17 ноября 2016 года, четверг
Я вернулся в настоящее и сосредоточился на том, что у меня перед глазами, чтобы прервать болезненные, очень болезненные воспоминания.
На данный момент я не обращал внимания на металлическую посудину, так захватившую внимание Эсти, и дождался, когда она вернется с доктором Геварой и та расскажет нам о своих впечатлениях:
– Погибшая – молодая беременная женщина, срок беременности можно будет определить только после вскрытия. Мы нашли ее в положении вниз головой, подвешенную за ноги с помощью обычной веревки, так что тело не касалось земли. Нам известно, что два свидетеля нашли ее в состоянии неполного погружения, то есть тело было погружено в воду частично, по шею или по плечи; голова же при этом была полностью погружена в жидкость. Эксперты подтвердят данные, но, по-моему, это самая обычная пластиковая веревка, какую можно найти в любом хозяйственном магазине.
– А что там за свидетели, объясните, пожалуйста, – перебила ее Эстибалис.
– Ее нашли двое местных жителей, поднимавшиеся на сьерру по алавесской стороне. Оба из Арайи и двигались в направлении Залдуондо, оставив машину на эспланаде возле заправки. Утверждают, что поспешили вытащить голову жертвы из воды, на случай если та еще жива, но вскоре пришли к выводу, что она мертва уже некоторое время. Они ничего не трогали, только пощупали пульс на шее и убедились, что убитая не дышит. Она была уже мертва, когда прибыла группа спасения в горах Эртсаинса. Они уже уехали.
– Да, это они сообщили нам о происшествии, – уточнила Эстибалис.
В этот момент подошел инспектор Мугуруса, энергичный человек, любознательный и одновременно ограниченный. На нем были очки из тех, что темнеют от солнца, но стекла всегда оставались более тусклыми, чем требовала интенсивность солнечного света, придавая ему немного растерянный, подслеповатый вид. В знак приветствия он поднял брови и перехватил эстафету у судмедэксперта:
– Повсюду отпечатки пальцев, особенно на внешней поверхности котла, как судмедэксперт уже показала инспектору Гауна. Однако боюсь, что отпечатки принадлежат свидетелям. На данный момент все, что мы нашли, соответствует их показаниям. Придется взять у них отпечатки пальцев.
– Признаки борьбы на теле жертвы отсутствуют; при вскрытии следует более тщательно поискать царапины и следы кожи под ногтями. Но когда ее повесили, она была жива и умерла от погружения в котел с водой, – продолжала доктор. – Есть следы ударов и царапины на голове, которые, по всей вероятности, она нанесла себе сама, пока билась о внутренние стенки котла, пытаясь высунуть голову и не захлебнуться.
– А где вода? – спросила Эстибалис, заметив озадаченное выражение моего лица.
– Боюсь, ее вылили местные, пытаясь спасти девушку.
– Но откуда, по-вашему, убийца ее взял?
– Вдоль туннеля полно источников и небольших ручьев, их даже зимой можно встретить вдоль всего маршрута. А может, где-то поблизости находится какой-нибудь резервуар для воды… Дождей в эти дни прошло достаточно, чтобы его заполнить. Кстати, давайте-ка поторопимся, – забеспокоилась доктор Гевара, услышав далекий гром. – Надо спрятать тело в пакет.
– Слишком заморочено, тебе не кажется? – прошептала Эсти.
Она была права – сцена слишком сложна для обычного убийства. Слишком странный способ покончить с человеком. Казалось, мы вошли в туннель Сан-Адриан, а вышли через временной туннель, оказавшись в другой эпохе, где ритуал имел не меньшее значение, чем сам факт умерщвления.
Перед нами было что-то вневременное, анахроничное.
В моей голове уже вовсю работал психолог-криминалист, формулируя первые впечатления от профиля убийцы: сама сцена, преступный почерк, география. Виктимология[3] была, как известно, делом Эстибалис.
Наличие котла, веревки и необходимость наполнить котел водой говорили мне об организованном сценарии, свойственном психопату, а не импульсивному психотику. Убийца или убийцы – множественное число я не исключал с самого начала – спланировали ритуал до последней мелочи. Котел был фетишем, предметом, который сам по себе орудием убийства не являлся: в таковое его превратил сам убийца. Налицо тщательный контроль; связанные за спиной руки свидетельствовали об опасениях убийцы, что жертва начнет сопротивляться и сведет на нет всю сложную постановку.
