Бревенчатый домик на лесной поляне обещал тепло и уют, что придало ему сил. А когда он привел девушку в дом и уложил ее на кровать, едва удержался от соблазна лечь рядом – и вожделение здесь ни при чем, просто валился с ног.
– Здесь ты и живешь? – спросила Лена, с интересом, но без всякого восторга осматривая его хижину.
Ее радовало, что здесь относительно тепло и нет изнуряющего ветра. Но внутренне убранство, конечно же, не впечатляло. Темные бревенчатые стены, кирпичная печь в половину комнаты, дощатый стол, скамья, железная кровать с панцирной сеткой, допотопная радиостанция под образами. На фоне этой убогости медвежья шкура на полу могла показаться первобытной дикостью, но никак не элементом экзотического декора, к которому, возможно, привыкла девушка. Телевизор был, dvd-плеер, музыкальный центр, гитара… Но разве ж этим кого-то удивишь…
– Я привык, – пожал плечами Данила.
Да, стол и скамья сколочены грубо, из нетесаных досок, зато как основательно – хоть кувалдой по ним колоти, не размолотишь. И сам дом стоял посреди леса капитально, как надежный форпост на пути к человеческой цивилизации. Печное тепло, суровый и здоровый уют.
– Мне нравится… – совсем не убедительно сказала она. – Только что-то не очень тепло.
– Лучше не очень тепло, чем просто холодно, – пытаясь взбодриться, улыбнулся Данила. – Печь со вчерашнего не топилась. Сейчас исправим…
Он подошел к печной топке, открыл чугунную дверцу с дореволюционным клеймом-штампом демидовского завода.
– Главная заповедь одинокого егеря, – чиркнув спичкой, сказал он. – Уходя, оставляй в печи растопку. А потом уже гаси свет…
Холодно в доме, и каждая лишняя минута, бездарно потраченная в борьбе за тепло домашнего очага – чистой воды преступление. Но у него все готово – поднес к щепе зажженную спичку, и завихрился в печи огонек, облизнул сухие поленья. А в сенях стоял большой дощатый короб с углем, скоро и он в топку пойдет. Тогда такой жар будет, что в одних трусах можно будет по дому ходить. Если, конечно, Лене это понравится. Что вряд ли.
– А ты одинокий?
– Да, как белый парус у Лермонтова.
– И Лермонтова знаешь.
– Да, забегал тут как-то, на медведя поохотиться звал…
– На этого, который у тебя под ногами?
Веселый изгиб ее губ показывал, что шутка принята.
– И на этого, и на другого.
– А стрелял ты?
– Да. В основном сигареты.
– У Лермонтова?
– А это ты спроси…
– У кого?
– У Пушкина!
– С тобой не соскучишься.
– А это вместо морфия.
– Ты что, по этому делу? – нахмурилась девушка.
– Да нет, морфий тебе нужен. Для обезболивания…
Он подсел к Лене, раскутал одну ногу, осмотрел, ощупал. Опухлость сошла, потемнения нет, и температура вроде бы нормальная.
– Зачем обезболивание? – встревоженно спросила она.
– А затем, что сапоги легкие носишь. Ноги себе отморозила…
– Сапоги не легкие, – беспокойно мотнула она головой. – Мех там был…
– Какой, рыбий?.. Что, если ногу придется ампутировать?.. Ножовка у меня есть, смех вместо морфия…
– Ну и шутки у тебя! – нервно улыбнулась она.
– Шутки?! Шутки у того придурка, который тебя в лесу оставил…
Данила вдруг осознал, что начал заводиться.
– А если бы не оставил? Тогда бы я вместе с ним взорвалась…
Трудно было не согласиться с таким аргументом. Гнев схлынул, в голове прояснилось. Но на душе остался саднящий осадок… Давно его не беспокоило это болезненное, граничащее с безумством чувство справедливости. И как хорошо, что Лена смогла его успокоить.
– Ну да, лучше ноги отморозить, чем на воздух взлететь, – кивнул он.
– А что, сильно отморозила?
– Думаю, что ампутация не грозит. Но врача на всякий случай вызвать надо. Здесь недалеко, завтра к обеду будет…
До поселка и больницы всего ничего – шестьдесят верст. Сущий пустяк по таежным меркам. Главное, чтобы радиостанция не подвела.
– Значит, взорвался вертолет, – уточнил он, щелкнув тумблером.
– Взорвался.
– Сам по себе? Или как?
– А разве вертолеты сами по себе взрываются?
– Что-то не припомню, – покачал он головой.
