нипочем…
Не дослушав, он резко подхватил меня и усадил на вещи.
– Дело совсем в другом, – выражение его лица сделалось непривычно напряженным, а во взгляде появилось смятение. – Я же считал, что вообще не могу никого любить. Я и не понимал, как это бывает так. Так… Не знаю, как сказать. Безумно? Рисково? Больно? Я сейчас как дурак, да?
– Нет.
– Знаю, что да. Но я правда стрессанул. И, кажется, под этим завалом все мозги оставил. Только и думал, почувствовала ли ты что-то, когда начало все рушится. Надеялся, что так и не проснулась. И что тебе не было больно. Я должен был открыть ту чертову дверь, чтобы ты могла спастись… Не нужно было тебя оставлять! – На его стриженом виске и на лбу выступили капельки пота. – Лучше бы нас сразу вместе завалило. Я не должен был привозить тебя туда. Должен был оставить в покое, как только узнал про теплоход. Но меня это так потрясло, Витя, ты просто не представляешь, как… Меня и сейчас трясет при одной мысли о том, что ты с ним… Ты с ним… Провела три дня! – Зажмурившись, он прижался, зарываясь в мои волосы. – Прости, все сейчас в кучу, все перемешалось. Обещал же себе не вспоминать про это. Но оно само. Просто… Просто… Я очень люблю тебя.
Последние слова Артём проговорил на одном дыхании, и то ли оттого, как он это сказал, то ли потому, что прежде никогда так не говорил, я снова расплакалась.
Мы поссорились именно из-за теплохода. Точнее, из-за моей поездки на нем с Ярославом в то время, пока Артём находился в лагере.
Ярослав был моим недавним знакомым, и между нами существовала договоренность насчет его больной раком мамы. Мы делали вид, что вместе, чтобы она порадовалась. Она могла прожить еще пару месяцев, а могла и год – никто точно не знал.
Ангелина Васильевна была милой интеллигентной женщиной и проявляла ко мне большой интерес. В их семье творился полный бардак: ее муж, отец Ярослава, ушел к другой женщине, и Ангелина Васильевна переживала этот разрыв еще сильнее, чем собственную болезнь. Ярослав же люто ненавидел отца и готов был исполнить любую мамину прихоть, а той больше всего хотелось «передать сына в хорошие руки». Не знаю, как она себе это представляла, потому что Ярослав был совсем не тем человеком, которого можно «передавать», но подыгрывать им мне не составляло труда, а их общество очень скрасило мои депрессивные дни на время отсутствия Артёма.
В приглашении на теплоход я не видела ничего предосудительного. К тому же из-за морской болезни я все выходные провела в полубредовом состоянии в темноте каюты.
Однако никаких подробностей об этой поездке Артём не знал, и со стороны мой поступок действительно выглядел некрасиво и двусмысленно. Теперь я отчетливо понимала это. Так что он имел полное право злиться.
Мой голубой сарафан после ночевки в чемоданной, обморока, больницы и валяния под вешалками пребывал в весьма плачевном состоянии. Ему на замену в куче дармового барахла Артём отыскал летний бирюзовый спортивный костюм. Такой яркий и вызывающий, что в коротеньких обтягивающих бриджах и сильно декольтированной футболке с надписью: «Kiss me or kill me» я выглядела как легкомысленная инстаграмщица.
Пока я переодевалась, он, скрестив руки и опершись спиной о стену, разглядывал меня в зеркало, однако, вместо того чтобы оценить костюм, критически резюмировал:
– Совсем отощала на этом своем теплоходе.
– Твоя очередь, – я кивнула на свисающие с его локтя вещи. – Посмотрим, как ты провел лето.
Но придраться оказалось не к чему. Физическая работа определенно пошла ему на пользу.
Красота, конечно, огромная сила. Сколько бы мы ни пытались убедить себя в том, что самое главное в человеке – это его внутреннее содержание, духовное богатство или ум, все равно в первую очередь обращаем внимание на красоту. Она нас очаровывает, гипнотизирует и привязывает к себе.
