Впервые за свою короткую жизнь Мэриголд собиралась нанести «настоящий», как она его называла, визит. То есть, она отправлялась с ночёвкой к дяде Полу, без мамы или Младшей бабушки. В этом для Мэриголд и заключалась «настоящность». Визиты с бабушкой были заманительными, и визиты с мамой тоже заманительными и приятными, но поездка куда-то вот так, одной, давала ощущение взрослости и приключения.
Кроме того, она никогда не бывала у дяди Пола, а там было на что посмотреть. «Водяной сад» – увлечение дяди Пола, о котором много судачили в клане. Мэриголд совершенно не понимала, что это такое, «водяной сад». А еще – чучела колибри. И самое заманительное из всего, конечно же, скелет в шкафу. Она слышала, как дядя Пол говорил о нём, и очень надеялась, что ей удастся хоть одним глазком взглянуть на него.
Дядя Пол не являлся с-того-бергом, поэтому не был облечен той романтикой, как те, что обитали в Таинственной Земле. Он просто жил на берегу залива, но в шести милях от Елового Облака, так что поездка туда становилась настоящим «путешествием». Мэриголд нравился дядя Пол, хотя она немного побаивалась тетю Флору, и ей нравился Фрэнк.
Фрэнк являлся младшим сводным братом дяди Пола. У него были кудрявые чёрные волосы и «романтичные» серые глаза. Мэриголд слышала, как тетя Нина так говорила о нём. Она не знала, что означает романтичные, но ей нравились глаза Фрэнка. У него была приятная ленивая улыбка и мягкий тягучий голос. Мэриголд слышала, что он собирается жениться на Хильде Райт. А позже слышала, что не собирается. А еще позже, что он продал свою ферму и собрался уехать куда-то в загадочную страну под названием «Запад». Лазарь говорил Саломее, что он уезжает, потому что Хильда бросила его.
Мэриголд не знала, что означает «бросила», но ненавидела Хильду за то, что она сделала это с Фрэнком. Впрочем, Хильда ей никогда не нравилась, пусть и, будучи Блейсделл, являлась какой-то дальней родственницей со стороны прабабушки. Хильда была бледной симпатичной девушкой с каштановыми волосами и ртом, который совсем не нравился Мэриголд. Упрямый и злой рот. Хотя очень милый, когда она смеялась. Мэриголд почти нравилась Хильда, когда та смеялась.
«Оне слишком упрямые, эта парочка, – сказал Лазарь Саломее. – Хильда говорить Фрэнк должен сказать первым, а Фрэнк говорить, чёрт с два он так делать».
Мэриголд жалела, что Фрэнк собирается на Запад, который, как она представляла, был чем-то «за пределами времени и пространства», и с нетерпением ждала встречи с ним. Он покажет ей чучела колибри и водяной сад, и она надеялась, что сможет уговорить его, чтобы он позволил взглянуть на скелет в шкафу. И посадит её на колени и расскажет смешные истории; а может даже покатает в своем новом экипаже, в который запряжена маленькая чёрная кобыла Дженни. Мэриголд считала, что это намного веселей, чем кататься в машине.
Конечно, ей было жаль оставлять маму даже на одну ночь, и жаль покидать своего нового котёнка. Но настоящий визит! Целую неделю Мэриголд с восторгом и нетерпением ждала его и мысленно переживала.
Всё оказалось ужасным-ужасным. Ничего хорошего с самого начала, кроме, разве что, подъёма на гору с дядей Клоном и тетей Мэриголд по лесной дороге в папоротниковых ароматах тёплого летнего дня. Но как только они оставили её там, всё стало ужасным. Мэриголд не подозревала, что скучает по дому, но чувствовала себя несчастной с головы до ног, а всё вокруг приносило только разочарование. Что хорошего в чучелах колибри, если не с кем о них поговорить? Даже водяной сад был ей неинТерезен, и нигде не находилось никаких признаков скелета. Что касается Фрэнка, то он оказался наихудшим разочарованием. Он едва обратил на неё внимание. А как он изменился – стал таким грубым и неулыбчивым. И у него были ужасные маленькие усики, как пятно сажи над верхней губой. Именно из-за этих усиков он поссорился с Хильдой, хотя никто, кроме них самих, не знал об этом.