Посмертно прикрытое лицо могло означать чувство вины: возможно, убийца лично знал Аннабель Ли. Могло случиться и так, что ему помешали свидетели и он не завершил свой странный обряд. Говорить об этом было еще рано. Однако из-за археологического характера атрибутики складывалось впечатление, что все это некий косплей. Дерево, историческое место, музейный объект в виде бронзового котла…
Но было очевидно, что перед нами работа законченного психопата. В этой преступной личности я видел смешанные черты; было в ней и что-то мессианское, словно убийца выполнял некую миссию, ритуально казнив Аннабель Ли. К моему немалому беспокойству, в характере убийцы присутствовали черты психотика, признаки больного, патологического мозга, утратившего связь с реальностью. Коротко говоря: все это отдавало делирием, бредом.
И это меня беспокоило: убийцы-психотики непредсказуемы, а мне нравится, когда мир упорядочен и каталогизирован. Коротко говоря, предсказуем и управляем.
– А что насчет жидкостей, доктор? – спросила Эстибалис, поворачиваясь к судмедэксперту.
– Я не вижу следов крови или спермы, – сказала доктор Гевара и еще раз посмотрела на небо. – Скоро стемнеет, а мы не успеваем все закончить. Но у меня будет возможность воспользоваться люминолом и ультрафиолетовой лампой Вуда. В первую очередь я сниму у трупа отпечатки пальцев – сделаю дактилограмму с правого указательного, хотя, похоже, личность убитой уже установлена. В любом случае должна быть полная уверенность.
– Что вы можете сказать о времени смерти?
– Труп окоченел, а значит, с момента смерти прошло более трех-четырех часов. Холод и другие факторы могут изменить температуру тела и повлиять на оценку, но я бы сказала, что девушка умерла ранним утром. В будние дни, к тому же зимой, это место совершенно пустынно; даже археологи из «Аранзади», которая исследует это урочище, копают только в летнее время. У того, кто это совершил, было время связать девушку, установить котел, увидеть, как она умирает, и убраться восвояси.
– Значит, если местные действительно пришли ближе к вечеру, они нашли ее мертвой, – вмешалась моя напарница.
– Если они не прибыли сюда раньше, то я уверена, что девушка уже была мертва.
– Большое спасибо, доктор. У меня все, – попрощалась Эстибалис и подошла к одному из техников, чтобы попросить у него протокол визуального осмотра.
Мы увидели эскиз близлежащих деревьев, вход в туннель, место обнаружения тела и положение котла. Были пронумерованы все физические признаки его перемещения. Техник сфотографировал салфетки и окурки сигарет вместе с цифровыми маркерами и метрическими знаками. Окрестности не были замусорены, однако злосчастный туннель так или иначе был местом, где проходило множество неосторожных и недостаточно сознательных людей, а значит, там можно было обнаружить все, что угодно: пластиковые пакеты из-под чипсов, алюминиевую фольгу из-под бутербродов, раздавленные жестянки…
Техники осторожно счистили остатки земли, застрявшей в подошве ботинок Аннабель, чтобы сравнить их с землей на стоянке в Алаве и с грунтом гипускуанской части сьерры, намереваясь узнать, откуда она явилась в туннель и где пролегали ее последние шаги. Предстояло обработать покрышки припаркованных внизу автомобилей.
Что касается следов от ботинок, это сущее безумие: вокруг было несколько десятков различных следов, почти наверняка принадлежавших туристам, которые приходили туда по выходным, чтобы подняться на Аизкорри. Добряк Андони Куэста был прав: будет чертовски утомительно сравнивать их с SoleMate, базой данных, где хранились отпечатки любых моделей обуви, которой пользовались в подразделении.
Пока Эстибалис изучала детали отчета, я подошел к загадочному бронзовому котлу, который покоился на траве в нескольких метрах от Аннабель. В самой широкой части его периметр составлял около шестидесяти сантиметров, единственными украшениями были заклепки и два кольца по бокам. Это явно была старинная штуковина, и я уже знал, кто мне поможет определить ее происхождение.
