Это был вылет на перехват рвущегося к центру Ленинграда бомбардировщика. Лейтенант Константин Рублёв считался в полку самым опытным ночным охотником, поэтому его и подняли в воздух по тревоге ведущим звена из трёх истребителей.
Наземные службы ПВО41 обнаружили фашиста слишком поздно, – уже над городскими окраинами. Когда тройка «Як-1» настигла врага, его уже некоторое время вели прожектора и обстреливали зенитчики. Но бомбардировщиком управлял явно очень опытный экипаж, который даже под интенсивным огнём с земли продолжал упорно идти к цели.
В ярком свете прожекторов и осветительных снарядов «Хейнкель-111» можно было рассмотреть в мельчайших деталях. Но и стрелкам бомбардировщика приближающиеся перехватчики тоже были отлично видны. Один из «Яков» при подходе к «Хейнкелю» попал в мощный воздушный поток его двигателей. «Як» крутануло вокруг своей оси. Истребитель опрокинулся в штопор, и пилоту пришлось срочно покидать его с парашютом.
Рублёв открыл огонь по «Хейнкелю» со 150 метров, метя в правый мотор, и как ему показалось, попал. От двигателя оторвались куски металлической обшивки. В это время то ли стрелок с бомбардировщика, а, скорее всего свои же зенитчики, которые даже после появления в световом прожекторном поле «Яков» продолжали некоторое время утюжить небо разрывными снарядами, подбили самолёт второго ведомого Рублёва. Константин услышал в наушниках шлемофона взволнованный и разочарованный голос сослуживца:
– Командир, у меня повреждён мотор, выхожу из боя… Буду тянуть на аэродром…
В этот момент Рублёв уже находился метрах в пятнадцати от бомбардировщика. Красные огоньки вражеских трассирующих очередей мелькали и проносились чуть выше и в стороне от «Яка». Неожиданно для себя Константин оказался в «мёртвой зоне», недоступной для огня бортовых стрелков «Хейнкеля». Верхний пулемётчик «Не-111» не видел истребитель, притаившийся за высоким килем и стабилизаторами бомбардировщика, а его товарищ по экипажу, находившийся у нижнего MG-1542, тоже не мог поймать в прицел «Як», висящий где-то за хвостовой балкой. Костя злорадно представлял себе, какой переполох сейчас твориться в кабине вражеского самолёта. Словно в подтверждение его мыслей бомбардировщик начал беспорядочно сбрасывать свой смертоносный груз и разворачиваться.
Рублёв дал длинную очередь трассирующих снарядов. «Як» воинственно задрожал. Лейтенанту было отлично видно, как снаряды рвутся под правым крылом, под кабиной пилотов и по центру фюзеляжа бомбардировщика. Ярко вспыхнул правый двигатель «Хейнкеля».
Стекло кабины «Яка» забрызгало тёмным непрозрачным маслом из разбитого мотора жертвы.
– А! Не нравиться! Пустил тебе поганую кровь! – радостно воскликнул Костя. Ему пришлось даже открыть фонарь43 кабины, ибо запачканное маслом стекло ограничивало боковой обзор. Хорошо, ещё, что масло не попало на козырёк фонаря, иначе управлять самолётом и вести огонь стало бы очень затруднительно. Морозный воздух обжигал лицо, но в горячке боя Рублёв не обращал на это внимание.
Разорвавшиеся под «брюхом» «Хенкеля-111» снаряды подбросили пятнадцатитонную махину вверх. Бомбардировщик на секунду завис в воздухе с задранным носом, словно размышляя: падать ему или нет? Затем медленно завалился на правое крыло и обрушился вниз. Прожектора сразу его потеряли. Но Рублеву было видно, как внизу, в чёрной бездне ночного неба к земле несётся огненная комета, оставляя за собой шлейф ярких искр. Потом она вдруг погасла. Константин ожидал увидеть, как при столкновении с землей мощно рванут баки сбитого им «бомбера», но взрыва не последовало. С наземного пункта наведения ПВО неожиданно передали: «Щука, добейте „окуня“. Не дайте ему уйти!».
