В летнем Ақкемере светает рано. К шести часам утра солнце высится над горизонтом во весь рост. Оно, как всегда, готово воспевать день, дарить счастье и вдохновение.
– Подъем! Guten Morgen! – по-своему разбудила гостя Амалия. – Вам скоро выезжать. Надо успеть позавтракать.
Наверное впервые в жизни Хабхабычу не хотелось просыпаться. Мягкая, из гусиного пуха перина притягивала и отказывалась выпускать старческое тело из своих объятий.
А ведь еще вчера вечером Давид всячески противился ложиться спать на единственную в доме кровать, которую Амалия настоятельно ему уступила. В душную летнюю ночь не очень-то и привлекало спать на толстой перине, укрываясь таким же пышным пуховиком.
То ли память подвела, то ли за несколько месяцев жизни в Германии Хабхабыч успел забыть преимущества степных «землянок», как местное население называет свои саманные домики. В однокомнатной полутемной лачуге с земляным полом, крытой аккуратно уложенными поверх деревянных жердей связанными пучками соломы, было намного прохладнее, чем на улице.
Во дворе мазанки, под тенистым душистым тополем, аккуратно сколочен невысокий деревянный настил. Не очень широкие, но достаточно вместительные нары. В прошлую ночь на них поместились три постели: Виктора, Амалии и Урала.
Сейчас же там на миленькой в ромашку клеенке был накрыт скромный дастархан: десяток печенек, курт, конфеты и баночка смородинового варенья. С краю на электроплитке из заварочного фарфорового чайничка поднимались тонкие струйки ароматного пара. Рядом стояли эмалированный чайник с кипятком и глубокая пиала со свежими сливками.
Из летней кухоньки, выложенной кладкой в один силикатный кирпич, к импровизированному столу подошла Амалия и поставила на дастархан тарелку со стопкой свежеиспеченных румяных блинов. С чувством исполненного долга, по-старчески кряхтя и шумно вздыхая, она присела на край настила. Скрестив на животе руки и что-то бормоча себе под нос, хозяйка дома ждала гостей к завтраку.
Еще на заре, не попрощавшись с приезжими из Германии, десятилетний Урал погнал на выпас поселковое стадо.
Несколько метров в глубь двора виднелся покошенный, сколоченный из неотесанного горбыля, сортир. Рядом с типичным для сельской местности туалетом стоял выкрашенный в синий цвет «мойдодыр». Ржавые подтеки и помятые бока свидетельствовали о долгом, многолетнем использовании умывальника. Возле него сейчас брился Виктор.
Через низкую дверь мазанки вышел во двор Давид. Он был бос, в широких тренировочных штанах «Адидас» и белой безрукавке. Не спеша, слегка потягиваясь, старик направился в сторону нар под тополем.
– Scheiße15! – громко выругался Хабхабыч и тотчас запрыгал на одной ноге. – Верблюжья колючка. Как же я мог про них забыть!
Амалия и Виктор посмотрели в сторону старика и весело рассмеялись.
Припадая на одну ногу, Хабхабыч захромал к нарам. Подвывая, неуклюже завалился на настил.
Амалия успела скрыться в летней кухне и, поспешая, вернулась оттуда с домашней аптечкой в руках. Примостившись у ног Хабхабыча, она достала из пластмассового коробка вату и йод. Второпях надев на переносицу прихваченные на кухне очки, щурясь, наклонившись поближе, она пыталась рассмотреть ступню Давида.
– Заноз не видно, – уж очень лаконичным было ее заключение. – Медицина тут беспомощна. Будем резать по живому.
Еще пуще прежнего рассмеялся Виктор.
Обильно смочив йодом солидный кусок ваты, Амалия без особой осторожности протерла старику всю ступню.
Не сразу, но Давид почувствовал жгучую боль. Старик взвизгнул и машинально обхватил ногу двумя руками.
– Не боись, батя! – успокоил отца подошедший к ним Виктор. – До свадьбы заживет.
Его звонкий смех вновь заполнил двор…
Амалия умело разливала в кисайки чай по-казахски: столовая ложка сливок, потом хорошая порция крепкой заварки черного чая и в последнюю очередь немного кипятка. Настоящий казахский чай должен быть карамельного цвета.
Давид умиленно следил за каждым движением ее дряблых рук. Ему хотелось, как на фотографиях, запечатлеть в своей памяти каждую деталь этого завтрака, каждое лакомство на столе, каждый цветочек на клеенке. Он до боли в сердце понимал, что это может быть последний раз, когда он видит эту женщину.