– Тебе плохо? – Артём потряс меня за плечо, и я обнаружила, что стою, крепко вцепившись обеими руками в бортики раковины.
– Снотворное, наверное, еще действует. Если хочешь, я могу поехать в Москву с Максом и Зоей.
– Издеваешься? – Он с укором посмотрел через зеркало. – Это наше общее приключение. Какой в нем смысл без тебя?
Я поспешно умылась, потрясла головой, но состояние по-прежнему было туманное и очень странное.
Майка Артёму вполне подошла, хотя и не была такой умопомрачительно стильной, как прежняя, шорты же оказались несколько узковаты, отчего Макс, увидев его в них, чуть не сполз от смеха под стол, а когда, получив подзатыльник, отсмеялся, неожиданно объявил:
– Зоя поедет с нами.
Широко распахнув дымчатые глаза, Зоя сложила ладошки в молебном жесте:
– Пожалуйста. Очень вас прошу. Я этим летом, кроме грядок на даче, квартиры и дурацкой работы, ничего не видела. Все куда-то уезжают, отдыхают, развлекаются, а мне как будто уже сорок. Я тоже хочу пить, веселиться и танцевать до утра. А не вот это вот все.
– Там не будет никаких танцев, – Артём строго покосился на Макса. – Только глушь и уныние.
– Пусть так, – запросто согласилась Зоя. – Все какое-то разнообразие. А танцы мы можем и сами организовать. Если захотите, конечно.
– Тифон взбесится, – сказал Артём. – Не знаю, что между вами произошло, и не хочу знать, но подозреваю, что спасибо он мне не скажет.
– Да что вы все заладили: «Тифон, Тифон»? А я что? Не человек? – Зоя вспыхнула. – Мы с ним с первого класса дружим, у нас все компании и друзья общие, а стоит только поссориться, так они сразу оказываются на его стороне. Даже Криворотов. И знаешь почему? Потому что боятся. Но разве это справедливо? Разве по-честному?
– Несправедливо, – охотно поддержал ее Макс. – Не переживай. Тёма никого не боится. Он согласен.
– Значит, ты, Котик, типа, тоже с нами? Передумал?
Макс откинулся на спинку стула и вместо ответа уставился на Артёма. Тот ответил на этот взгляд, и около минуты они просто смотрели друг на друга. Со стороны их беззвучный диалог показался мне бесконечно долгим. Наконец Артём сказал:
– Хорошо. Как Вита решит, так и будет.
Все повернулись в мою сторону.
Зоя склонила голову набок, и ее густые вьющиеся волосы легли на стол.
Об их дружбе с Тифоном я знала только понаслышке, но в тот единственный раз, когда мы с ней случайно встретились в автобусе и потом разговорились по душам, была очень удивлена, что такая яркая, энергичная и жизнерадостная девушка чувствует себя несвободной. Этим она была похожа на Артёма, для которого не существовало ничего дороже независимости. Меня свобода пугала. Я не привыкла к ней и не хотела ее. Им же обоим она была нужна как воздух.
Однако очевидный интерес Макса к Зое отчего-то казался мне не совсем правильным, немного напомнив мою историю с теплоходом.
– Наверное, нужно разрешение у хозяев дома спросить, – нашлась я. – Они, может, и нам не обрадуются.
– Обрадуются, – заверил Макс. – За это не волнуйся.
– Пожалуйста, – умоляюще повторила Зоя.
Яростно завибрировав, телефон Артёма запрыгал по столику.
На этот раз звонил Костров – опекун Артёма и отец Полины. С первых же слов он принялся орать в трубку, как ненормальный:
– Мы никогда не вмешивались в то, как ты проводишь время, на что тратишь деньги, с кем спишь… Но у всего есть свои границы и приличия. К сентябрю нам кровь из носа нужен этот клип! Как ты не понимаешь?! Ты обязан в нем появиться. Мы уже анонсировали! Осталось две-три недели до релиза. Даже запись свели ту чертову, которую ты обещал переписать, но, как обычно, забил. Наложили, почистили. Но клип… Все можно снять за пару дней.
