В некотором замешательстве рассматриваю диковинное создание передо мной. Откуда он здесь? И Мрак ли это? Фрайнзинский конь был без крыльев, как и все остальные приличные жеребцы Эридара, но чем больше присматриваюсь, тем сильнее растёт убеждённость, что я не ошиблась.
– Это мой конь! – Я решительно встречаю подозрительно-настороженный взгляд Крайстена, стоя́щего на моём пути.
Смирившись, он делает шаг в сторону, но не снимает широченную кисть с рукояти меча, и готов ринуться на помощь в любой удар сердца.
– Эвара! – предостерегающе гудит инзгольдец, при моём приближении к Мраку. Но я ничуть не боюсь.
Крылья агатового жеребца растворяются в воздухе, он знакомым движением утыкается тёплыми ноздрями в подставленную ладонь и издаёт тихое ржание.
– Сбежал значит, да? А крылья от меня зачем прятал? – ласково укоряю его я, в то же время думая, что скрытая ранее способность не самая большая проблема.
Становится чуть легче дышать. Мрак – часть прежней жизни, во многом беззаботной, и его близость удивительным образом утешает недавно раненное сердце, будто одно лишь его присутствие стягивает рваные дыры, делая их меньше.
– Эвара, это не то, что ты думаешь! – упрямый инзгольдец оттаскивает меня от Мрака, как только мой лоб соприкасается со лбом коня, и я прикрываю глаза. – Неужели ты так слепа?! Это мерзкое порождение Тьмы!
– Ты-то откуда знаешь, Крайстен? – я как факел вспыхиваю возмущением.
Мрак вовсе не мерзкий! Мне надоело, что ледяной обращается со мной как с недорослем!
– Ты шестнадцать зим торчишь в Погиблых землях, а десять вовсе не заходишь дальше болот и Забытого леса. Он, – указываю жестом на жеребца. – ни разу меня не подвёл! И даже разыскал в мёртвых землях.
Противный здоровяк саркастично хмыкает и складывает руки на груди:
– Именно поэтому я и знаю, мелочь! Как интересно… – Здоровяк, сощурив глаза, пристально разглядывает скакуна, словно видит впервой. – Значит, Мрак выбрал своей хозяйкой тебя…
Чёрный жеребец выразительно фыркает, я бы сказала, презрительно. Или мне показалось?
Так что же здоровяку известно о Мраке?
– Крайстен, мне бы тоже хотелось всё знать, – примирительно произношу я, а Мрак уверенно круглой бочиной теснит инзгольдца, приближаясь ко мне.
Ледяной, несмотря на свои габариты, вынужденно отступает:
– Несомненно, но сначала уйдём глубже в лес.
Положив руку на гибкую шею скакуна, следую за мужчиной, а конь, не сопротивляясь, ступает рядом.
– Мрак, а ты сможешь и меня нести по небу? – Задаю я глупый вопрос и заглядываю в кося́щий на меня тёмный карий глаз, не особо рассчитывая получить ответ. Но назвал же мне конь своё имя…
Не знаю, удивляюсь ли я, или происходит ожидаемое, когда на мой вопрос Мрак величественно опускает чёрную голову. Он всегда удивлял своей сообразительностью, но я думала, что фрайнзинский жеребец просто умнее остальных собратьев. А дело оказалось в том, что мой конь – и не конь вовсе.
– Однажды, когда я ещё не родился, и темнокнижники не были изгнаны в Погиблые земли, лучшим из них, кто обладал высочайшим мастерством, удалось сотворить троих. – Не стал меня томить инзольдец и приступил к рассказу, как только мы остановились. – В Эридаре появились три агатиса: Мгла, Мрак и Сумрак. – Здоровяк принимается разбирать котомку.
Его слова вызывают внутренний трепет. Значит, презираемые нами маги не только разрушают, но и умеют создавать? Допустим, Мрак дитя Тьмы, но он не стал от этого плохим… или противным. Ведь агатисы сродни чуду, пусть и явились в мир благодаря тёмным.
