Затвор лязгнул. Хищно, нетерпеливо и чуть глухо – я положил чуть больше смазки, чем обычно. Но так даже лучше: там, куда я отправляюсь, любая осечка или заклинивший в стволе патрон могут стоит жизни. До изобретения солидола оставалось еще лет двадцать, но и купленный в оружейном магазине за углом немецкий «Баллистол» тоже был неплох. Излишки понемногу сотрутся об одежду через час или два пути, так что перестараться я не боялся.
Винтовку, как и ту самую кашу, маслом не испортишь.
– И далась она тебе, княже. – Петропавловский щелкнул ногтем по прикладу. – Взял бы лучше немецкий карабин. Или американский.
Я молча помотал головой. Не объяснять же товарищу, что при всем уважении к зарубежным оружейникам я бы не променял творение Сергея Ивановича Мосина ни на один из ныне существующих образцов. Мы с «трехлинейкой» вместе прошли две мировых войны и бессчетное количество заварушек поменьше. И пусть в этом мире конструкция чуть отличалась от привычной, альтернатив я не искал.
Закончив с винтовкой, я положил ее на стол к остальному арсеналу. Наган, нож и небольшой топор. Все самое простое и надежное, то, что прослужит две недели или даже целый месяц без особого ухода – вряд ли у меня найдется время ковыряться с оружием. Полсотни патронов, смена белья, вещмешок, плащ, легкое шерстяное одеяло, компас… если он вообще будет там работать. Фляга с водой, спички, сухари, сушеное мясо, соль и прочая мелочевка.
Только самое необходимое. И ровно столько, чтобы унести на себе, не теряя в подвижности. Очень может быть, что мне придется изрядно побегать и по городу, и даже за его пределами – в том случае, если мой старый товарищ предпочитает не сидеть на месте. Поиски могут занять немало времени, и, будь у меня его побольше, я бы, пожалуй, постарался тайком снарядить полноценную экспедицию. После моих похорон жандармы наверняка устроили основательную чистку, однако в Петербурге еще остались отчаянные храбрецы, которые умеют не болтать лишнего и за деньги пойдут куда угодно.
Даже если их поведет мертвец.
Но я не собирался ждать. Сильный Владеющий, да еще и восставший из могилы, – не то шило, которое можно хранить в мешке вечно. Стоит мне начать действовать, как колдун сообразит, что не довел дело до конца, – и во второй раз уже не ошибется. На его стороне сейчас доверие наследника престола, запредельный авторитет и вся мощь полицейской машины и отдельного корпуса жандармов.
На моей – только Фурсов с Петропавловским. Я бы, пожалуй, рискнул связаться и с Горчаковым, однако его светлость просто исчез. Ходили слухи, что его даже арестовали и день или два держали в Петропавловской крепости, но потом все-таки отпустили. Видимо, новоиспеченный император Иван опасался разозлить столичную знать и воздержался от решительных действий. Во всяком случае, до коронации.
В общем, расклад выходил так себе. И пусть пока я официально пребывал на глубине трех аршинов под землей и мог спокойно разгуливать по Петербургу с минимальной маскировкой, рано или поздно вступить в игру все равно придется. И к тому времени неплохо обзавестись хотя бы парочкой козырей.
– Отлежался бы еще, Вовка, – тоскливо проговорил Петропавловский. – В гроб и то краше кладут, а ты невесть куда собрался… А сам еле ходишь!
На мгновение я даже подумал последовать совету. Я вошел в эту квартиру позавчера – грязный, хромой, со сломанными ребрами, единственным рабочим глазом и повязкой чуть ли не на половину лица. Крепкий сон и сытная трапеза по пять раз на дню сделали свое дело, однако даже мое прежнее тело едва ли смогло бы полностью вылечить такие раны за неполные трое суток.
А это справилось – вопреки и ожиданиям, и даже известным мне законам бытия. Будто схватка с колдуном каким-то образом спровоцировала рывок некоторых способностей до былого уровня, а кое-где даже выше. Пока я едва ли смог бы выдать заклятие или ритуал высшего ранга, однако физические возможности впечатляли. Ребра еще слегка ныли, зато оба глаза теперь видели не хуже прежнего, а дырки в груди и черепушке заросли. Еще немного, и тело восстановится полностью и, похоже, даже станет сильнее и крепче. Впрочем, неудивительно: этот мир определенно куда богаче энергией, а работа Таланта в предельном, форсированном режиме ускорила естественный рост. В конце концов, то что нас не убивает…
Обязательно попробует еще раз.
– Ничего, не сломаюсь, – буркнул я, подхватывая с пола армейский вещмешок. – Просто небольшая прогулка, всего и делов.
Из зеркала в прихожей на меня смотрел Володя Волков. Лицо, которое я успел изучить до мельчайших деталей. То же самое, что и несколько дней назад… и все-таки другое. Чуть заострившееся, худое. Лишенное последних остатков юношеской округлости, будто я восстал из могилы повзрослевшим сразу на несколько лет. Недобрая складка между бровей намертво впечаталась в загорелую кожу, а темная поросль на щеках и подбородке стала чуть гуще.