Какое-то время Артём стоял, занавесившись челкой, и слушал, затем, встряхнув головой, задрал подбородок и с вызовом объявил:
– Я собираюсь продать дом и переехать от вас подальше.
– Мы, кажется, уже это обсуждали, Тёма! И тебя все очень даже устраивало, разве нет?
– У вас нет права распоряжаться, где мне жить.
– Я оплачиваю все, что ты хочешь, закрываю глаза на все твои косяки, вытаскиваю тебя и твоего бойфренда из неприятностей, которые вы целенаправленно ищете от нечего делать. Любой человек. Любой! Мечтал бы о такой жизни! От тебя всего лишь требуется – ничего не портить. Просто жить и радоваться, что попал в сказку. В сказку попал, придурок ты малолетний.
– А еще… – Артём сделал многозначительную паузу и, уже предвкушая последующую реакцию, расплылся в такой широкой улыбке, что черный шарик пирсинга в его губе демонически блеснул, – я собираюсь жениться.
– Ты собираешься что? – Костров закашлялся.
– Вы слышали. До свидания. Мне сейчас неудобно разговаривать.
Отключив телефон, Артём протянул мне руку.
– Ну все. Теперь я окончательно готов ехать с тобой на край света. – Затем он перевел взгляд на Макса. – И с тобой, бойфренд, тоже.
Про женитьбу Артём сказал Кострову просто так. Специально, чтобы его позлить. Мы обсуждали это как раз накануне, когда придумывали способ, чтобы мне не пришлось уезжать с родителями в Америку на пээмже. Фиктивный брак был для меня одним из вариантов остаться в Москве. Я, конечно, сразу сказала, что это глупость и в семнадцать без согласия родителей жениться или выходить замуж нельзя. Но Артём не смог удержаться и воспользовался этим, чтобы позлить Кострова. Тот в свое время договорился с Тёмиными родителями, что их сын женится на Полине: это было на руку обеим семьям и решало многие финансовые вопросы.
Блинчики выглядели очень аппетитно. С малиновым, вишневым, абрикосовым и черничным джемом. Но, как Артём не уговаривал меня попробовать остальные, я с трудом смогла съесть только половинку абрикосового.
Ребята пили апельсиновый сок и ели мороженое с кофе, в меня же больше ничего не лезло. Внутри все еще дрожал нерв, и где-то на заднем плане играла «We found love».
Зоя заметно повеселела, и выражение горькой обиды на лице уступило умиротворенной улыбке. Макс без стеснения разглядывал ее. Артём какое-то время возбужденно рассказывал о том, как падали вокруг него кирпичи и что он почти не успел испугаться, однако потом внезапно на полуслове замолчал и резко поднялся.
– Все. Выдвигаемся.
Мы ехали всю ночь, лишь пару раз остановившись на заправочной станции.
Темная летящая дорога будоражила, в полях стелился туман. Ночь стояла невероятно теплая и волшебная. Артём отключил кондиционер, и мы мчались с открытыми окнами. Мягкий ветер трепал волосы. Музыка улетала в звездное небо.
А потом случился рассвет. И, внезапно затормозив у обочины, Артём, ничего не объясняя, вышел из машины. Подошел к краю дороги и застыл, глядя в сторону поля.
– Что случилось? – спросила шепотом Зоя, потому что Макс спал.
– Сейчас узнаю, – я выбралась вслед за ним, но выяснить ничего не успела.
Приложив палец к губам, будто в соседних кустах притаилась птица, Артём перемахнул через узкую поросшую травой канаву и зашагал прямиком в скошенное поле. Туда, где в нежно-розовых облаках поднималось солнце.
Я тоже перепрыгнула канаву, но дальше не пошла.
– Куда это он? – На дороге появилась Зоя.
Я только развела руками.