Я сделал пару фотографий, одну под углом и одну фронтальную, и отправил обе по «Ватсапу» одному моему старому знакомому.
«Мне позарез нужен археолог, вы уже приземлились в Лос-Анджелесе?» – написал я.
«Пока что на алавесской земле, – ответил Тасио. – А что это ты мне прислал? Расследуешь преступление против исторического наследия?»
Тасио Ортис де Сарате был тем, кому сильнее других не повезло при расследовании двойного убийства в дольмене: двадцать лет за решеткой, обвинение в восьми убийствах, которых он не совершал. Теперь он начинал новую жизнь в качестве сценариста американского сериала, основанного на тех печальных событиях. Мы поддерживали приятельство, или знакомство, или как еще это можно назвать.
«Я все тебе объясню в обмен на твое благоразумие и познания в вопросах древних штуковин, согласен?» – ответил я.
«Сомнение оскорбляет, хотя я слегка заржавел после двух десятилетий без практики. Однако то, что я вижу на твоих снимках, – задачка для первоклассника: это Кабарсенский котел».
«Кабарсен… Это где-то в Кантабрии?»
«Точно. Перед нами уникальное произведение, таких на северном полуострове было найдено не так много. Котел ирландского типа, типичный для кельтской культуры. Конкретно этот нашли в 1912 году в заповеднике Пенья-Кабарга, если я правильно помню. Датировка соответствует финалу бронзы, то есть твоему котлу от двух тысяч девятисот до двух тысяч шестисот лет».
«Где он находился раньше?»
«В музейной витрине. Возможно, Музея древней истории Кантабрии, но дай мне несколько минут, и я соображу…»
«Голова у тебя работает не хуже, чем раньше, – отозвался я. – А теперь посмотрим на штуковину с точки зрения того, кто изучал археологию и криминологию, и это уже более личная информация: с какой целью этот котел могли использовать в туннеле Сан-Адриан?»
«Хм, вот черт… Использовать каким образом?»
«Это я сказать не могу, извини, Тасио. Обдумай мой вопрос, а потом ответь на него, хорошо?»
«Игнасио передает тебе привет. Не слишком ли быстро ты вернулся к работе?»
«Я еще не вернулся».
«Ладно, дело твое. Оставляю тебя и пойду смахну пыль со своих познаний в кельтской культуре. Кракен, спасибо, что вспомнил обо мне. Ты же знаешь, мне нравится быть полезным обществу».
«Тебя трудно забыть, Тасио. Рад, что ты на светлой стороне».
«Я всегда на ней был».
«Знаю, я же сам тебя вытащил. Сообщи мне что-нибудь, как только получишь ответ».
Я закончил разговор, довольный тем, что способен действовать так же оперативно, как и раньше. Похоже, голос не играл в моей специальности решающей роли.
Я посмотрел на остатки воды на дне котла – и кое-кого увидел: отражение прежнего Кракена, человека, которого можно было ударить, но не сломать, существа, лишенного экзоскелета, гибкого и сильного, даже по-своему жуткого. Скорее упрямого, чем блестящего специалиста по характеристикам убийцы, который никогда не оставит дело, пока не закроет его, предъявив дежурному судье соответствующие материалы, а заодно и подозреваемого. Таким я был когда-то в той, другой жизни, которая закончилась 18 августа, когда Нанчо всадил мне в мозг яд в виде пули и заразил страхом каждый мой жизненный шаг.
Я ушел в затворничество, удалился от мира. В микровселенной Вильяверде мне было более чем комфортно: отныне я был простым парнем, который варит ежевичные джемы. Очень вкусные джемы, надо заметить, но все-таки это были всего лишь ежевичные джемы.
Так что я пошел искать Эстибалис, а когда понял, что ее уже нет на месте преступления, спустился по склону, выходящему в устье туннеля, и обнаружил ее внутри пещеры, едва различимую за стенами небольшой внутренней крипты. Подошел ближе, стараясь не шуметь и не прерывать ее телефонный разговор.