Шрамов, да и вообще хоть каких-то следов от пуль, не осталось. Во всяком случае, тех, что можно увидеть глазами. Но черты все равно неуловимо изменились, будто Талант проделал свою работу по чертежам, которые прихватил из того мира. Вряд ли хоть кто-то из знакомых смог бы заметить преображение, однако я сам видел, что в чуть мутном отражении появилось куда больше меня прежнего, чем было раньше. Гибель и возрождение перекроили лицо, а взгляд окончательно превратился в тот, что я наблюдал сотни лет подряд.
Из темных глаз вчерашнего гимназиста Володи Волкова на меня смотрело создание, разменявшее вторую тысячу лет жизни. Глубокий старик – мрачный, ехидный и бесконечно усталый, недавно добавивший в копилку многочисленных собственных почти-смертей еще одну, ставшую поистине жемчужиной недоброй коллекции. Тот, кто, пожалуй, и рад был бы уйти на пенсию и там умереть, но никак не мог оставить уже давно нелюбимую работу.
– Упертый ты, как тот баран, – вздохнул Петропавловский. – Но спорить с тобой… Ладно уж, давай хоть провожу. Фурсов нас там, небось, уже заждался.
По лестнице мы спускались тихо, крадучись. Я даже не поленился снять сапоги и нести их в руках, чтобы не грохотать по ступенькам. Не то чтобы в пять утра весь дом еще спал, и вряд ли среди жителей доходного дома так уж много осведомителей тайного сыска, но лишний шум мне уж точно был ни к чему. И если на почтальона, стекольщика, городового или даже попрошайку-оборванца вряд ли обратят внимание, то вооруженного человека в походном облачении уж точно запомнят. Моя нехитрая операция требовала совсем немного времени, однако провести ее следовало без единого свидетеля.
И непременно внизу – чтобы потом не рухнуть с трехметровой высоты на какую-нибудь арматуру или острые камни.
– Где вас там черти носят? Только за смертью и посылать.
Фурсов ждал нас в парадной не больше получаса, но, похоже, уже успел замерзнуть на сквозняке: поднял ворот плаща, убрал руки в карманы и сердито шмыгал покрасневшим носом. Утро выдалось на удивление сырым и прохладным – даже для сентября в Петербурге. Тяжелые тучи повисли над крышами еще со вчерашнего дня, а теперь из них помаленьку накрапывал дождик.
Впрочем, так даже лучше: меньше найдется желающих прогуляться в такую рань. Даже шпику, подменившему местного дворника, не захотелось вылезать в серую хмарь. Обычно топот, стук дверей и шкрябанье метлы начинались еще затемно, однако сегодня нерадивый соглядатай, похоже, решил остаться в теплой комнатушке и поспать подольше.
– Ну, как тут вообще? – Петропавловский на всякий случай огляделся по сторонам. – Видел кого?
– Тихо как в гробу, – проворчал Фурсов. – Приличные люди спят еще – только вам неймется.
– Уже не рад, что я вернулся? – Я опустился на корточки и достал из кармана кусочек заговоренного мела. – Потерпи уж – немного осталось.
– Да я-то рад… Только что вы задумали такое – не пойму.
Я так и не поделился с товарищами планами. Хотя бы потому, что если кто-то из них попадется – не сможет рассказать ни куда именно направился восставший из могилы капитан Волков, ни что он вообще собрался делать.
– Во дает… – изумленно прошептал Фурсов. – Ты смотри, что творит…
В тот раз я проводил ритуал в спешке, почти наугад. Рисовал символы как попало, лишь бы получилось хоть что-нибудь. Конечно же, не запомнил и половины, и теперь, даже после пары дней размышлений и возни с черновиками, имел все основания опасаться, что повторить схему уже не получится. Или она выйдет чуть иной: вообще не сработает… или наоборот – сработает слишком хорошо, и проход между мирами окажется стабильным и так и останется болтаться в парадной, приманивая упырей и оставляя следы, которые я собирался замести так хорошо, как умел.
Но, на мое счастье, все вышло как надо и с первого раза: стоило мне провести лезвием ножа сверху вниз, как Прорыв задергался в полумраке парадной, заискрился неровными краями и тут же принялся сужаться, явно намереваясь полностью исчезнуть через минуту-другую.
– Совсем с ума сошел, – неодобрительно буркнул Петропавловский. – Надо оно тебе вообще?
На мгновение я и сам засомневался – снова. Слишком уж опасной вдруг показалась собственная затея, и слишком уж мало у меня на самом деле было оснований думать, что по ту сторону Прорыва действительно найдется тот, кто поможет расхлебать кашу, которую колдун старательно готовил последние несколько лет, щедро сдабривая адское варево кровью, интригами и уродливой магией.
След в подземелье у бункера запросто мог быть отпечатком не сапога, а копыта какой-нибудь очередной твари из мертвого города. Хитрой, осторожной или просто слишком редкой, чтобы попасться воякам из Георгиевского полка. Я мог ошибиться, а все мои домыслы об участи отставного фельдфебеля Игоря Никитина могли оказаться лишь домыслами – и ничем больше.
Но если план получше и существовал, придумать его я так и не смог.
– Надо, – вздохнул я, закидывая за плечи протянутый Фурсовым вещмешок. – Еще как, братцы, надо.
– Ну, раз так – бог в помощь. – Петропавловский неловко перекрестил меня и отступил на шаг. – Сказал бы хоть, чего искать там собираешься…
– Правду. – Я поправил ремень винтовки и, развернувшись к Прорыву, улыбнулся. – Как всегда – правду.