Есения
– Мам, оставь меня в покое… Очень прошу.
– Моя дочь замуж выходит с лицом бледнее, чем у мертвеца. Не отстану. Да, я волнуюсь. И мне, представь, не все равно!
– Сомневаюсь.
– Я бы никогда не предложила тебе такой брак.
– Хватит.
– Я бы лучше бизнес загубила, – мама решила замучить меня нелепыми оправданиями, – чем тебя подкладывать под незнакомого мужчину.
Я покачала головой. Какое противное вранье.
И колкие слова сами выпорхнули изо рта:
– Ты это и сделала, когда трахнулась с главой холдинга – папиным конкурентом, и наш уютный мирок рухнул. Может, это ты слила ему важные документы? А? – я редко бываю жестока, обычно умалчиваю негодование или обиды, но сегодня мне можно все, даже исполнить маленькую прихоть – побыть стервой.
Мама сдержала удар, даже не вздрогнула, стояла возле меня березкой и спокойно смотрела сквозь отражение.
А я ехидно продолжила, очень уж хотелось расправы:
– Или ты думала, что я по голому заду его не узнаю?
– Молчи… – мама на глазах преобразилась, взгляд потемнел. – Как ты могла такое подумать? Я ничего не сливала! – не сказала, а прошипела.
Она таращилась на меня сквозь зеркало, ее фарфоровое лицо покрылось алыми пятнами, а руки сжались в кулаки и побелели.
– Я так тяжело тебя рожала, молоком кормила до года, как примерная мать, сопли вытирала и ночами не спала, когда ты болела… Неблагодарная.
– Ты изменяла мужу у него под носом с его конкурентом и врагом, – парировала я, будто это равноценные вещи. Глупо, согласна, но в тот момент, мой мир дробился на куски, и виновата во всем она! – Ты изменяла человеку, который дал тебе все. Не больно ты растекаешься благодарностью.
– Это другое, – мама помрачнела и осунулась. – Это нас с тобой не касается.
– Для меня не другое! Это! Предательство! Твой муж – мой папа. Любимый и единственный. – Жутко хотелось влепить ей по лицу ладонью, чтобы запомнила, как больно она делает другим, осознала, как неправа… Но чтобы не сорваться, я завела руку за спину.
Месть и злость не поможет нашей семье. Я все равно изменить ничего не могу, мне придется выйти замуж.
– Эн, я не прошу понять, прошу… – мама впервые увела в сторону загнанный взгляд. – Прости, что ты видела это. Я не хотела…
– Я не прощу тебе измену, – мне вдруг тоже захотелось зашипеть, но воспитание отца не дало выйти из себя – я намного сильнее всего этого. Потому я договорила спокойно и ровно: – Никогда не прощу, но и напоминать не буду. И сдавать тебя не стану в надежде, что ты…
Я посмотрела ей в глаза, они сверкали, будто там притаились слезы. Никогда не видела, чтобы мама плакала.
У нас дома слезы бывали только по поводу радости, папа запрещал нытье и уныние.
– Обещаю, доча, – кивнула мама. – Обещаю.
– Хватит обещаний, – я заломила пальцы. Они неприятно покалывали, словно перемерзли. – Просто попытайся.
Мама закусила губу и медленно хлопнула густыми ресницами. И почему я ей не поверила?
Руки от переживаний стали жутко холодными и влажными, дрожали безудержно. Соединив их в замок перед грудью, я тяжело выдохнула.
Вот бы улететь в Париж, спрятаться в любимой кафешке с чашечкой горячего имбирного чая, послушать, как щебечут французские птицы, как смешивается городской шум с постукиванием каблучков прохожих, как лирически смеется молодая и влюбленная девушка в легком платье, что спешит на первое свидание. Вот бы посмотреть ей вслед и умереть от зависти.
Мне придется закрыть сердце на замок, мечты сжечь и пепел развеять над Елисейскими полями.
Почему именно там? Не знаю. Наверное, греки лучше знали, где покоится счастье. Где нет болезней, нет страданий, нет забот. И там, где, как воспевают древние легенды, – вечная весна.
– Уходи к гостям, – через силу обратилась к притихшей маме. – Я сама здесь справлюсь. Аня уже все сделала с макияжем и прической, сейчас вернется с фатой. Уходи. Прошу тебя. У-мо-ля-ю. Мне неприятно стоять с тобой рядом.