От поля тянуло августовским утренним холодом и сыростью. Зоины рыжие пряди стали совсем розовыми, а в светлых глазах дрожали розовые блики. Обхватив плечи руками, она постояла еще немного рядом, замерзла и вернулась в машину, а я осталась всматриваться в рассеивающуюся в первых солнечных лучах розовую дымку.
Все кругом было наполнено неясным ожиданием чего-то прекрасного. Как по утрам в далеком детстве. Когда просыпаешься и, еще нежась в кровати, чувствуешь в животе счастливое предвкушение нового дня.
Вернулся Артём возбужденный и взъерошенный, с такими же розовыми щеками, как и все вокруг. Но ко мне не подошел, а первым делом сунулся в машину. Покопался в бардачке, достал маленький рекламный блокнот, карандаш и, положив на крышу Пандоры, стал что-то сосредоточенно записывать, а когда закончил, вытерся подолом майки и, перед тем как исчезнуть на водительском сиденье, весело крикнул:
– Эй, Витя. Я тебя люблю!
– Это стихи? Да? – с любопытством стала допытываться Зоя, как только мы снова тронулись.
– Шутишь? – Артём засмеялся. – Я похож на поэта?
И тут я наконец догадалась:
– Музыка?
Он кивнул.
– Неужели ты и правда ее слышишь?
– Конечно же слышу. Вот она, – он помахал блокнотом. – Это музыка мира, и она совершенна.
– Ты пишешь песню? – спросила Зоя.
– Саундтрек.
– К фильму?
– К нашей истории.
– Какой еще истории?
– Той сказке, которую Витя придумывает прямо сейчас.
– Ты сочиняешь сказки? – Зоя перекинулась на меня.
– Артём шутит, – я смутилась. – Давно уже ничего не писала. Сказки тем более.
– Это не мешает им происходить у тебя в голове, – он сгреб меня за плечи и прижал к себе.
Так в обнимку мы долго ехали по пустой дороге в сверкающих лучах встающего солнца, и мне вдруг пришло в голову, что любовь и свобода по сути – антонимы.
На месте мы были в восемь утра, но, прежде чем добрались, почти два часа плутали по округе.
Убегающие в глушь соснового леса кирпичные стены забора были густо увиты диким виноградом и будто выросли перед нами, полностью сливаясь с окружающей зеленью.
Макс позвонил в звонок на столбе чугунных ворот. Перед тем как они с черепашьей неторопливостью растворились, прошло не менее десяти минут.
Широкая асфальтированная дорога вела к утонувшему в диком буйстве растений огромному белому особняку.
Все обильно цвело и зеленело: разросшиеся деревья и кустарники, увитые цветами арки, одичавшие клумбы. Среди некошеной травы вдоль дорожек проглядывали спинки лавочек и декоративные фонари.
Так, наверное, выглядел заколдованный дом зверя лесного в «Аленьком цветочке». Необычайное, потустороннее зрелище, впечатлившее нас всех четверых настолько, что мы замерли, оглядываясь по сторонам, и до самого крыльца ехали молча.
Возле необъятной белой колонны на мраморных ступенях крыльца нас поджидал высокий хмурый парень в черных трусах от футбольной формы. Его голая грудь, коленки, локти и даже светлые короткостриженые волосы в нескольких местах были перепачканы зеленой краской.
– Ты Артём? – спросил он с грубоватой простотой, как только мы выбрались из машины. – Я тебя старше представлял.
– А я представлял, что тут рай… – отозвался Артём, придирчиво озираясь.
– Это же рай суицидника, – усмехнулся Макс, тоже крутя во все стороны головой. – У них свой рай.
– У самоубийц не бывает рая, – заметила Зоя.
– Ну, это ты ему потом сама объяснишь, – Артём быстро поднялся на крыльцо. – Короче, показывай дом, поедим, потом спать завалимся. На сутки. А может, и больше.
– Ты же типа покупатель? – уточнил парень.
– А вот это будет зависеть от того, что я увижу, и от твоего поведения, кстати, тоже.
– Ясно, – парень сонно потянулся. – Тогда пошли.