– Значит, или как?.. Герман – большой человек, председатель совета директоров крупной нефтедобывающей компании. Мы как раз на промысел с ним летели…
– Ты к нему какое отношение имеешь?
– Это что, допрос?
– Не знаю. Но мне ответ нужен. Мне сейчас докладывать надо.
Лампочки горели, стрелка питания поднялась до рабочей отметки, частота настроена. Осталось только выйти на связь.
– Куда?
– В центр, Юстасу.
– Не смешно.
– Не знаю, Косте нравится, – пожал плечами Данила.
– Какому Косте?
– Ну, Косте, диспетчеру нашему. Позывной у него – Юстас, ему нравится…
– А ты тогда кто, Плейшнер?
– Нет, я «парабеллум» Бормана.
– Кстати, я видела, как ты стреляешь. Ты же совсем не целился…
– Это интуитивная стрельба.
– Тайга научила?
– Какая ты догадливая…
– А почему ты всех волков не перестрелял? Ты же мог…
– Зачем?
– Ну, как это зачем? Они же голодные, на людей бросаются…
– Замкнутый круг, – скупо улыбнулся Данила. – Голодные, поэтому на людей. А на людей, потому что голодные… Природа у них такая, без пожрать не выживешь. И у людей так же. Люди тоже поесть любят. Свининка, говядинка, баранинка, животных режут. Не убивать же людей за это…
– Так разве волки животных не режут? Я слышала, их за это истребляют.
– Истребляют, – с мрачным видом кивнул он. – И у нас такое было. Столько настреляли, что перебор вышел. Оленей в тайге развелось – уйма. Вроде бы и хорошо, но они все молодые деревья ободрали на прокорм. И больных много развелось. В общем, дохнуть стали, от голода, от болезней… Нет, волков беречь надо. У них свое место в природе. Они знают, на кого охотиться, на больных и слабых. А знаешь, как они определяют, кто есть кто? Если олень побежал в гору, значит, он сильный, если вниз – значит, чувствует в себе слабину, за таким и гонятся… С лосями вообще сложней. Если крупный лось встал как вкопанный, если выставил рога, волки такого седьмой дорогой обойдут. Ну, если выбор будет, чтобы кого-то послабей задрать. А если нет, то и на такого лося напасть могут. Только если сохатый действительно в силе, то плохо им будет. Он же и на рога поднять может, и затоптать…
– А тебе кого больше жаль будет, лося или волка?
– И лося… И волка… Волк – животное уважаемое.
– Да, только его никто не любит!
– Но и равнодушных нет. Потому что есть в нем какая-то мистика…
– Не могу не согласиться, – хмыкнула Лена. – Я эту мистику на всю жизнь запомню. Особенно, когда они выть вчера стали. Думала, разрыв сердца будет…
– Да, натерпелась ты страху… Юстас! Юстас!..
Данила связался с диспетчером, сообщил ему о происшествии с вертолетом, о том, что спас девушку, выдал приблизительные координаты, запросил врача.
– А с врачом проблемы, – сказал он, снимая наушники. – Вьюга у них сильная, все дороги замело. Да и у нас тут не сахар за окнами. За ночь по крышу наметет…
– А как же мои ноги?
– Я, конечно, не врач, но, поверь, кое-что повидал на этом веку. Пока все нормально, но если вдруг что, я тебя сам в поселок отвезу. На санки посажу и повезу…
– Мне страшно.
Лена капризно выпятила нижнюю губу. А на глазах заблестели слезки.
– Я же сказал, не переживай. Нормально все будет. Я бальзам сварю, всю опухлость как рукой снимет…
– Бальзам?
– Да, из трав, кореньев. Опять же барсучий жир… Поверь, никаких сушеных мышей и ящериц… Чистый с экологической точки зрения продукт…
– А у тебя правда травами пахнет, – повела носом Лена.
– Травы лечат. У нас без трав нельзя. Рану залечить, или простуда…
– Только не говори, что ты простудой болеешь, – сквозь слезы улыбнулась девушка. – Ты же как бык здоровый…
– Разве я похож на быка? – спросил он, удивленно приоткрыв рот.
В ранней юности Данила не мог похвастать ни физической силой, ни атлетическим телосложением. Но парень стремился быть сильным, занимался собой. Со временем обрел отличную физическую форму, но в росте выше метра семидесяти шести так и не поднялся. И до косой сажени в плечах, как самодельному ретранслятору до Эйфелевой башни.
– Нет, но силы в тебе, как у тягловой лошади. Я думала, ты сломаешься, нет – дотянул…
– Осталось только обогреть, напоить и спать уложить…
– А бальзам?
– Само собой…
Он не смотрел на Лену, он любовался ею. Как хороша…
– Ты что, влюбился в меня? – смущенно засмеялась она.