Мама болезненно поморщилась, а я не смогла остановиться. Будто поезд, катилась с откоса, прямо в любимый домик, угрожая его разрушить.
– Мне противно, что я согласилась папе помочь вот так – фактически предложив себя. Противно, но другого выхода нет. Мы останемся на улице, если я этого не сделаю. Твои брюлики, операции, дорогие шмотки, путешествия – все на кону. И не смей говорить, что тебе это не нужно!
– Эн, – мама повернулась ко мне, разорвав взгляд через зеркало, и я впервые увидела на ее лице сочувствие. – Я не уйду, потому что понимаю твое смятение. Я была такой же юной и неопытной, когда шла под венец. Мне тоже хотелось встретить принца, верить в любовь, а я вышла за твоего отца, – последнее вымолвила загробно низко и бросила быстрый взгляд в окно. Вороватый такой, с надеждой. Словно солнечные лучи, что с утра неласково обжигали кожу, помогут ей искупить свой грех.
Я, не сдержавшись, прыснула. Можно подумать, ее в жены какой-то монстр взял.
– Не смеши! – ярость и обида сквозили из каждого моего слова и вздоха. Если бы не ее интрижка, может, все сложилось бы иначе. Пусть лучше заткнется, потому что я точно сорвусь. – Жених на пятнадцать лет меня старше! Папа был твоим ровесником. Он был красивым и надежным, впрочем, это и сейчас не изменилось. И ты хочешь сказать, что я иду по твоему пути?
– Такая наивная, Эн, – она потянулась, чтобы погладить меня по щеке, но я с брезгливостью отступила и повела плечом. – Все еще мечтаешь, витаешь в облаках, малышка моя. Ты ведь ничего о жизни не знаешь, и жаль, что я тебя не научила защищаться от ударов судьбы.
Мама вдруг стушевалась, сжала пальцы и опустила руки вдоль тела.
– А еще, – пришлось выдохнуть, чтобы озвучить остальное, – я будущего мужа не видела никогда! Только на фотографиях. – Что пыталась доказать, не знаю, но мне нужно было высказаться. – Что за богач такой, которого мало кто видел в лицо? В соцсетях нашла несколько снимков: размытых и нечетких. Настоящий мистер Х.
– Все с ним нормально, – мама смахнула прядь светлых волос со лба и снова отвернулась к зеркалу. Выражение «сочувствующая мать» исчезло с ее лица, быстрее чем искры падающей звезды. – Немного странный, отрешенный и мрачный. Помнишь, встречу в Париже, когда отец закрывал филиал? – ее губы выглядели идеально, но она все равно проверяла и поправляла края пальцем. – Ты еще на выставку уехала с Андрэ. В тот день Волгин был на ужине. Ничего жуткого я в нем не заметила, весьма симпатичный молодой мужчина, на свои тридцать пять не тянет, дала бы ему около двадцати восьми, не больше. Поджарый, крепкий, волосы такие, как стержень карандаша – темные, а руки… – мама задумалась, – будто канатами, венами оплетены по фактурным мускулам. О, точно. Смуглый, как молочная шоколадка. Нормальный мужчина, вот увидишь. Разве что огромный, как медведь, все углы сбивал и столы с едой переворачивал в ресторане, а еще немного грубоватый в общении. На дикаря неотесанного похож, будто из глубинки выбрался, внезапно окунувшись в миллиарды. Подозреваю, что ненасытный в сексе, потому что от одного его взгляда пробирало мурашками. – Мама выставила грудь напоказ, поправила кружевное белье, что выглядывало из декольте. – Мужчина и должен быть чуть красивее обезьяны, главное, чтобы за ним, как за каменной стеной…
Хороша поддержка, аж тошно.
Упоминание об интиме сжало нутро, бросило пригоршню холода на спину и скрутило внутренности.
Это случится сегодня…
Я берегла себя для любимого, хотела быть чистой, а тут… придется пожертвовать всем ради отца и его империи. Какой-то олигарх-вдовец решил, что молоденькая чистенькая девочка – самое то на потеху и для удовлетворения дикой похоти, можно и прикупить игрушку.
Я даже повернулась в профиль, чтобы посмотреть, не висит ли на спине бирка в несколько миллиардов и надпись «Потаскуха. Продано».