– Маля, а ты не собираешься к нам в Германию? – спросил Хабхабыч, принимая из рук Амалии очередную пиалу с чаем.
– Нет, – могло показаться, что у нее уже был готов ответ на подобный вопрос. – Не собираюсь.
– Но почему, баб Маль? – вмешался в разговор Виктор. – Твоя землянка скоро развалится. Магазины пустые. Ближайший врач за сто верст, и тот только за большие деньги принимает.
– Нет, не собираюсь… – Амалия обвела долгим загадочным взглядом гостей за столом и как-то облегченно добавила: – Потому что… уже все готово. Через две недели меня из Москвы заберет Ёся. Он все документы успел оформить…
Утреннее чаепитие оказалось очень коротким. К дому подъехал и пробибикал автомобиль.
– А кто нас повезет? – тихо спросил у сына Давид, поднимаясь с нар.
– Мирболат Сексенбаев, – тоже негромко ответил Виктор, – из аккемирских, он нас в Кандагач вез, когда мы уезжали в Германию.
– Доброе утро, немыс-ага! – водитель подбежал и обеими руками пожал кисть правой руки Якова.
– Сәлем, кулыншагым16! – приветствовал Хабхабыч. Он пристально посмотрел молодому мужчине в глаза и про себя подумал, что, наверное, было неправильно называть взрослого шофера «мой жеребенок». – Держи чемоданчик. Головой за него отвечаешь.
– С брильянтами, что ли? – пошутил Мирболат, и его лицо расплылось в улыбке.
– Что-то поважнее, – ответил и подмигнул единственным глазом старик. – Там запасные очки и вставные челюсти. В мои годы самое необходимое.
Настало время прощаться.
– Gute Reise17! – пожелала Амалия.
– Bis bald! Auf Wiedersehen18! – хором ответили ей гости из Германии.
Легковушка вывернула на дорогу и двинулась в сторону железнодорожного переезда. Вскоре она скрылась в клубах поднятой пыли.
Сквозь грязное окно автомобиля Хабхабыч с грустью провожал взглядом череду крохотных саманных домиков, в большинстве из которых были выбиты стекла и отсутствовали двери.
Ехать пришлось довольно долго. В Актюбинск вела ужасная, сильно разбитая дорога. Давид нарочито крестился, когда их легковушку, двигающуюся с верблюжьей скоростью, подкидывало на очередном ухабе.
Аэропорт находился на окраине областного центра. Так что их путь лежал через весь город. Многочисленные огромные цветные плакаты напоминали проезжающим, что Актюбинск теперь переименовали в Актобе. Но старые дороги новоявленного города оказались не лучше, чем то подобие восьмидесятикилометрового шоссе, по которому наши герои добирались из Ақкемера. На поверхности улиц областного центра почти не осталось асфальта. Сплошь и рядом и наперекосяк – почти непроходимые колеи, одна глубже другой…
Буквально с первых дней войны Давид невзлюбил самолеты. В первых числах октября 1941 года их дивизию сняли с оборонительных позиций и отправили под Москву. Весь путь до станции Малоярославец эшелон шел под бомбежкой. Разгружались и окапывались тоже под налетом вражеской авиации. Можно понять, почему, будучи ефрейтором-пехотинцем Красной армии, Давид Шмидт возненавидел стальные птицы: они сбрасывали бомбы и несли на своих крыльях погибель.
И все же, будучи до мозга костей заядлым технарем, Хабхабыч не мог остаться равнодушным к стремительно развивающейся в послевоенные годы авиации.
Вначале он познакомился с кукурузником. И это было воистину «божье» сведение.
Начало весны. Первые теплые денечки. Самолет с двумя расположенными одна над другой несущими поверхностями сделал пару разведывательных кругов над Аккемиром и пошел на посадку в районе обширного пустыря за мусульманским кладбищем.
Хабхабыч в это время управлялся по хозяйству. Заметив сбрасывающую высоту крылатую машину, он оставил это дело и поспешил к месту предположительного приземления.
С нетерпением дождавшись, когда посланец неба наконец-то вырулит на стоянку, местный знаток абсолютно всех двигателей с явным трепетом и благоговением приблизился к кукурузнику. Хабхабыч никогда раньше не был так близок к пропеллерной машине. Мотор заглох. Дверца открылась, и на пыльную, поросшую мелкой полынью землю спрыгнул пилот.