– Я?! Нет! – ошарашенно вздрогнул он.
– А почему так смотришь? Как будто влюбился…
– Смотрю?!.. Ну да. Это я в чувство прихожу, – нашелся он.
– В чувство? А я думала, ты забылся…
– Да нет. Просто устал очень. А на тебя смотрю, и силы вдруг появляются. Ты сама как бальзам…
– Да, но я от простуды не лечу… Что-то ты там насчет жира говорил?
– А-а, грудь растереть… – в смятении поспешно кивнул он.
– А рука не дрогнет?
Лена жеманно повела бровью, расстегнулась и развела полы своей шубы. Взгляду открылось бежевое, из нежнейшей шерсти платье, облегающее узкий плоский животик и оголяющее красивые загорелые плечи, грудь и верхние полусферы добротного бюста. Он мог бы натереть ее барсучьим жиром прямо сейчас, даже не снимая с нее платья. Но если в открытом лесу этот его порыв казался естественным, то сейчас он вдруг застеснялся и даже покраснел.
– У меня сухое молоко есть, – сглотнув иссушающий ком в горле, сказал он. – И мед. Молоко с медом очень хорошо от простуды помогает…
– Молоко с медом? Это еще и вкусно… Меня мама в детстве молоком с медом поила…
Лена, казалось, осознала непристойность своего поведения, стыдливо запахнула шубу. И щечки пошли пунцовыми пятнами.
– Молоко у меня сухое, не такое, как у твоей мамы. Зато мед у меня дикий, о-очень полезный…
– Где ты его взял? У медведя украл? – чтобы заглушить возникшую неловкость, пошутила она.
– У Винни-Пуха.
– Он тоже к тебе забегал? – непринужденно засмеялась девушка.
– Да, на кабанов поохотиться, – поддержал ее Данила.
– Ну и как все прошло, удачно?
– Даже не знаю, жив Пятачок или нет… Мне кажется, ты уже немного согрелась.
– Да есть чуть-чуть.
– Дом у меня маленький, быстро нагревается… Ты бы сняла шубу, ею лучше укрыться, чем на себе… Перина у меня пуховая, снизу тепло будет…
Данила принес из сеней уголь, засыпал в печь. Вскипятил воду, напоил девушку горячим чаем с медом. Вскрыл две банки гречневой каши с тушенкой, выложил ее на сковороду, смешал с горячей водой, поставил в печь, добавил немного сливочного масла.
Лена очень хотела есть, но ее носик заметно наморщился, когда он подал свою стряпню.
– Не бойся, не отравишься…
Взять и сунуть в рот первую ложку ее заставил голод, а со второй она и сама вошла во вкус. И так увлеклась, что даже не заметила, как опустела ее тарелка.
– Мне кажется, я ничего вкусней в жизни еще не ела, – благодарно улыбнулась она. – Что-то жарко стало…
– Как ты себя чувствуешь, встать сможешь?
Он помог ей подняться, пересесть на скамью. Сам быстро сменил постель, уложил в кровать, накрыв теплым одеялом.
– Отвернись, пожалуйста!.. Все, можешь повернуться.
Она сняла с себя платье, но не знала, куда положить.
– Давай сюда.
Он взял ее невесомой легкости платье, отнес к вешалке за печью. Но прежде чем поместить его на плечики, неожиданно для себя коснулся его носом. Дурманящий запах женской красоты. Стыдливое и волнующее удовольствие. Фетишизмом Данила не страдал, поэтому можно было сделать вывод – или у него появились вдруг извращенные наклонности, или он влюбился…
Он повесил платье на плечики. Нарочно долго – чтобы избавиться от следов смущения во взгляде – перебрал пучки трав и коренья, сушившиеся на печке, взял все необходимое для целебного бальзама.
– Ты почему так долго? – подозрительно посмотрела на него девушка.
Даниле удалось скрыть смущение, которое вызвал этот вопрос. Неужели она догадалась, что делал он с ее платьем?
– Вот, колдовать сейчас буду, – сказал он, выкладывая на стол свои запасы.
– Ты шаман?
– А что, похоже?
– Да вроде нет. Хотя что-то есть… Я себя здесь чувствую, как в избушке на курьих ножках.
– Еще Бабой Ягой меня назови.
– Да нет, ты, скорее, добрый молодец…
– Который убил Бабу Ягу, да? Закопал… Или съел?
– Скажешь тоже… Нравится мне здесь. Тепло у тебя. И спокойно… У тебя и телевизор есть?
– А у тебя?
