На следующий день начались, что называется, разочарования. Во-первых, машину облетывать запретили. Секретность. Приказ. Ланкастера ни наши, ни немцы в глаза не видели, в момент поймут – необычное затевается. Взлетать придется один раз, и сразу на задание. Причем вечером, в сумерках, но это как раз не проблема – полоса у нас с большим запасом, любую машину поднимем, не свалимся.
Комэск прекрасно понимал – на незнакомом аппарате просто так, без тренировок, не летают, но что он может сделать? Когда я настырно решил просить хотя бы об одном пробном, хотя бы в темное время суток, он сказал коротко:
– Отставить, капитан! Это приказ, – потом вздохнул и попытался смягчить шуткой: – Вернетесь, тогда и потренируетесь вволю. Специально полосу тебе выделю. На один раз.
А я что, не понимаю разве. Но и за моих, которым в эту машину садиться, никто больше слова не замолвит. Хотя бы попытался.
– Есть отставить, – ответил я. И добавил: – Не надо полосу. Еще вопрос, разрешите?
– Давай.
– На Ланкастере три турели. Я стрелков из других экипажей звена возьму – ребята проверенные. А если новых прислать должны, пусть уж они у моих ведомых, пока не вернемся, поработают.
– По плану носовой и хвостовой пулеметы будут убраны, – комэск обернулся к порученцу Федину.
Тот только что укоризненно качал головой, дескать, зачем всякую ерунду спрашивать. Под взглядом командира старшина закашлялся. Раздраженный румянец залил, кажется, даже его лысину. Он торопливо ответил:
– Работы еще ведутся, товарищ комэск. Сначала показалось, что хватит места под эту… хм. А потом оказалось, что не хватит.
– Э-эх, ты, Федин, Федин. Во-первых, чуть не проболтался, во-вторых, когда кажется, креститься надо, а не рапортовать, – комэск хмуро улыбнулся. – Ну, на этой ноте и закончим. Проверь на сто разов все, капитан. Словом, действуй, Миша. Держи меня в курсе.
– Есть держать в курсе, – ответил я, машинально кивнув.
Но разговор и так шел не по уставу, чувствовалось, что комэск переживал и за нас, и за это спецзадание. Вернулся я к черневшему в сумерках огромной глыбой Ланкастеру. Забрался в кабину, сел в кресло. Попялился на панель приборов, отметил отсутствие пулемета в носовой части. Примерился в который раз к висевшему впереди меж двух иллюминаторов репитеру компаса – главный компас на этой машине сзади. С репитера – на указатель скорости, со спидометра – на авиагоризонт. Обратно на репитер, на другие приборы, с которыми еще разбираться надо. Крутанул штурвал. Тяжело провернулся, внушительно.
Еще раз прошелся по кабине. Большая, под стеклянным колпаком. Рядом с моим, похоже, кресло бортинженера. Прошину машину еще укрепляли. Физик с тревогой следил, что-то подхватывал, подпихивал, ругался уже почти в тон с ржущими над ним механиками.
– Да ты, наука, не суетись, – приговаривал один из них, – иди, чайку попей.
Проша краснел ушами, но объяснял свое, показывая пальцем и чуть не забираясь в глубины смонтированного агрегата.
Я прошел в хвост. Точно, и хвостовая турель убрана. Зря мы планы строили полетать над фрицами, попугивая их восемью стволами. И тут – Прошино оборудование вроде антенн, разнесенных как можно дальше друг от друга, – за бомбой следить по радиосигналу, наверное. Так что экипаж наш не увеличится, и поедет Галюченко, как на ЕР-ке, в верхней будке.
Ближе к ночи комэск вызвал меня с Прошей к себе, Федин буркнул: «Приказано сразу вести».
– Игорь Валентинович, к вам Данилин с Прохоровым.
Майор Мухалев лежал на кровати, скрестив руки на груди. Казалось, спит человек, вот прямо упал на секунду и выключился. Но глаза, плотно закрытые, жили своей жизнью, бегали, останавливались и опять что-то рассматривали. Брови сложили морщину на лбу. Но едва Федин умолк, комэск проснулся, сказал:
– Проходите, садитесь.
И быстро встал. Прошел к карте, разложенной на столе под лампой.
– Старшина, ко мне никого не пускай.
– Есть, товарищ комэск, – Федин скрылся за дверью.
Прохоров разместился на трехногом табурете возле стола. Я присел на деревянный топчан за его спиной.