Оказалось, что немец схитрил, – только притворившись сбитым. У земли вражеский пилот вывел свой самолёт из «смертельного» пике и выключил горящий двигатель. Сейчас он уходил к линии фронта.
Теперь, когда «Не-111» уже не вели прожектора, отыскать его в густой чёрной мгле, да ещё где-то у самой земли было очень сложно. В то же время горючего на «Яке» осталось только на дорогу домой. Но как можно уйти и не покарать фашистов, сбрасывающих бомбы на мирные городские кварталы, на спящих людей!
Рублёв снова обнаружил немца по трепещущему лепестку синего пламени, вырывающемуся из выхлопного патрубка его единственного работающего двигателя. Вцепившись взглядом в крошечный огонёк, Константин быстро догнал «ковыляющий» на одном моторе бомбардировщик. На этот раз Рублёв на полной скорости свалился на него, как ангел возмездия. Дал длинную очередь по кабине, расстреляв остаток боеприпасов. Видимо в последний момент немецкий лётчик заметил угрозу и дал ногу вправо. Очередь Яка вместо кабины пошла на плоскость, срезав оконцовку левого крыла. «Хенкель» свалился в штопор. Вывести же его из штопора с подрезанным крылом не смог бы даже самый опытный пилот. Вражеский самолёт врезался в землю с такой силой, что от взрыва «Як» Рублёва сильно встряхнуло…
До аэродрома лейтенант добрался на последних каплях горючего, двигатель его самолёта заглох на пробежке вскоре после того, как колёса истребителя коснулись земли.
***
На следующий день командир полка выделил Рублёву «эмку»44, чтобы Костя съездил в город полюбоваться на сбитого им накануне немца.
– Заодно выступишь на митинге в свою честь, дашь интервью прессе. Короче, купайся, брат, в лучах заслуженной славы!
– Да не умею я интервью давать, Николай Петрович – насторожился Костя, – что я Бернес или Крючков45. Лучше я вообще тогда не поеду.
Полковник пропустил слова подчинённого мимо ушей, сообщив только, что в Ленинград его вызывают по звонку из горкома партии. С собой в город Рублёв захватил собранную сослуживцами продуктовую посылку для детей подшефного детского дома из сэкономленного лётчиками из своего рациона шоколада, хлеба, тушенки.
«Хенкель» рухнул на городской Ботанический сад. При взрыве самолёт развалился на части, но тела нескольких его пилотов оказались не очень сильно повреждены. Упавший самолёт снёс крышу и частично разрушил стены оранжереи с тропическими растениями. Было странно видеть посреди заснеженного парка огромный хвост самолёта с чёрным пауком свастики торчащий из пальмовой рощи.
Встретивший лётчика чиновник Ленгорисполкома доверительно сообщил Рублёву, что если бы на место падения фашистского бомбардировщика вовремя не подоспели сотрудники НКВД, то измученное холодом и голодом население быстренько бы успело раздеть убитых немцев, и нечего было бы сейчас смотреть. А так Рублёв мог полюбоваться на трупы своих ночных противников, посмотреть их документы, награды. Командир экипажа в чине гауптмана46 являлся кавалером рыцарского креста. В его лётной книжке числились рейды на Мадрид, Лондон, Варшаву, Нарвик. Да и подчинённые гауптмана были ему под стать – матёрыми вояками. Константину даже не верилось, что он сумел в одиночку одолеть столь опытную и спаянную долгой совместной службой команду.
В какой-то момент «экскурсовод» протянул Рублёву пачку фотографий, найденных во внутреннем кармане комбинезона одного из погибших немецких лётчиков. На семейной фотографии была запечатлена красивая молодая женщина с добрым лицом заботливой матери, хорошей жены и хозяйки. Она позировала на фоне аккуратного частного дома вместе с крупноголовым серьёзным мальчиком в клетчатой рубашке, шортах и двумя белокурыми девочками в лёгких пёстрых платьицах. В душе Рублёва шевельнулась жалость к убитому им пилоту. Константин почти сразу вернул фотографии чиновнику – на войне нельзя позволить себе видеть в противнике человека, иначе в нужный момент можно замешкаться и не успеть нажать гашетку пулемёта.