– Агатисы служили сильнейшим, – выдаёт новую порцию све́дений Крайстен. – И уходили от прежнего хозяина к другому, только при его гибели, сами выбирая нового. А тёмные, в свою очередь, как кочевники сменяли место жительства, бродили по Южному Свету. Выбирали властителей, предлагая свои услуги тому, кто больше предложит златых. Тогда войны за земли не были редкостью, темнокнижники и некроманты в битве ценились поболее остальных, а агатисы неизменно присутствовали на поле брани, оберегая своих могущественных хозяев.
Не слышала я от него ранее столь длинных речей. В задумчивости достаю свой тёплый камзол и плащ, раз мы сделали привал, сидеть на голой почве холодно. Мрак занялся пропитанием, принялся отыскивать редкие травинки, инзольдец, вздохнув, достаёт из мешка большой ломоть хлеба и клубни, которые он выкопал на болоте, и кладёт на землю перед агатисом, и тот сразу же принимается за угощение. Здоровяк присаживается рядом со мной, скрестив ноги.
У меня не было времени подумать, но чем я его прокормлю здесь? Может он и порождение Тьмы, но питается как обычный жеребец.
– Если сунешь свой враний нос в писания тех времён, увидишь запечатлённые рисунки сражений. – Кивает деловито ледяной.
Теперь фыркаю я, не хуже Мрака. Кто бы мне дал взглянуть на них хоть одним глазком, а не то чтобы сунуть нос! Досада о недоступности обучающих и старых книг таким как я, знакомо отзывается в груди.
– В фолиантах изображены тёмные служители государей и их три крылатых верных помощника, – зыркает инзгольдец на коня. Точнее на агатиса. – Хранителей душ.
– Хранитель душ? – я поперхиваюсь воздухом и подозрительно осматриваю скакуна. Он всегда отличался от других, но фрайнзинцы все такие! Мне так казалось… А много ли я их видела? Издалека, под седлом Государя, его приближённых или редких счастливчиков, сумевших купить коня редкой породы.
– Их первейшей задачей было не хозяина по воздуху возить. Чего больше всего боится темнокнижник или некромант? – Протягивает мне кусок хлеба с мясом и сыром Крайстен. – Отдать душу во власть другому. Больше нас знают они, каково это, но когда агатис рядом никто против воли не заберёт и не поработит душу носителя.
– Так значит где-то скрывается ещё двое? А Мгла – кобыла? – Есть я нисколько не хочу, но когда удастся в следующий раз?
– Кобыла. Нет их больше, Эвара. Сумрак и Мгла были уничтожены сумеречниками во время переломного сражения двадцать пять зим назад. А Мрак пропал, когда мастеров тёмных книг и некромантов оттеснили за пределы Роунхельма и выставили Завесу.
Я не знала других агатисов, но мне становится так жаль и не покидает ощущение, что их зря обрекли на гибель. Мы жуём молча какое-то время. Отыскиваю в котомке флягу с остатками отвара от старой вещуньи и опустошаю до дна. Наберу в неё воды в реке.
«Почему Мрак выбрал меня? И как беспрепятственно минует Завесу, если он порождение Тьмы?» – в переполненной от новых знаний голове роятся мысли, вытесняя друг друга. – «А насколько он умён? Притворялся умело так долго, никто и не заподозрил его».
Инзольдец поднимается с земли и отряхивает штаны:
– Мне неведомо, почему агатис выбрал тебя. – Тихо бормочет Крайстен, он тоже озадачен. – Но появился здесь, чтобы спасти, почуял твой агатис, что ты в беде и заражена Тьмой. Вот и принялся искать.
– И как бы это сделал он? Как освободил бы от Тьмы? – хотелось бы мне услышать разъяснения от инзгольдца. Не знаю кем ледяной был живя в Инзольдьяре, но точно образованнее меня, и доступ имел к архивам. – Может, тебе известно, как агатис проник через Завесу?
– Для меня это такая же тайна, как и для тебя, Эвара, – закидывает на спину мешок здоровяк. – Идём дальше.
Теперь мы следуем вереницей: Крайстен снова впереди, но нынче за моей спиной Мрак. Он осторожно и мягко ступает по прелой земле, так что я едва слышу стук копыт о почву. Чем ближе Трезубец Хаоса, тем сильнее шумит река, и голые деревья почти не гасят звуки стремительной воды.