– Я хочу, чтобы он был нашим психологом-криминалистом, – шептала она кому-то в мобильный телефон. – Да, я знаю о его состоянии и нехватке подвижности из-за травмы, но у инспектора Айялы есть ресурсы, чтобы справиться со своей работой и без языка. То есть, – поправила она себя, – без разговоров. Даже если наше подразделение получит подкрепление, без него мы не справимся, ты же сама понимаешь. Это лучший способ подтолкнуть его к возвращению в строй. Прошу тебя, согласись хотя бы на то, чтобы он был нашим внештатным консультантом, пока не восстановится на сто процентов и не выпишется официально.
Ответ Эстибалис выслушала молча. Со своего расстояния я не мог слышать, что говорит наш начальник, но готов был отдать котел из чистого золота, чтобы это узнать.
– Альба, – продолжала Эсти гораздо более уверенным тоном, – ты же сама говоришь, что, по мнению Дианы Альдекоа, его невролога, Унаи нужно поместить в атмосферу, где он постоянно получает вызов. И что чем большего он добьется в ближайшее время, тем выше его шансы в долгосрочной перспективе. Унаи в отличной форме, уверяю тебя. Он справится со своей работой.
Меня удивило, что Эстибалис и Альба общаются на «ты». Я знал о восхищении, которое Эсти испытывала по отношению к нашему начальству, и о взаимной симпатии, которая вспыхивала между ними всякий раз, когда они оказывались вместе, но только теперь понял, что за время моего отсутствия они сблизились и их отношения вышли за рамки профессиональной сферы, – и был этому рад. Рад за них обеих. Они подходили друг другу. Альбе нужна была Эсти, чтобы заново обжиться в Витории, а Эсти нуждалась в Альбе, чтобы сосредоточиться на работе и забыть о своих пристрастиях. А может, их объединяла пережитая боль: одна потеряла мужа, другая – брата…
А еще я был тронут тем, что мой шеф и моя напарница вступили в сговор, чтобы помочь мне вернуться к нормальной жизни. Обе они, моя лучшая подруга и женщина-которая-не-знает-от-кого-ее-ребенок, потихоньку заботятся обо мне и выманивают из зоны комфорта, чтобы я получил возможность поскорее снова стать самим собой.
Вот почему именно там, в горах сьерры Аизкорри, которую древние называли Границей Злодеев, я принял твердое решение – ради себя, ради Аннабель Ли, Альбы и нерожденного ребенка – сделать все возможное, чтобы снова стать Кракеном.
Несколько минут я ждал на благоразумном расстоянии, пока Эстибалис закончит свой разговор, и от меня не ускользнула торжествующая улыбка, с которой она нажала на отбой.
Я подошел к Эсти и показал ей экран мобильного телефона.
«Ты уверена в том, о чем только что попросила?» – было написано на экране.
Она посмотрела на меня лукаво, не удивившись тому, что я оказался рядом, – не знаю, учуяла ли она мое приближение спиной или научилась распознавать мои шаги среди множества чужих. Насчет меня у Эстибалис выработалось особое чутье, почти сверхъестественное. Постепенно я привык к ее проницательности, но это не означало, что перестал поражаться, – скорее, делал вид, что перестал.
– Давай вернемся на место преступления. Надеюсь, они поторопятся – этот гром мне совсем не нравится, а ветер тем более, – сказала она, и мы снова поднялись в южное устье туннеля. – Знаю, ты не хочешь возвращаться к работе, тебе неохота усложнять свою жизнь, но ты отличный профайлер, а я неплохо разбираюсь в виктимологии. Не знаю, что перед нами – начало ли серии преступлений, или убийца уже делал такое раньше; на этот вопрос ответишь ты сам. Но ясно, что подобный способ убийства выходит за рамки обычного, и только ты поможешь нам выяснить, какой придурок сделал это с Аной Белен Лианьо. Меня очень беспокоит, что она была беременна; надеюсь, что это не серийное убийство, и в дальнейшем у нас не будет других жертв, соответствующих этому профилю. Потому что у меня руки дрожат от одной мысли об этом.
«Нет, Эстибалис. Никто не тронет беременных жительниц Алавы. Ни за что. Даже не думай об этом, – подумал я. – Нет – и точка».
Тут я посмотрел на черное небо и зловещие облака, грохотавшие над нашими головами, и у меня создалось впечатление, что силы природы действуют своим чередом, не обращая на меня ни малейшего внимания.