– Что-то сломалось? – проорал Хабхабыч. Ему сильно заложило уши. Протянув для приветствия руку, он представился: – Меня зовут Яков. Могу помочь с ремонтом.
– Да нет, – ответил пилот и, улыбаясь, добавил: – Я Григорий. Это нам с Антошей придется тут вам помогать. Будем ваши сады да поля от нечисти спасать.
– А где ж твой напарник? Чего это он внутри прячется?
– Антошей зовут мою ласточку, – пояснил пилот и с гордостью похлопал по нижнему ярусу крыла самолета Ан-2. – А на борту центнер слегка замороженных божьих коровок.
– Кого? – явно недоумевал Хабхабыч.
– Ты че, деревня! Это же такие ярко-красные с черными точками жучки.
– Да я не дурак, знаю, как они выглядят. Зачем ты их сюда приволок?
– Агрономы так порешили. У вас тут совхозные яблоневый и ранетковый сады, плюс частные участки страдают от тли. Чисто химией нельзя. Могут погибнуть пчелы, некому будет опылять цветы. Специалисты нашли более крутой способ борьбы с этой напастью. За ночь разморозим жуков из зимней спячки и завтра же разбросаем их над деревьями. И божьи коровки сыты, и химии не надо.
– Ничего себе! – удивился услышанному Хабхабыч и не преминул присвистнуть. – И кто только наших агрономов этому научил? А самое главное, где найти столько божьих коровок? Это же миллион миллионов козявок собрать надо.
– Говорят, что в горах Кавказа. Поздней осенью там насекомые массово прячутся под листьями и мхом. С наступлением холодов их чуть ли не ведрами собирают и всю зиму хранят в прохладных складах.
– А можно я завтра с тобой полечу? – единственный оставшийся после фронтового ранения целым глаз умоляюще глядел в душу авиатору.
– Почему бы нет! Места много, да и сподручник на борту всегда пригодится.
Хабхабыч не мог заснуть всю ночь. Он то и дело ворочался, как малое дитя, с нетерпением ждал следующего дня.
Едва колеса шасси оторвались от земли, мужчина был уже на седьмом небе от счастья.
Хабхабыч, наверное, первым из односельчан увидел Аккемир совсем с другой стороны, с высоты птичьего полета. Его восхищению не было конца и края. Механик от бога с той минуты грезил самолетами.
Обширный пустырь за мусульманским кладбищем отныне станет взлетной и посадочной полосой для ежегодно прилетающих совхозу на помощь «Антош». Божьих коровок больше не привозили. Кукурузники распыляли химикаты над полями в борьбе с сорняками, саранчой и грызунами типа сусликов.
Спустя год Хабхабыч специально несколько раз ездил в Актюбинск, чтобы полюбоваться как идут на посадку, а потом и взлетают пассажирские авиалайнеры Ту-104, Ан-10 и Ил-18. Тогда аэровокзал был еще простеньким саманным сооружением – с небольшим залом ожидания, домиком из двух комнаток для пилотов, подвальным бензохранилищем, а также саманной маслогрейкой (для подогрева масла и воды).
В сентябре 1958 года Хабхабыч со всей семьей гостили в Актюбинске у родственников супруги Алтын. Дядя Данда, офицер КГБ, отмечал то ли юбилей, то ли очередную государственную награду. В общем, был праздник. Гости много ели, пили и танцевали. Из всех один лишь Хабхабыч в этот день почему то не притронулся к рюмке.
Раздался телефонный звонок. Дядю Данду срочно вызвали по работе. Единственно трезвый Хабхабыч вызвался сесть за руль служебного автомобиля. Так он стал свидетелем самой большой авиакатастрофы в Актюбинской области. В следующий из Актюбинска в Уральск самолет Ил-14П попала молния. Погибло 27 человек.
Тоже в сентябре, но уже 1975 года, сам не зная зачем и почему, но Хабхабыч присутствовал на открытии Актюбинского высшего летного училища гражданской авиации. Его единственный сын, Виктор, к тому времени окончил Оренбургский институт и работал по распределению агрономом в родном совхозе «Пролетарский».
«А ведь мог быть курсантом АВЛУГА, стать летчиком», – с сожалением подумал тогда отец.
В том же году в Актюбинске сдали в эксплуатацию новое здание аэровокзала, над которым впервые появилось огромными буквами написанное название «Аэропорт».
