18 ноября 2016 года, пятница
Как только встреча закончилась, Эстибалис отправилась в Арайю, намереваясь как можно скорее взять показания у отца и сына Хосе Мари. Допрашивать их в Лакуа было бы излишне, но опросить на месте стоило. Что-то не складывалось в этой внезапной встрече горцев с телом девушки и котлом.
Мне тоже хотелось поехать с Эсти, однако пришлось остаться: моя афазия только помешала бы в получении информации. Через несколько минут коллеги исчезли, зал заседаний опустел, остались только мы с заместителем комиссара Сальватьерра.
Альба закрыла дверь за Пеньей и Милан и попросила меня не вставать со своего места.
– Сидите, инспектор Айяла.
«Как вам угодно», – кивнул я.
– Ваша напарница, инспектор Гауна, – начала она, – хочет, чтобы вы сотрудничали с нами в текущем расследовании в качестве эксперта. Что и говорить, если я решу удовлетворить ее просьбу, мне придется дать множество объяснений начальству. Мы с ней прекрасно понимаем, что вы не способны работать так, как привыкли. Не можете проводить допросы, брать показания свидетелей; куда бы ни отправились, из-за своей афазии вы будете привлекать к себе слишком много внимания, а в уголовном расследовании – и вы это знаете не хуже меня – жизненно важно оставаться незамеченным, а тем более в этом деле, где решающее значение имеет тайна следствия. Короче говоря, у меня есть большое искушение отправить вас домой или в вашу деревню и пожелать вам скорейшего выздоровления.
«Я хочу заняться этим делом. Я действительно могу быть полезен», – написал я на экране.
– Если б вы хотели вернуться к работе, то начали бы речевую реабилитацию еще несколько месяцев назад. Занявшись ею вовремя, сейчас вы были бы практически в форме. Однако все продолжается так же, как в тот день, когда вы очнулись от комы.
Я сжал челюсти: Альба была мною недовольна, и я ее понимал. Я требовал, чтобы она просила за меня комиссара Медину, а сам палец о палец не ударил.
Но дело Аннабель Ли было слишком личным, чтобы оставаться в стороне, позволив другим расследовать его. Мне даже не приходила в голову такая возможность. Я знал жертву, имел представление о том, что у нее в голове и насколько все это важно, чтобы поймать и посадить в тюрьму того, кто подвесил ее за ноги и сунул головой в котел.
Помощник комиссара повернулась и уставилась в окно на машины, проезжающие мимо Порталь-де-Форонда. День подходил к концу, а терпения моего оставалось и того меньше: еще секунда, и я был готов закричать.
«Ты злишься из-за вчерашнего, понимаю, – написал я. – Но расследование не имеет ничего общего с нашей ситуацией, и я бы не хотел, чтобы личное хоть как-то повлияло на работу». – Я протянул ей планшет, чтобы она прочитала написанное.
– Хоть как-то повлияло… – прошептала Альба, не глядя на меня. – Мой дорогой Унаи, неужели ты правда не понимаешь, что «наша ситуация» очень даже повлияет на мою работу? Через пару месяцев беременность станет заметна, несмотря на просторную одежду. Мое начальство, мои коллеги и подчиненные прикинут и решат, что я беременна от серийного убийцы. Это в лучшем случае. А в худшем сделают вывод, что мы были вместе и что я закрутила интрижку с одним из инспекторов, с подчиненным, будучи при этом замужем. Ты хоть представляешь, что мне придется пережить во время беременности? И надеешься, что это не повлияет на нашу работу?
Она печально вздохнула – в ней чувствовалась беспомощность.
– Не знаю, в каком воздушном пузыре ты живешь, Унаи. Эта беременность поставит на мне клеймо – и на работе, и на жизни… Тем не менее я приняла решение и вернулась к работе, несмотря на то, что должно произойти. И да, еще раз готова повторить: я считаю, что должна была сказать тебе правду. Но я не хочу, чтобы ты думал, что я что-то от тебя жду, потому что это не так. Что касается расследования, то я готова за тебя поручиться, но взамен ты начнешь занятия с логопедом. Невролог прописал тебе ежедневную часовую сессию, пять дней в неделю. Я хочу, чтобы ты соблюдал все ее рекомендации и не увиливал. Просто позор, что мы теряем такого специалиста, как ты. Запомни, это мое условие.
