Яркая, насыщенная зелень, надежно скрывала водопад от посторонних глаз случайного путника, если б такой вдруг оказался в восточной части Ротаргардских гор. Потоки воды, срываясь с высоты в полторы дюжины саженей, за годы неустанного труда вымыли в камне небольшое озерцо с пологим дном и чистой, как слеза, насквозь прогретой солнцем водой. Водой настолько прозрачной, что можно сосчитать каждую песчинку на дне.
Несмотря на конец лета, который день стояла невозможная жара. Воздух не просто нагрелся – он раскалился добела, как металл в горнах гномов. Солнце палило, не зная жалости, превратив небольшую расселину в скалах, где спряталась полянка с водопадом и озерцом, в горячую печку. Настолько душную, что воздух прилипал к ноздрям, стекая в легкие липкой патокой. Камни напекло до такой степени, что кожа плавилась, прикипая к породе, заставляя Талагию, шедшую к озеру, пританцовывать на булыжниках.
Жизнь в Ротаргардских горах остановилось. Все, у чего были ноги или крылья, попряталось в спасительной тени лесов и пещер. И не спешило высовываться оттуда, как минимум, до заката, когда жестокое светило пряталось за западным горизонтом, погружая скалы в короткую прохладу.
Баронесса лю Ленх сама перемещалась исключительно по ночам, скрываясь днем от пекла там, где придется, но все равно чувствовала себя усталой и измотанной вынужденным переходом через горы.
Легат с надеждой смотрела на небо, воздавая мольбы гномьему Всеотцу, орчьей Матери Ночи, да хоть Темнейшему с Грешными Магистрами, жаждая дождя. Пусть небольшого, хоть на четверть часа, хоть на минутку, дабы подарить передышку от жары, пока все вокруг не превратилось в пепел. Да что там – дождь! Хотя бы ветер! Легкий бриз уже был бы великим даром после стольких дней мертвого штиля, словно весь мир погрузили в бутылку и заткнули пробкой. Ужасное пекло!
Но, или посланница Триумвирата плохо молилась, хотя в неискренности ее обвинить было нельзя, или древние божества не желали отвлекаться от свои дел. Или, может, причина крылась в том, что боги давно уже были мертвы, оставив этот мир на произвол судеб?
Больше всего на свете путешественница ненавидела зиму. Зиму, несущую с собой снег и стужу. Но сейчас она испытывала невероятное наслаждение, стуча зубами от холода, подражая боевым барабанам орков, стоя под самым водопадом, скрестив руки на груди и подставив тело под ледяные струи, смывающие черный от пыли пот с кожи.
– Да… – простонала девушка. – О, да!
Кто бы мог подумать, что вода – простая, обычная вода, с ревом несущаяся вниз с каменного уступа, может доставить такое удовольствие! Удовольствие, не сравнимое ни с чем!
– Драконье дерьмо! Как же хорошо!
Как жаль, что нельзя устроит ночлег прямо здесь – в озере под водопадом. И как же сейчас странница завидовала рыбам, которым вода не помеха для сна. Рыбам, которые постоянно живут под водой, в вечной прохладе.
Талагия уже посинела от холода, но все еще не спешила возвращаться обратно – туда, где верный скакун варился в жаре пекла. Баронесса терпела, словно желая насквозь пропитаться льдом и, сохраняя в себе свежесть хрустально чистого горного водопада, пронести ее с собой как можно дольше, как можно дальше от озерца.
Посланница покинула живительную прохладу лишь когда от мороза начало сводить скулы. Ступая по мягкому, белому песку, легат выбрались из водопада и побрела по пояс в воде, чувствуя, как нагревается озеро с каждым шагом. Чем дальше от скалы – тем теплее, пока, наконец, у самого берега вода превратилась в настоящий кипяток. Если б тут водилась рыба – можно было б сварить уху прямо в водоеме, стоило лишь добавить овощей и соли.
Прыгая по раскаленным камням, посланница особых поручений Триумвирата достигла тени раскидистых дубов, где жеребец безмятежно пощипывал траву, отмахиваясь хвостом от роя насекомых. Лю Ленх, не одеваясь, расстелила попону и уселась, скрестив ноги.
– Напился? – поинтересовалась воительница у коня.
Тот на мгновение отвлекся, пошевелив ушами, лениво фыркнул и продолжил трапезу. Баронесса, стоя под водопадом, сама успела проголодаться. Она извлекла из углубления в земле флягу, укутанную мокрой тряпицей, и глотнула вина, сильно разведенного водой. Затем, потянув за ремень сумку, достала из нее сверток с медовым пряником.
С гораздо большим удовольствием легат угостилась бы мясом, но медовые пряники – единственное, что не протухло в этой проклятой жаре. Они лишь зачерствели, приобретя такую твердость, что эти коврижки принесли б больше пользы при осаде Воронова Гнезда, если б их запускали катапультами. Чтобы осаждающие цитадель гоблины себе зубы переломали в тщетных попытках разгрызть снедь.
– Когда же это кончится! – проворчала лю Ленх, имея в виду жару.
С большим трудом девушка откусила кусочек, радуясь встрече с оборотнем, даровавшей ей нечеловеческие зубы, и захрустела сухарем, запивая из фляги, вытирая губы тыльной стороной ладони.
На сладкое тут же слетелись шершни. Огромные, злые, полосатые. Каждый – размером с орех, только несравненно более верткий и надоедливый. Насекомые с угрожающим жужжанием вились вокруг путницы, пытаясь дотянуться до пряника.