Пока мы шагаем, я думаю о лазейке в Завесе, неведомой не то что мне, но и сумеречникам, защищающим Роунхельм от умертвий. Джамил много лет жил рядом, скрываясь, как и Мрак. Откуда он взялся у Хмаря? Почему искал себе хозяина в землях живых?
– Эвара! – останавливает меня Крайстен. Его низкий голос звучит очень напряжённо, и впервые я слышу в нём страх. – Ты помнишь, что должна сделать? Время пришло.
Моя спина сразу же покрывается холодным потом. Забудешь такое! И захочешь, не сможешь.
– Х-х-хорошо, – вдруг начинаю заикаться я. Не знаю кому страшнее, здоровяку или мне. – Ты расскажешь, что с тобой происходит?
– Когда всё сделаем, – хмурится он. – Я собирался, не выдалось благоприятного момента. А теперь другие, более срочные заботы. Я подумал, хорошо, что Мрак с тобой, он не даст в обиду и скроет от тёмных. – Неохотно признаётся Крайстен. – Ты можешь оказаться в опасности, когда я выпью зелье.
Мы снова отступаем вглубь чащи, здоровяк ищет подходящее место, а я повторяю про себя его наставления, чтобы в момент наибольшего страха ничего не упустить: связать, влить зелье, убедиться, что это он и потом уже освободить от пут. Звучало бы не так страшно, если бы не пугающая часть с отрезанием головы. Я снова мелко дрожу от одной мысли, что мне придётся так поступить. Здоровяк не единожды проходил через подобное, буду надеяться на то, что и на этот раз ритуал пройдёт как надо!
Крайстен останавливается рядом с углублением в земле.
– Мрак пусть сторожит поблизости. – Инзгольдец хмурится, бросив взгляд на агатового жеребца.
Осматриваюсь. Со стороны Трезубца деревья растут плотнее, почти прижимаясь стволами друг другу, надёжным убежищем служить не могут, если мертвяки нападут, но скрывают от любопытных глаз. Крайстен достаёт последнюю флягу с ягодным настоем из мешка, кусок ткани, которую он щедро увлажняет своей магией. Следом в котомке находит широкие ремни из прочной сыромятной кожи. Мужчина садится на землю в углубление и умело связывает себе ноги. Следом вытаскивает из пояса один пузырёк с зельем и протягивает мне.
– Много времени не займёт: лучин двадцать – тридцать, – поясняет он и следом суёт мне ремень для связывания рук. – Приготовь кинжал, Эвара! Мешкать нельзя, если поймёшь, что это не я – действуй! Упустишь миг, и станет поздно! Агатис защитит тебя, но не дай мне сделаться им.
– Им – это кем? – Я накладываю узлы на руки инзгольдца, заранее зная, что ответ не будет обнадёживающим.
Тот оценивает моё плетение глазами, затем дёргает руки, силясь разорвать путы и, удовлетворённо кивнув, ложится спиной на влажную землю и прикрывает льдистые глаза. Скрипит зубами и отвечает мне хрипло:
– Бездушником…
Я молча открываю рот и снова закрываю. Как такое возможно? Подозревала, что с ним дела обстоят непросто. Он заражён Тьмой, далеко не отходит от Альвейд, но при этом вполне себе живой маг и не скажешь, что его душа принадлежит темнокнижнику.
– Начинай, – сухая команда напоминает мне о том, что я должна сделать.
Остриём кинжала сковыриваю сургуч с крышки пузырька и прикладываю его к губам ледяного. Крайстен послушно выпивает зелье до капли, а в нос бьёт его запах. Я помню вкус едкой горечи, которую в меня вливала вещунья. Инзгольдец кривится, а потом застывает на пару лучин. И всё? Встаю.