Мама продолжала монотонно бухтеть, а я пыталась представить будущего супруга. Грубого, жуткого медведя, разрывающего в порыве голода и страсти мое кружевное белье, без прелюдии пронзающего плоть, выбивающего из меня острую боль.
На миг в глазах помутнело от страха, а к горлу поднялась кислота. Стиснув шею ладонью, поняла, что еще чуть-чуть – и сбегу с этого спектакля-кошмара.
Зачем слово дала? Отец ведь не настаивал, лишь предложил подумать над вариантом, а я, дура, сразу согласилась. Это же папа, как отказать? Он просил помощи, был разбит поражением, я должна была что-то сделать, как-то поддержать. Возможно, тогда надеялась, что он сможет найти выход из тупиковой ситуации, выберется за месяц из долгов, выхватит меня из лап жениха-покупателя.
И хуже всего, что этот богач-кукарач не пришел со мной познакомиться за долгий срок подготовки к свадьбе. За месяц ни разу не появился. Это унизительно.
Не так я хотела начинать семейную жизнь. Совсем не так!
Купил, а теперь на полочку поставит, как трофей? Даже поговорить со мной не захотел? На фото глянул, и достаточно, чтобы понять, что на меня встанет? Ублюдок… Уже его ненавижу.
– Если боишься первой ночи, – мама поняла, куда уплыли мои мысли. Красные щеки, что будто перцем натерли, скорее всего, меня и выдали. В проницательности она неподражаема, всегда чувствует, кто и что думает. – Ты просто закрой глаза, Эн. Представь кого-то, кто тебе нравится. Да хоть актера! И расслабь мышцы. Самое важное, не сопротивляйся, чтобы Волгин тебя не порвал.
– Мама! – я зажмурилась до сильной боли в глазах и крепко сжала шею.
Не могу. Не могу. Не… мо-гу!
Паника накатывала, голос проваливался в живот, где с самого утра развернулась настоящая огненная буря.
– Голодные мужики – могут слетать с катушек, не перечь ему, будь…
– Замолчи, пожалуйста…
– Не перебивай, – она встала слишком близко. Я попыталась отступить, но было некуда – позади стена.
Как я очутилась в углу комнаты? Отползла в ужасе?
– Есть вещи, о которых мы никогда с тобой не говорили, – не умолкала мама, а я не могла ее заткнуть – мне было плохо, будто сейчас кислота горлом пойдет. – Не в девятнадцатом веке живем, все понимаешь сама. Я не хочу, чтобы ты страдала и лечилась от разрывов, потому и советую не напрягаться. Согласилась на брак? Согласилась и на постель. На все согласилась. И на детей тоже, имей в виду. Ни один мужик не будет воздерживаться от наслаждения ради наших нежных чувств. Тем более, если ты для него – просто выгодное приобретение. Вещь.
Она права. Как бы больно не звучало, права.
– Любовь не особо нужна, чтобы регулярно выполнять супружеский долг, – продолжила мама. – Ее можно и вне дома найти. Главное, научиться прятать чувства. Да, придется выживать. Не кривиться от его неприятных запахов, не отворачиваться и позволять себя целовать, не вздрагивать, когда обнимает или дышит в ухо, и ноги пошире раздвигать, когда ему припекло, и где бы ни припекло. Быть готовой ко всему, – мама расщедрилась на советы, но я молчала, давилась горькой слюной и слушала. Лицо горело от смущения, неприятия и обиды.
Это все она пережила с отцом?
Мама, задумавшись, провела кончиками пальцев по ожерелью, а затем внимательно осмотрела меня с головы до ног и, все-таки коснувшись прохладными ладонями плеч, немного отодвинула от себя. В ее глазах переливался настоящий глянец слез, и это поразило в самое сердце. Оглушило на несколько тихих минут.
– Великолепно выглядишь, – выдохнула она, наконец. – Чудно. Чистый секс. Если Ренат не сойдет с ума от твоей красоты, я его лично придушу, а ты… с такими идеальными данными должна научиться вить из него веревки. Только так можно выжить в нашем жестоком мире.
Мне ее слова не помогали, а делали хуже. Душили, крутили, разрывали на части. Я чувствовала себя потаскухой, которую одели получше, чтобы продать подороже.