Талагия мало чего боялась. За относительно недолгую службу Триумвирам она успела насмотреться на такое, что многим и в самом жутком кошмаре не приснится. И не только повидать – многих из тех кошмарных тварей воительница собственноручно прикончила, окропив свои руки кровью не до локтей, а до самых плеч.
Если только пауков. Пауков, гусениц, жуков. Вот это – в самом деле страшно. Мелкие твари, против которых бесполезен меч, кинжал или лук. Коварные создания, которые подбираются исподтишка, когда никто не ждет беды, и коварно жалят в пятку. Хуже только когда не жалят, а сидят поутру на подушке, выпучив на едва проснувшегося человека свои странные глаза и думая всякие гадости. Ничего хорошего им точно не может прийти в голову – в этом лю Ленх была уверена.
– Кыш, – осторожно шепнула баронесса. – Кыш отсюда!
Или насекомые не знали, что девушка служит Триумвирату, или им чины были абсолютно безразличны. Шершни отказывались повиноваться, обнаглев настолько, что облепили кусок пряника, словно навозные мухи – кучу, наваленную далеко не пряниками. И жужжали. Крылатые бестии беспрестанно жужжали, наполняя прилесок назойливыми, режущими слух звуками.
Одному показалось мало пряника и он устроился прямо на тыльной стороне ладони воительницы, злобно потирая лапки.
– Сладенького захотелось? – возмутилась странница.
Она осторожно подула на шершня, пытаясь спугнуть того… но полосатая тварь решила биться до последнего. Насекомое вцепилось в кожу крючками на концах лапок, не желая сдаваться, вынуждая легата тряхнуть рукой, прогоняя наглеца… и в тот же миг Талагия ощутила резкую, обжигающую боль, пронзившую руку до самого плеча. Если б девушка схватилась за раскаленную кочергу – боль и то не была б столь сильной.
– Дерьмо драконье! – выругалась лю Ленх, хватая меч. – Убью, тварь!
Насекомые, возмущенно жужжа, бросились врассыпную. Странница сделала несколько выпадов. Она не запомнила в лицо обидчика, да ей, в общем, было все равно. Дикая боль пробудила жажду убийств и воительница желала одного – прикончить как можно больше полосатых сволочей. А те, что выживут – пусть другим расскажут, чем чревато нападение на посланницу особых поручения Триумвирата!
Однако противник оказался слишком крохотным и быстрым. Рой шершней кружил, уклоняясь от стали. Меч – не самое подходящее орудие для борьбы с насекомыми, тут бы больше подошел огненный шар или ледяная стрела, но такими способностями обладали только магистры. Те же магистры, которые, завидев красивую, голую девушку, прыгающую с мечом, точно приняли б ее за ведьму и, несмотря на жару, поспешили бы запалить костер.
– Орчий сын! – прорычала легат, запыхавшись в бесполезной схватке.
Бросив меч, обливаясь потом, легат вновь уселась на попону, проклиная Темнейшего, Грешных Магистров и, заодно, гномьего Всеотца, выковавшего эти проклятые Ротаргардские горы.
Место укуса покраснело и вздувалось прямо на глазах. Талагия прикоснулась к нарыву и тут же взвизгнула от боли. Такого воительница еще никогда не испытывала! Рука горела, будто в огне, опухала прямо на глазах и пульсировала с каждым ударом сердца. Пальцы превратились в толстые сардельки, выглядящие весьма аппетитно, не будь они сделаны из ее, странницы, мяса. И совершенно не гнулись! Вдобавок лю Ленх ощутила тошноту и легкое головокружение.
Нащупав флягу, баронесса зубами выдернула пробку и полила руку прохладным вином. Но, к удивлению, ничего не почувствовала – ни холода, ни влаги. Одна непроходимая боль. Острая, как эльфийский клинок, назойливая, как палач Магистерия.
За всю жизнь посланнице было страшно всего два раза. По-настоящему страшно. В первый раз – когда она увидела Трауттия, своего будущего супруга, приготовившись обреченно ожидать конца своих дней в компании жирного тюфяка. Даже встреча с оборотнем в залитом лунным светом лесу не была для лю Ленх столь страшной – молодая жена молила о смерти в тот момент. Второй раз – сейчас, именно в этот момент!
Воительница с большей готовностью сошлась бы в поединке с троллем, упырем, Грешным Магистром, да хоть с самим Темнейшим – это была бы понятная, осязаемая угроза, которой девушка умела противостоять.
Сейчас – совсем другое дело. Посланница не понимала, что с ней происходит и как с этим бороться.
Поддавшись панике, легат бросилась к озерцу, чтобы сунуть руку в самую ледяную стужу водопада, но не успела. После второго шага нога не выдержала тяжести стройного тела, колено согнулось и девушка свалилась в траву. Болела уже не только рука. Жар перекинулся на плечо, виски сжало так, будто вот-вот от напряжения зубы вывалятся. В голове бесновалась целая орчья орда, устроив пляски вокруг жертвенного костра, на котором сгорали остатки сознания Талагии.
Силы оставляли баронессу, вытекая, будто вино из прохудившейся бочки. Она не могла даже кричать, лишь тихо простонать, проваливаясь во тьму, уносящую отчаянье и окутывающую легата умиротворением, маня обещанием вечного покоя.