Мэриголд почти ничего не съела за ужином. Она давилась каждым глотком. Она лишь откусила два кусочка орехового пирога со взбитыми сливками, и тетя Флора, которая испекла пирог специально для Мэриголд, так и не простила ей этого. После ужина она вышла на улицу и одиноко прислонилась к калитке, задумчиво глядя на длинную таинственную красную дорогу, что вела обратно домой. Ах, если бы она была дома, с мамой. Западный ветер, шелестящий в травах – вечерняя песня малиновки – длинные тени деревьев, пересекающие пшеничное поле – всё горестно напоминало ей, что мамы нет рядом.
«Всё всегда не такое, каким его представляешь», – мрачно думала она.
Дома бы тоже закончился ужин. Бабушка ткала бы наверху, а Саломея поила бы кошек молоком, а мама… Мэриголд побежала к тёте Флоре.
«Тётя Флора, мне нужно домой, прямо сейчас, пожалуйста, пожалуйста!»
«Ерунда, дитя мое, – сухо ответила тетя Флора, – не нужно волноваться понапрасну».
Мэриголд удивлённо подумала, отчего прежде не замечала, что у тети Флоры нос похож на клюв.
«О, пожалуйста, отвезите меня домой», – в отчаянии умоляла она.
«Ты не можешь поехать домой сейчас, – раздраженно сказала тётя Флора. – Машина неисправна. Не расстраивайся. Думаю, ты устала. Тебе лучше пойти спать. Фрэнк отвезет тебя домой завтра, если не будет дождя. Давай-ка, дома ты же ложишься спать в семь, не так ли?»
«Дома ложишься спать в семь». Дома… в свою кровать, когда из маминой комнаты светит лампа, а милый золотой пушистый комочек устраивается и урчит рядом, пока не засыпает в ногах. Без всего этого было невыносимо.
«О, я хочу домой. Я хочу домой», – зарыдала она.
«Терпеть не могу слушать такую чушь», – отрезала тетя Флора. Она была известна своей строгостью с детьми.
«Ты что, хочешь прослыть ревой? Я отведу тебя в спальню и помогу раздеться».
Мэриголд лежала одна в огромной комнате на огромной, слишком высокой кровати. Она сходила с ума от страха и невыносимого одиночества. Было темно и эту темноту можно было почувствовать. Прежде она никогда не ложилась спать в темноте. Всегда с дружеским светом из маминой спальни, а иногда мама оставалась с нею, пока она не заснет, хотя Младшая бабушка не одобряла этого. Мэриголд побоялась попросить тетю Флору не гасить свет. Тетя Флора уложила её и пожелала быть хорошей девочкой.
«Закрой глаза и засыпай, и не заметишь, как настанет утро, и ты можешь поехать домой».
Затем она вышла и закрыла дверь. Тетя Флора льстила себе, когда утверждала, что знает, как обращаться с детьми.
Мэриголд не могла заснуть в темноте. Пройдут годы и годы, пока наступит утро – если вообще наступит.
«Никто здесь не любит меня», – в отчаянии думала она.
Медленно тянулись мрачные бесконечные часы, хотя для Мэриголд они казались веками. Должно же когда-нибудь наступить утро.
Как же завывал ветер снаружи! Дома Мэриголд любила ветер, особенно в такое время года, когда её уютная кроватка казалась ещё уютнее. Но это был какой-то страшный ветер, который Лазарь называл «ветром призраков».
«Он дует в такой время, когда мертвяки выходить из могила на чуть-чуть погулять», – говорил он ей.
Наверно, сейчас именно такое время? А люк в потолке, который увидела Мэриголд перед тем, как тетя Флора погасила свет? Лазарь рассказывал ей жуткую историю про страшное лицо «с длинный волосатый ухо», смотрящее на него из люка.
В комнате был шкаф. Не тот ли шкаф, в котором спрятан скелет? Вдруг дверь откроется, и он выпадает оттуда. Или выйдет. Наверно, загремят кости – дядя Пол говорил, что они иногда гремят. А ещё она слышала, что у дяди Пола в амбаре живет домашняя мышь! Вдруг он принес её в дом на ночь? И она бродит вокруг! Не она ли там что-то грызет?
