С середины 1920-х годов на базе Липецкого учебного центра ВВС РККА действовала немецкая авиационная школа. Её существование было нелегальным, так как по условиям Версальского мирного договора Германии было запрещено иметь и развивать военную авиацию67. Но советское правительство в рамках секретного соглашения о военно-техническом сотрудничестве разрешило дружественной в ту пору стране готовить лётные кадры для зарождающихся Люфтваффе68 на территории СССР…
Некоторых советских лётчиков-курсантов, прибывших в Липецк на курсы командиров эскадрилий, назначали в обучение к немецким инструкторам – как правило, опытным асам Первой мировой войны или пилотам гражданской авиации.
Борис попал к инструктору, которого звали Макс Хан. Правда, его земляки ещё иногда вставляли аристократическую приставку «фон» между именем и фамилией 25-летнего барона. Впервые увидев своего нового учителя, Борис подумал: «Не хотел бы я на войне встретиться в воздухе один на один с этим быком. Такого самые запредельные перегрузки не сломают». Но тут же улыбнулся про себя: «А ведь рыжий, как таракан-„пруссак“!».
Высокий, атлетично сложенный, одетый в добротный спортивный пиджак, бриджи для верховой езды и крепкие ботинки на высокой шнуровке, немец если и был похож на быка, то на очень породистого – призового. Его усыпанное крупными рыжими веснушками безбровое лицо имело правильные мужественные черты потомственного аристократа.
Дальний предок Хана – мальчиком был подарен турецким султаном австрийскому герцогу. За верную службу в качестве телохранителя и воинскую доблесть юноша был посвящён в рыцари. С тех пор прошло пятьсот лет… Внешностью и своими взглядами на жизнь Макс являл собой образец прусского юнкера69. Например, в отношении профессии лётчика-истребителя он придерживался того мнения, что по-настоящему преуспеть в этом рыцарском искусстве может только истинный спортсмен и джентльмен. Разве что склонность к восточному коварству нет-нет, да и напоминала окружающим, что перед ними далёкий потомок янычара.
При разыгрывании учебных боёв Хану нравилось изобретать разные хитроумные ловушки. Например, он мог предложить кому-нибудь из своих ведомых сыграть роль приманки, на которую должен клюнуть условный противник. Один из лётчиков его звена притворялся, будто у него неполадки с самолётом: отставал от группы и начинал медленно «ковылять» в сторону аэродрома. Как только пилот из противоборствующей команды «клевал на живца» – бросался на «подранка», из облаков тот час появлялся немец с кем-нибудь из своих «подручных», и пристраивался в хвост доверчивому охотнику. Борис неоднократно имел возможность убедиться, что вырваться из такой западни практически невозможно.
Точно также практически не было шансов уцелеть в реальной боевой ситуации у того, кто оказывался зажатым в придуманный коварным тевтоном «бутерброд». Приём этот заключался в следующем: пара истребителей летит параллельным курсом, на одной высоте, но на значительном расстоянии друг от друга. Если одиночный «вражеский» самолёт пытается атаковать один из самолётов пары, второй истребитель тут же заходит в хвост неприятелю и «открывает огонь» (зажимает его в «бутерброд»). Борис быстро усвоил тактическую манеру учителя, а по части пилотажа он даже кое в чём превосходил немца..
– Мне иногда бывает жаль, что вы служите в иностранной армии: из нас двоих получилась бы отличная пара бандитов-головорезов! – шутливо признался способному ученику после одной такой совместной «охоты» Хан. За шесть лет регулярных полётов из Берлина в Москву в качестве пилота пассажирского «Юнкерса-13» немец отлично выучил русский язык. Даже свою широкую спортивную кепку он носил на русский манер, – чуть набок.
– Бандиты так не дерутся, – усмехнулся в ответ молодой русский.