– Итак, что мы имеем, товарищи, на сегодняшний день, – сказал Мухалев, устало потерев лицо. – Имеем машину, собранную и готовую, по словам собиравших, к полету, что придется проверить, только непосредственно приступив к выполнению задания. Для обслуживания секретного оборудования в экипаж включен товарищ Прохоров, – комэск посмотрел многозначительно сначала на меня, потом на Прошу, тот кивнул. Мухалев добавил: – План полета получите вместе с окончательным приказом.
Он сделал паузу, прикурив, помахал ладонью, разгоняя дым. Прохоров и я молчали, ждали продолжения, я-то знал, что Мухалев сам все доскажет, потом спросит. А полезешь сейчас уточнять, оборвет. Сидим, ждем.
– Время отлета по сигналу из ставки. Разведка отработает. Синоптики, опять же. Вдруг над Берлином хляби небесные разверзнутся, или, например, главного фашиста кондратий стукнет от внезапного осознания содеянного. Тогда и нам незачем бензин лендлизовский тратить впустую. Три дня, Миша. Это время осталось до начала операции. Командование считает, что советскому опытному летчику это достаточное время для освоения новой техники. Причина торопиться веская. Возможность завершить войну. Через три дня в любую минуту может поступить сигнал. Вопросы?
После слов про Берлин и главного фашиста, а потом про «завершить войну», я посмотрел на Прошу, вернее, на его затылок. Что у него за устройство? Будто провалится Гитлер в тартарары в одночасье. Очень сильно похоже на дурацкий розыгрыш. Но мысли уже заработали в другом направлении. Чтобы освоить новую машину, принцип действия которой представляешь, а какой-то дядя подписал все на своем китайском, надо сначала узнать, что и где у нее находится. А куда и зачем – разберемся. И сказал:
– Переводчика бы, Игорь Валентинович.
– Сейчас подниму капитана Вяхирева, – кивнул Мухалев.
И при чем тут этот капитан? На кухню только ходит да книжки в теньке читает. Но, видимо, недоумение мое на лбу было прописано, потому что Мухалев добавил:
– Специалист по английскому, безопасники оставили. Прибудет в твое распоряжение. Федин!..
На следующий день, ближе к вечеру Вяхирев расклеил на основные узлы, приборы и указатели Ланкастера бумажки с переводом. Я не отставал от него, просил уточнить то одно, то другое, и скоро уже запомнил почти всю начинку панели пилота. Усевшись в кресло, обвел аппаратуру другими глазами, понял, что все под рукой. Не все, конечно. Выходило, что Ланкастер только из кабины не запустишь. Точно, вот переключение на внешние баки. Все четыре мотора Мерлин – здесь. Газ… на один дюйм вперед. Вяхирев пишет, что один дюйм это 2,54 сантиметра, ох, ты ж, зануда, не промазать бы! Да не промажем… Рычаг тормозов на левой части штурвала…
Три дня махали закрылками, стрелками приборов, запуск двигателей произвели несколько раз. Газ. Тронулись. Посыпались с корпуса камуфляжные приспособления, ветки… Торможение… Нормально.
Комэск через Федина два раза в день справлялся, как у нас идут дела. Сам тоже по Ланкастеру лазил, когда время находил.
Отведенные три дня закончились и… ничего. Тишина. Я сидел как на иголках, дергался. Сказано же – войну одним ударом. Так чего ждать? Умом-то понимал – как только сложится, команда сразу и придет. Может, пакет уже в эскадрилье, в сейфе лежит, командир лишь сигнала ждет, чтобы мне его вручить? Понятное дело, но все равно мучился. И Алексей мучился – он ведь второй командир в экипаже, в курсе дела, хоть и в общих чертах. Даже Проша все время ходил на кухню Бомбовоза гладить. Смотришь, – идет энергично так, будто по делу. А обернешься вслед, так он возле котлов сел на корточки и котяру задумчиво по спине ладонью утюжит.
Только к вечеру, на четвертый день, комэск в штаб вызвал, на этот раз меня одного:
– Машина, бомба в боевой готовности. Это я не спрашиваю, а утверждаю. Ваша задача доставить бомбу в означенную в приказе местность, после чего товарищ Прохоров приступит к выполнению своей части задания. Означенная местность –Берлин, – комэск протянул мне конверт. – План полета вручить старшему лейтенанту Морозову. Прорабатывайте, готовьтесь, сигнал вот-вот поступит. Дальше за тобой дело, Миша.
И опять тишина. И только через два дня, в шестнадцать часов, ноль минут запыхавшийся Федин принес радиограмму, перед закатом Мухалев припылил:
– Радиограмму изучил, капитан? Задание назначено на сегодня. – И добавил, как в прошлый раз: – Дальше за тобой дело, Миша.