Увидит ли Мэриголд когда-нибудь свой дом? А если мама умрёт до утра? Или дождь будет лить всю неделю, и они не смогут отвезти её домой? Она знала, как тётя Флора ненавидит пачкать грязью свою новую машину. Кажется, загремел гром?
По длинному мосту через Ист-Ривер прошёл товарный поезд, но Мэриголд не знала этого. Она знала, что сейчас закричит – знала, что не вынесет больше ни минуты в этой чужой кровати в тёмной комнате, полной призраков. Что там такое? Кто-то скребётся в окно. Ах, да, история Лазаря о чёрте, который пришел забрать плохого ребёнка и царапает по оконному стеклу, чтобы его впустили. Потому что этот ребёнок не прочитал молитву. А Мэриголд не прочитала свою. Она слишком скучала по дому и страдала, чтобы вспомнить об этом. Она не могла произнести её сейчас, но могла сесть на кровати и завопить как сумасшедшая. Так она и сделала.
Дядя Пол и тётя Флора, едва заснув после тяжелого трудового дня, проснулись и побежали вниз. Увидев их, Мэриголд замолчала.
«Девчонка дрожит, наверно, замерзла», – сказал дядя Пол.
«Я не замерзла, – сказала Мэриголд, стуча зубами. – Но мне нужно домой».
«Мэриголд, будь разумной девочкой, – строго сказала тетя Флора, – Сейчас одиннадцать часов. Ты не можешь ехать домой. Может быть, ты хочешь изюма?»
«Я хочу домой», – повторила Мэриголд.
«Кто здесь тревожит чёрта?» – спросил Фрэнк, входя. Он услышал вопли Мэриголд, когда собирался лечь спать. «Вот тебе, сестрица, шоколадная мышка. Съешь её и замолчи».
Чудесная коричневая шоколадная мышка с мягкой молочной начинкой, одна из любимых сладостей в обычное время. Но сейчас она напоминала о мифической крысе дяди Пола.
«Я не хочу её – я хочу домой».
«Может быть, ей принести котёнка», – в отчаянии предложил дядя Пол.
«Я не хочу котёнка, – завопила Мэриголд. – Я хочу домой».
«Я дам тебе разноцветное блюдо для яиц, если будешь вести себя тихо до утра», – взмолилась тётя Флора, теряя свою строгость.
«Я не хочу разноцветное блюдо. Я хочу домой».
«Хорошо, иди, – сказал дядя Пол, потеряв терпение с этим несносным ребёнком. – Дорога открыта».
Но тётя Флора поняла, что Мэриголд находится на грани истерики, и её строгость спасовала перед перспективой успокаивать рыдающее дитя. Она и так не одобряла прихоть дяди Пола привезти к ним ребёнка. Так мог поступить только Уинтроп.
«Я думаю, пусть лучше Фрэнк запряжёт повозку и отвезёт её домой. Она может заболеть от плача».
«Она большая девочка, и мне стыдно за неё», – сказал дядя Пол, сдаваясь. Эта фраза должна была бы терзать душу Мэриголд, но сейчас она думала лишь о том, что дядя Пол отправил Фрэнка идти и запрягать.
«Что ж, приехали», – проворчал Фрэнк.
Тётя Флора помогла рыдающей Мэриголд одеться. Дядя Пол был так рассержен, что даже не попрощался с нею. Тетя Флора попрощалась очень сухо. Когда мама целовала Мэриголд на прощание, она прошептала: «Когда поедешь домой, не забудь поблагодарить тетю Флору за прекрасное время, что ты провела у неё». Но сейчас это не казалось правильным, и Мэриголд не сказала ничего.
«Прекрати реветь, – приказал Фрэнк, усаживая Мэриголд в повозку. – Ей-богу, я восхищаюсь Иродом».