Но только я успеваю подумать, что ритуал с зельем не такое уж неспокойное или страшное действо, как инзгольдца выгибает дугой. Из стиснутых зубов издаётся жуткий вой, мне хочется закрыть уши и бежать. Снежного крутит, мечет по земле, он не прекращает выть, а я не знаю, как помочь и прекратить его страдания. Пока цела, отскакиваю в сторону, того гляди и зашибёт меня здоровыми ногами. Лицо Крайстена искажено нечеловеческой мукой, а на губах появляется кровавая пена.
Неужели со мной тоже было так, когда меня врачевала вещунья? А инзгольдец много зим проходит через нестерпимое «лечение» каждые десять дней. Про́клятый Трезубец! Угроза потерять душу толкает инзгольдца на столь невыносимое существование. Мне вспоминаются его слова о том, что я вздёрнусь на суку, если мной овладеет Тьма. И его терзают такого рода желания?
Лучины тянутся бесконечно долго, я уже теряю надежду, но когда истекает положенное время, Крайстен наконец-то перестаёт биться как припадочный и затихает. Но рано испытывать облегчение… Помогло ли зелье на этот раз?
Осторожно приближаюсь к ледяному, внимательно осматривая. Как мне понять, что это он, до того как откроет глаза? Инзгольдец дышит, но бездушники, не лишённые сердца, тоже обладают дыханием. Вроде бы. Я не уверена. Так мало тех знаний, что донёс до меня Амиран, а в книгах, попадавших ко мне, не было о них упоминаний. Только общие слова о мастерах тёмных книг и простой нежити. Очень скудно.
Я опускаюсь на корточки рядом, готовая действовать.
Насколько мне повезло, что Крайстен остался живым, я понимаю в тот миг, как только он резко садится, распахивает глаза, целиком подёрнутые инеем, и его путы, покрывшись изморозью, оседают на одежду и землю льдистыми осколками.
– Ты труп, – холодно гудит он. – Долго думаешь.
– Предлагаешь зарезать тебя, не дожидаясь, когда очнёшься?! – обиженно выплёвываю я. – Как мне было разобраться, что это ты? – я протягиваю ему влажную ткань.
– Не кричи, Эвара! – Морщится он как от головной боли и оттирает кровавую пену с губ, подтёки на подбородке и пот с лица. – Понял. Ты не можешь распознать, в отличие от нас – магов. Мне казалось двуликие способны на это. – Задумчиво чешет он лоб. – Что насчёт того, когда перед тобой мертвяк или марионетка? Что ты чувствуешь здесь? – Мужчина прикладывает руку туда, где прячется душа.
– Безотчётный ужас. Живя там, я хорошо ощущала Забытый лес, как мёртвый. Но находясь здесь мне сложно, – вспоминаю я. – Повстречав тёмного во мне нет желания разбираться в его природе, я хочу убежать без оглядки. – Совсем тихо признаю́сь в постыдном желании.
Крайстен, долго не отлипает от фляги с настоем, а мне остаётся ждать, когда он немного очухается. Я живо помню как себя чувствовала, очнувшись в бане.
– Прости, мелочь. Мне нужно было заранее выяснить. На мёртвой земле мало двуликих, а в другой жизни меня не заботило, кто как распознаёт нежить, – виновато выдаёт инзгольдец. – Нечего тут стыдиться. У двуликих инстинкты сильнее, чем у обычных людей. Твой страх и есть предупреждение. Этого достаточно, чтобы выжить. Теперь рядом с тобой агатис. Смотри на его реакцию, если сомневаешься.
Инзольдец снова припадает к фляге с ягодным настоем.
– А теперь рассказывай, что с тобой случилось. Догадываюсь, тебе не хочется об этом вспоминать и делиться с кем-то посторонним. Но я должна знать, – стараюсь негромко произносить слова, но инзгольдец опять морщась, медленно передвигается к деревьям и приваливается к стволу.
Лицо и шея снежного снова покрываются крупными каплями пота, он собирает их той же влажной тканью. А по телу пробегают мелкие судороги, заставляя его кривиться.
– Мне нечем гордиться, Эвара! – Крайстен вскидывает белую голову и невидяще смотрит куда-то сквозь чащу. – Шестнадцать зим назад я заключил сделку с Тёмным мастером. И теперь моя душа больше не принадлежит мне.