***
После «экскурсии» на место падения «Не-111», Рублёва на горкомовской машине отвезли на завод «Электросила», где он выступил на митинге перед рабочими предприятия. Потом была запись в городском Радиокомитете. Много раз Константину приходилось слышать звучащий из тарелки репродуктора «голос непокорившегося врагу Ленинграда», и вот теперь он смог воочию увидел обладателя, точнее обладательницу, этого негромкого с лёгкой картавинкой голоса. Перед началом записи к нему подошла хрупкая женщина с усталым интеллигентным лицом.
– Здравствуйте, товарищ Рублёв! Я Ольга Бергольц, – просто представилась лётчику женщина, поправив выбившуюся из короткой причёски непокорную прядь золотисто-льняных волос. Она протянула лейтенанту свою маленькую, но на удивление сильную ладошку. После рукопожатия Бергольц тут же деловито предложила. – Ну что, давайте работать…
Здесь же на радио Рублёва поймала молоденькая миловидная корреспондентка «Ленинградской правды». Журналистку сопровождал офицер с петлицами майора интендантской службы. На его плотной фигуре ладно без единой складочки сидел явно пошитый по индивидуальному заказу шерстяной френч, положенный лишь офицерам высшего комсостава РККА.
После того, как интервью было закончено, офицер-тыловик вдруг обратился сразу к своей спутнице и к Рублёву.
– А почему бы, Надюша, нам не пригласить «героя воздуха» в нашу душевную компанию? Уверен, товарищу лейтенанту будет, что рассказать нам о нелёгких фронтовых буднях.
Константину очень не понравился игривый тон снабженца, его лоснящийся самодовольный вид, особенно после вереницы увиденных им за этот день измождённых лиц, зрелища трупов, умерших от голода прямо на улице горожан. Но симпатичная журналистка горячо поддержала своего приятеля. По её словам, на квартире майора должны были собраться «настоящие ленинградцы», которым очень важно было послушать человека с передовой.
В просторной гостиной богато обставленной квартиры интенданта был накрыт такой роскошный стол, что с трудом верилось, что всего в нескольких десятках метров отсюда люди счастливы, когда им удаётся получить свой кусочек хлеба, изготовленный из древесных дрожжей и прочих фантастических суррогатов. А тут на столе было тесно от коньячных и водочных бутылок, разной закуски. Отвыкший за войну от такого изобилия Рублёв заворожено глядел на тонко нарезанные кусочки осетрины, сыра, розовой копчёной колбасы, открытые банки рыбных консервов, тушенки, сгущенного молока. Особенно его потрясли совсем уж экзотические для блокадного города апельсины!
По собравшимся в комнате гостям было видно, что они не боевые лётчики, им не приходиться, рискуя жизнью, брать живьём хорошо натасканных своими хозяевами немецких парашютистов-диверсантов. Наконец, они явно не нуждались в усиленном питании после тяжёлого ранения. И, тем не менее, эта вальяжная сытая публика, раскованно подпевая патефонной исполнительнице, наполняла дагестанским коньяком хрустальные бокалы, лениво намазывала маслом и икрой толстые ломти белого хлеба. А ведь такими продуктами, относящимися к высшей – пятой норме могли в условиях военного времени питаться только военнослужащие лётного состава ВВС, оперативники контрразведки, подводники и тяжелораненые пациенты госпиталей.
Возмущённый фронтовик начал отчитывать майора. Не выбирая выражений, Рублёв назвал собравшихся спекулянтами, паразитирующими на страданиях жителей осаждённого города. В ответ на такое оскорбление майор под визг находившихся в комнате женщин выхватил из кобуры пистолет. Между ним и Рублёвым завязалась драка. Прежде чем их разняли, пистолет в руке снабженца случайно выстрелил. К счастью, пуля, никого не задев, вошла в стену. Но кто-то из соседей или проходящих по улице Рубинштейна людей услышал выстрел и сообщил находившемуся неподалёку патрулю. Всех участников ссоры задержали и доставили в комендатуру. Но майору и его гостям удалось быстро оправдаться, а недавнего героя арестовали и вскоре отдали под суд. Рублёв был разжалован в рядовые и отправлен искупать вину в особую штрафную группу капитана Нефёдова…