– Батя, и долго ты собираешься рассиживаться? – голос Виктора вернул Давида из грез воспоминаний. От сыновнего окрика вздрогнул даже старый фанерный чемоданчик в руках отца. Легковушка стояла у входа в аэропорт. – Хватит витать в облаках. Идем скорее! Регистрация на рейс должна вот-вот начаться.
Аэропорт был небольшой бетонной двухэтажной коробкой. Навес над центральным входом держался на четырех V-образных колоннах. В зале ожидания ютились ресторанчик, пяток стоек регистрации, несколько рядов стульев и пункт обмена валют.
Вопреки ожиданию здесь было тихо и немноголюдно. Виктор и Давид заняли очередь и терпеливо стали ждать начала регистрации на рейс. Они не могли тогда себе даже представить, какую цену им придется заплатить за трехдневную поездку на родину.
Когда-то очередь зашевелилась и стала продвигаться. На стойке регистрации сотрудница аэропорта внимательно осмотрела советские заграничные паспорта Виктора и Давида, с полным безразличием и легкостью вернула им документы и невозмутимым голосом заявила:
– Вам отказано в регистрации на рейс.
– Как? Почему? – недоуменно переглянулись сын с отцом. – У нас же оплаченные билеты на руках.
– Сами разбирайтесь, – отмахнулась регистраторша и, указав на стоящего в стороне мужчину в синего цвета униформе, добавила: – Решайте вашу проблему с таможней.
Могло показаться, что сотрудник таможенного контроля только их и ждал. Забрав паспорта пассажиров, он одним лишь взмахом руки молча потребовал следовать за ним. Вскоре все трое скрылись за дверью с надписью «Досмотр».
– Откуда будем? – поинтересовался служебный человек, едва успев усесться за рабочим столом. Виктор и Давид остались стоять. – Что делали у нас в городе?
– Мы из Германии, – отвечал только Виктор. – Приехали в Аккемир на поминки нашей мамы. На похороны не успели.
– Благородное дело, – казах одобрительно кивнул головой. – Только вот Аккемира больше нет. Будьте любезны правильно называть – Ақкемер. Где ваши визы, товарищи немцы?
– А зачем? У нас ведь годные советские паспорта. Полгода назад здесь оформляли.
– Нет такой страны! Закон Республики Казахстан от 20 декабря 1991 года ввел свое, казахстанское гражданство.
– Мы его не принимали, – попытался оправдаться Виктор.
– Оно автоматически вам досталось. Вы же здесь родились и жили в стране на момент принятия закона.
– Добрый человек, – впервые обратился к сотруднику Давид. – Ради всевышнего, отпусти ты уж нас с богом. Мы ведь навсегда отсюда уехали.
Судя по погонам, капитан таможенной службы недобрым взглядом посмотрел на старика.
– Нашим законом запрещено иметь двойное гражданство. Вам придется выбирать: казахское или немецкое.
– Уважаемый, наш самолет скоро вылетает. Вот вернемся в Германию и все утрясем.
– Не угадали! – ехидно улыбнулся офицер. – Сейчас и здесь оформлять будем. Хочете вовремя улететь, соображайте быстрее.
– А как мы это все успеем за два часа? – от испуга побелел на лицо Виктор.
– Заплатите штраф, распишитесь, и счастливого пути?
– За что штраф, начальник? – вспылил Давид. – Мы же ничего не нарушали.
– Хочем не хочем, а платить придется, – был неумолим сотрудник таможни. – Начнете сопротивляться, я распоряжусь, и вас отвезут в областную прокуратуру.
– Сколько? – трезво оценил ситуацию и поэтому был краток Виктор.
– По двести немецких марок с человека.
– У нас четыреста уже не наберется. За надгробный камень на мамину могилу дорого заплатили. Можно рублями доплатить?
– А разве у нас есть выбор? – развел руками и устало вздохнул капитан. – Я потом сам уже в обменнике поменяю. По документам ведь только валютой платить можно.
Спешно рассчитавшись, Виктор и Давид подписали какие-то бумаги.
– Паспорта я вам уже не верну, – пояснил капитан. – На таможенном контроле в курсе и поставят вам необходимые печати уже в немецкие.
– А можете нам квитанцию выписать? – попросил было Виктор. – Какое-никакое подтверждение, что мы вышли из казахстанского гражданства.
– Хочете свой рейс пропустить? – усмехнулся капитан. – Без проблем. Придется проехать в прокуратуру.
Давид настоятельно потянул сына за рукав.
– Прекрати. Хат сдалась нам эта бумажка…