Фрэнк был ужасно зол. Он целый день работал в поле, и не планировал поездку длиной в двенадцать миль ради прихоти глупого ребёнка. Боже, сколько хлопот с этими детьми. Он был рад, что у него нет детей. Мэриголд с трудом справилась с рыданиями. Она ехала домой. Все прочее не имело значения. Фрэнк тронул свою чёрную кобылу и не сказал больше ни слова, но Мэриголд было все равно. Она ехала домой.
На полпути они свернули на углу у школы, и впереди показался дом Мартина Ричарда, маленький старый белый дом с высокими тополями, стражами, стоящими на каждом углу, и изгородью из розовых кустов вдоль короткой дорожки.
«Смотри, Фрэнк, – воскликнула Мэриголд, – что там, с этим домом?»
Фрэнк взглянул, закричал «Боже мой!», остановил кобылу, спрыгнул с повозки, забежал во двор и принялся стучать в дверь. Окно наверху открылось, Мэриголд увидела девушку, выглянувшую из него. Это была Хильда Райт, она, должно быть, осталась ночевать у своей кузины Джин Ричардс. Фрэнк тоже увидел её.
«Дом горит, – закричал он. – Поднимай всех, быстро. Не теряй времени!»
Прошли сумасшедшие полчаса – самые заманительные полчаса. К счастью, кобыла Фрэнка была приучена стоять на месте, и Мэриголд сидела в повозке, жадно взирая на происходящее. Дом вдруг вспыхнул огнями. Люди выскочили за ведрами и лестницами. Гигантские причудливые тени заметались по двору в свете фонаря. Собаки надрывались от лая. Все было очень «заманительно». Пожар скоро потушили. Крыша кухни загорелась от искры. Но когда все закончилось, Мэриголд увидела Фрэнка и Хильду, стоящих рядом под одним из тополей.
Мэриголд сидела в повозке и радовалась внезапному порыву ветра. Вечер не был ветреным, но прохладным и звездным. Какими яркими были звёзды. Мэриголд хотела было посчитать их, но не осмелилась. Лазарь говорил ей, что, если пытаться сосчитать звезды, то можно упасть замертво. Возможно, где-то, звезда падала к вашим ногам. Возможно, много звёзд. Возможно, вы гонялись за звёздами по лугам, по холмам, по дюнам. Пока не набирали полные пригоршни.
Фрэнк и Хильда сели вместе в повозку. Хильда держала в руках маленький фонарь, и красный шёлковый шарф пылал у её лица, словно алое пламя. Она больше не злилась и улыбалась. И Фрэнк тоже.
«И ты всё это время сидела здесь одна и молчала. А Дженни даже не сдвинулась. Да ты, оказывается, смелая девочка. Не удивляюсь, что ты скучала по дому и боялась в этом огромном сарае, который Флора называет комнатой для гостей. Доставлю тебя домой в один миг. Спокойной ночи, милая».
«Милая» относилось к Хильде, которая, после поцелуя Фрэнка, наклонилась и пожала руку Мэриголд.
«Я рада, что ты скучала по дому, – прошептала она, – Но, надеюсь, ты больше не будешь скучать».
«Мне кажется, Фрэнк теперь не поедет на Запад», – прошептала Мэриголд.
«А если поедет, то я поеду вместе с ним, – прошептала Хильда. – С ним я поеду хоть на край света».
«Давай-ка, дорогая, ты простудишься, – решительно прервал их Фрэнк. – Беги в дом и ложись спать. Я приду завтра вечером. А теперь мне нужно доставить эту куколку домой. Сегодня она своими капризами спасла дом твоего дяди».
Фрэнк был так мил, так весел и забавен всю дорогу, что Мэриголд почти жалела, когда они приехали. В Еловом Облаке все спали, кроме мамы. Она сразу же вышла и обняла Мэриголд, слушая рассказ Фрэнка, по крайней мере, ту часть, которую он решил рассказать. Он ничего не сказал о Хильде, но крепко обнял Мэриголд на прощание и вложил ей в руку две шоколадных мышки.
«Могу поспорить, ты съешь этих ребят в один присест», – сказал он.
Мэриголд, в уюте своей милой кроватки, с котёнком в ногах, съела своих мышей и заснула, гадая, оказался ли Фрэнк «чёрт с два», ведь он, в конце концов, заговорил первым.