– У меня тоже, – рассмеялась она. – У меня большой, плазменный… И квартира тоже большая… А Германа больше нет…
Смех захлебнулся и утонул в нахлынувшей тоске.
– Был, и вдруг его больше нет… – И снова у нее на глазах заблестели слезы.
– Он кто тебе, этот Герман, муж? – колыхнувшимся голосом спросил Данила.
– Нет, он мой босс…
– А какое отношение он имеет к твоей квартире?
– При чем здесь квартира? – отрешенно спросила она.
– Ну, ты сказала сначала про телевизор и квартиру, а потом вспомнила его… Вы вместе смотрели телевизор в его квартире?
– Телевизор? В квартире?.. Можно сказать, что да, смотрели, вместе… И отношение к моей квартире он да, имеет. Это его… Впрочем, не важно.
– Ты говорила, он большой человек.
– Да, председатель совета… Хотя, какой он уже председатель? Там, на небесах, свои председатели…
– Это верно. Но ведь кто-то его отправил… Нефть, она, как правило, на крови замешана…
– Ну да, враги у него, конечно, были, – задумалась Лена. – Но не до такой же степени, чтобы взрывать…
– Поверь, я кое-что знаю о нефтяных войнах. Там и взрывали, и резали…
Перед глазами у Данилы вдруг всплыло видение горящей нефтяной вышки. Дым от пожара густыми черными клубами с гулом уходил в низкое ненастное небо, а недалеко пылал бронетранспортер, под колесом которого лежал солдат с перерезанным горлом… Он почувствовал, как зашумело в ушах от резкого притока крови.
– Эй, что с тобой? – встревоженно посмотрела на него Лена.
– А что со мной? – встряхнулся он. – Ничего… Просто вспомнилось.
– Что вспомнилось?
– Да так, прошлая жизнь… Хочешь, я тебе на гитаре сыграю? – чтобы сменить тему, спросил он.
– Хочу.
– Тогда подожди немного…
Он поставил в печь два горшочка с целебной смесью и только затем взялся за гитару.
– Петь не могу, не мое это, – покачал головой Данила. – Но инструментал вроде ничего…
Сначала он отыграл партию соло из «Still loving you», знаменитой медленной композиции группы «Scorpions». По струнам, как по волокнам души…
– Данила, да у тебя талант!
Восторг в ее голосе густо был смешан с фальшью. Ей понравилось, как он играл, но при этом она понимала, что до совершенства ему далеко.
– Тебе в Москву надо. Там гитаристы нужны.
– Какие гитаристы? Самоучка я. От скуки на все руки… В Москве и без меня дилетантов хватает. Да и не хочу я туда…
– Почему?
– Беспокойно там. И люди злые… А здесь хорошо, и на душе тихо…
– Ну да, и от скуки на все руки, как ты говоришь… Даже не знаю, как можно так жить, одному да еще в такой глуши?
– Если бы я здесь не жил, где бы ты сейчас была? Разобрали бы тебя сейчас по косточкам…
– А если бы Герман не разозлился на меня, если бы не высадил?
– За что он мог на тебя разозлиться?
– Мог. И разозлился. Сама виновата…
– В чем?
– Не важно… Слушай, у тебя вроде спирт был. Может, нальешь, а? – заговорщицки, но откуда-то издалека посмотрела на него Лена.
– Тебе нельзя, у тебя с ногами не все хорошо. Алкоголь навредить может.
– А сумочку не подашь?
– Какую сумочку?
– Черт! Черт!! Черт!!! – забилась вдруг в истерике Лена. – Я же сумочку потеряла… Или в вертолете оставила… Не помню. Не помню!
– Тихо, тихо, – попытался успокоить ее Данила.
– Что тихо? Ты хоть знаешь, что там было?!
– Что?
– Колье там было, с бриллиантами!.. Там дефект небольшой был, оно мне шею кололо, я его в сумочку положила, думала, потом надену… А тут все как началось! А-а!..
– Ты два раза погибнуть могла. Два раза! Радоваться должна, что выжила, а ты из-за какого-то колье страдаешь!
– Из-за какого-то?! Да ты хоть знаешь, сколько оно стоит?
– Сколько бы оно ни стоило, жизнь все равно дороже…
– Девяносто тысяч долларов оно стоило! – возмущенно вскрикнула Лена. – Девяносто!!!.. И одно другому бы не помешало…
– Ко мне-то какие претензии? – охлаждающе посмотрел на нее Данила.
И этим привел ее в чувство.
– К тебе?!.. К тебе никаких, – тряхнула она головой. – Ты здесь ни при чем… Просто колье жаль…
– Его ведь и найти можно, – немного подумав, сказал он.
