Первое, на что я обратил внимание, когда мы переехали в новый офис, – старинное кладбище.
Оно располагалось напротив офисного здания, стеклянная лицевая сторона которого переливалась в лучах послеполуденного солнца. Из окна десяти этажей, даже с самых дальних уголков просторных помещений были видны деревянные, каменные и мраморные кресты, которые, казалось, торчали буквально у нас под ногами.
Впервые оказавшись перед новым офисом, я осматривал его, примериваясь к формам и размерам, и еще долго витал бы в своих мыслях, но протяжный скрип вернул меня в реальность. Это покачивалась на ржавых петлях кладбищенская калитка.
Тогда я и увидел щуплого старика – местного сторожа.
Первый день я обживался на новом месте. Облагораживал рабочий стол канцелярскими принадлежностями, расставлял по шкафам вещи и документы. Сложнее оказалось справиться с оставшейся от прежних владельцев – грязью и накопившейся пылью. Я нехотя взял мокрую губку и принялся протирать полки шкафов. Я так долго к этому готовился, что губка успевала высохнуть в моих руках, и тогда приходилось смачивать ее снова. Так повторялось несколько раз: едва коснувшись тонкого прозрачного слоя, я сразу начинал чихать до тех пор, пока не смывал с себя остатки пыли, засунув голову под струю холодной воды.
На улице разливалась вечерняя прохлада. Я проводил взглядом закат, продолжив стоять неподалеку от офиса. Не ушел я домой и когда совсем стемнело. Что-то влекло меня туда, за пределы кладбищенской калитки.
Высокие крестообразные надгробия отбрасывали длинные широкие тени, которые, казалось, были повсюду. От холода кожа покрылась мурашками.
Осторожно продвигаясь вперед по аллее, я осматривал захоронения. На кладбище оказалось на удивление чисто. Было видно, что за могилами старательно ухаживали – косили траву, выпалывали сорняки, собирали мусор. Даже там, где на надгробных плитах давно стерлись имена и даты, поддерживался порядок. Возле каждой могилы стояла деревянная скамейка, пусть и грубо сколоченная из простых досок.
Находя запечатленные на ледяном мраморе памятные слова, я читал их вслух, вздрагивая от незнакомой дрожи в собственном голосе. Приходилось по крупицам восстанавливать целые предложения. А когда это удавалось, меня переполняла неподдельная радость.
Неожиданно на другом конце кладбища раздались размеренные глухие удары. Они повторились с десяток раз с небольшим интервалом.
Ноги стали ватными.
Стук делался отчетливее. Оглядываясь по сторонам, я пытался определить его источник.
Наконец возле одной из могил я заметил какое-то движение. Сначала его было трудно разобрать, но затем мне удалось различить человеческий силуэт.
Показался сторож.
Услышав мои неровные шаги, он отставил лопату в сторону, вытер лоб тыльной стороной руки и повернулся ко мне. На его лице играла добродушная улыбка, никак не соответствовавшая обстановке вокруг нас.
–Чем могу помочь? – спросил он.
Я поспешил извиниться за то, что отвлек его от работы, сбивчиво рассказав, как очутился тут, на кладбище, и в конечном счете признался, что заблудился.
В ответ сторож лишь махнул рукой в сторону выхода. Кивнув напоследок, он вернулся к работе.
На следующий день я вернулся. Проходя по убранным дорожкам мимо редких групп скорбящих родственников, я улавливал обрывки фраз, произносимых шепотом.
Наконец я нашел его и, неспешно подойдя ближе, присел на скамейку. Вдохнул свежий аромат разросшейся листвы. Сторож отложил лопату в сторону, как будто мое появление было само собой разумеющимся.
Вскоре так оно и стало. Мое рабочее утро плавно перетекало в обеденный перерыв среди белого мрамора и зеленой листвы, а затем я возвращался в просторные офисные коридоры, залитые люминесцентным светом.
Старик чаще всего безмолвствовал. Тогда каждый из нас занимался своим делом: он работал, а я задумчиво глядел вдаль. Но иногда, и эти редкие минуты были для меня особенно ценными, старик откладывал в сторону свои инструменты и присаживался рядом. Мы начинали беседу. Точнее начинал старик. Его разговор скорее походил не на диалог со мной, а на рассуждение вслух – монолог, в котором он ткал из мыслей полотно своих воспоминаний.
Временами старик так увлекался повествованием, что мне было трудно определить место и время действия, а отсутствие четкого представления о том, когда он стал сторожем, а это всегда опускалось в разговоре, вносило еще большую путаницу в рассказ. Поэтому беседы с ним скорее напоминали попытку собрать картинку из рассыпанных пазлов, при этом нужных фрагментов в наборе не было, и приходилось составлять картинку любым способом – из всех доступных материалов.
Но рассмотреть какие-либо детали через мутную пелену воспоминаний было невозможно, потому мне оставалось наслаждаться общей перспективой.
Однажды я, как обычно, пришел на кладбище, прошел по аллее, но не услышал знакомого стука лопаты об землю. Не увидел вскопанной для посадки цветов земли, не почувствовал запаха срезанной травы, не обнаружил никаких признаков жизни. Как будто с хорошо знакомой картины пропала ключевая деталь.