– Как? – обнадеженно встрепенулась она.
– Сейчас никак. А когда снег сойдет, можно и поискать. Гарантий дать не могу, но все может быть…
– Ты это серьезно?
– А почему нет?
– И если найдешь, вернешь мне?
– А ты сомневаешься?
– Да нет, на хапугу ты вроде бы не похож…
– Если все-таки сомневаешься, можем вместе поискать.
– А когда снег сойдет?
– В июне. А может, даже и в мае.
– Шутишь?! Да я здесь за полгода с ума сойду!
– Ну почему полгода? Всего четыре месяца, или даже три…
– А здесь у вас месяц за два. Или даже за три!..
– Домой, в Москву хочешь?
– А как ты думаешь?
– Я думаю, что здесь ты не останешься…
– Нет, мне, конечно, здесь интересно, но, пойми, я долго не протяну!
– Я тебя понимаю… Ты спать ложись. Поздно уже.
– А как же бальзам?
– Он только утром готов будет. Он долго варится, а потом его еще на морозе остудить надо. И так, чтобы не заледенел… Ты спи давай, а я тебя посторожу…
– От кого? От волков?
– Да, от серенького волчка, – улыбнулся Данила. – Чтобы за бочок не укусил…
– Тогда и я на краю ложиться не буду, – ему в тон отозвалась девушка.
Она действительно переместилась поближе к стенке. А кровать у Данилы была широкой, поэтому осталось свободное место. Хотелось бы его занять, но кто позволит?
Он выключил свет, бросил поверх скамьи тулуп, лег на него.
– Что-то не спится, – поворочавшись с боку на бок, сказала Лена.
– Это нервное. После того, что пережила… Тебе успокоиться надо. И согреться…
– А где твое молоко с медом?
– Вот и я о том же…
Он растворил молочный порошок в кипятке, добавил туда меда, подал этот горячий коктейль девушке.
– Ерунда, конечно. Но лучше что-то, чем ничего…
– Не знаю, мне нравится… Ну, я сплю?
– Спи.
– А ты?
– Я здесь, на лавке.
– Она же узкая.
– Вот и хорошо. Если вдруг засну, то свалюсь и проснусь…
– Может, рядом со мной ляжешь?.. Мама тоже со мной спать ложилась. Когда я маленькой была. Молоком напоит и рядом ляжет…
– Ты же не маленькая. И я не твоя мама…
Данила крепко зажмурил глаза, как будто этим он мог избавить себя от резко возросшего напряжения.
– Да, но ты обещал растереть меня жиром.
– Это барсучий жир, он очень вонючий, тебе не понравится.
– А тебе? Тебя не стошнит, если я буду лежать рядом с тобой вся в этом вонючем жиру? – Лена не унималась и продолжала провоцировать его.
– Не стошнит.
– Может, попробуем?
В комнате было темно, к тому же она лежала на боку к нему спиной, и невозможно было увидеть, какая улыбка играет на ее губах – распутная, коварная или то и другое?
– Попытка не пытка, – в растерянности пожал он плечами.
– Ну, тогда чего ты ждешь?.. Или ты хочешь, чтобы я заболела воспалением легких?
Данила поднялся со скамейки, полез в рюкзак, слегка подрагивающими пальцами вынул оттуда баночку с барсучьим жиром, открутил крышку, на слабеющих от волнения ногах подошел к девушке, сел на краешек кровати. Лена тут же повернулась на спину; с шальной улыбкой глядя ему в глаза, опустила верхний краешек одеяла, приоткрыв грудь.
– Ты что, правда хочешь, чтобы я заболела? – подстегивающе спросила она.
– Нет.
Он зачерпнул пальцами застывшую жирную массу, выложил ее на грудь и принялся втирать в кожу – медленно и мягко, затем постепенно увеличивая частоту и силу движений.
– А спину слабо? – спросила она, резко перевернувшись на живот.
Одеяло сползло до талии, но, когда парень взялся было приподнять его, девушка мотнула головой. Он пожал плечами и принялся намазывать и растирать спину между лопаток.
– Ниже… – попросила она.
Он послушно провел жирными пальцами вниз вдоль позвоночника… Это было больше похоже на массаж, чем на обычное растирание, но, кажется, именно этого Лена от него и хотела.
– Еще ниже…
Она сама откинула одеяло, обнажив тугие и высокие выпуклости. На ней не было трусиков, и Данила от неожиданности оробел.
– Ну не тормози!
Она поймала его за руку, ладонью положила ее на гладкий нежный холм. Она еще раньше разбудила в нем самца, а сейчас еще дала ему и полную волю…