Я сглотнул слюну: несмотря на сложные обстоятельства, Альба все еще беспокоилась обо мне. Передо мной стояла женщина, и я чувствовал себя гораздо более инфантильным и незрелым, потерянным в моей личной трагедии. В который раз я восхитился стоицизмом, с которым она воспринимала череду бедствий, обрушившихся на нее за последние несколько месяцев.
Для окружающих ее беременность – не более чем смачные сплетни. Однако для нее все это будет выглядеть иначе, ей придется терпеть взгляды, полные злорадства и подозрений, а потом воспитывать ребенка, отцом которого все будут считать психопата… или же меня, ее подчиненного.
«Обещаю вам, заместитель комиссара, что в понедельник отправлюсь на первое занятие с логопедом; я уже записался на прием. И еще, Альба: в первую очередь это ради ребенка, чей бы он ни был, мой или Нанчо. Главное – ради ребенка», – написал я.
Я поблагодарил ее взглядом и вышел из зала, смущенный тем, что последние несколько месяцев плохо справляюсь с обстоятельствами.
Через час мне позвонила Эстибалис. К этому времени я уже вернулся домой и лежал на диване, пытаясь восстановить в памяти события прошлой бессонной ночи и хоть немного расслабиться.
– Кракен, я все еще в Арайе. Говорила с Хосе Мари, отцом и сыном. Осталось проверить еще кое-что, но копать здесь нечего, – пробормотала она.
Я уловил в ее голосе оттенок разочарования. Сделал усилие и замычал в трубку, чтобы заставить ее сказать что-то еще.
– У них есть алиби, и вполне надежное. В мастерской установлена внутренняя камера наблюдения – видимо, мелкие кражи у них там в порядке вещей. Отец пришел на работу в семь утра, сын в половине восьмого принес ему завтрак. По нашим сведениям при отсутствии данных вскрытия, – убийца Аны Белен Лианьо как раз в это время явился в туннель Сан-Адриан, подвесил ее и утопил. Это не могли быть отец и сын. Они постоянно были вместе, я просмотрела запись на быстрой перемотке. Они не выходили из мастерской, пока не отправились в горы.
Я молчал с мобильником в руке; она ждала моих вопросов.
– Мне нужно проверить некоторые детали, но запись не оставляет сомнений: видна темнота во дворе и уличные фонари, которые рано утром были еще включены. Это не они, Унаи. Мы не можем просить у судьи ордер на арест, у нас ничего на них нет, если только вскрытие не покажет что-нибудь новое.
Я бросил ей на прощание что-то вроде «ага», и Эстибалис повесила трубку.
Что ж, на текущий момент этих Хосе Мари придется исключить. Если только они не обладают даром телепортации. Первый тупик на пути нашего расследования: нужно отступить и копать в других направлениях.
Но было другое дело, более личное – а заодно и более кровоточащее, – которое требовало моих усилий и не могло больше ждать.
Я должен был им заняться.
Я знал, что должен сообщить им эту новость, несмотря на секретность дела. Поэтому отправил сообщение по «Ватсапу» всем троим.
Ребята уже договорились встретиться в десять вечера в «Альдапе», чтобы выпить карахильо с ромом, но я туда не собирался: во‐первых, не было сил, во‐вторых, я предвидел, что выходные будут сложными.
Но я должен был их предупредить – я знал это с тех пор, как Эстибалис в четверг в полдень сообщила мне об убийстве. Может быть, кто-то из них что-то знал о ней, может быть, даже после стольких лет они все еще как-то общались…
Я никогда про это не спрашивал – она была одним из тех табу, которые существуют во многих тусовках, – и, благодаря тому, что не называл ее имени, я свыкся с мыслью, что последние двадцать четыре года ее нога не ступала по улицам Витории. Несколько раз я встречал ее на улице, но всегда проходил мимо, опустив глаза. Таково было обещание, данное ей когда-то, и я его выполнял.
Было уже больше семи, когда мы собрались под уличным фонарем небольшого скверика в Старом городе, позади решетки, продолжавшей средневековую стену. Народу в этом месте обычно было мало, и деревья обеспечивали некоторую интимность. Я сидел на скамейке, ребята потихоньку подтягивались.
В Витории было уже темно, и только кошки преследовали какие-то тени по винтовой лестнице, ведущей к подсвеченной постройке бывшего элеватора девятнадцатого века.
Асьер явился первым. Вид у него был мрачный; возможно, ему пришлось покинуть свою аптеку, не дожидаясь закрытия. В последнее время он только и думал, что о своем бизнесе. Он был не только владельцем одной из старейших аптек в Витории на улице Сан-Франциско, доставшейся ему после того, как предыдущий владелец вышел на пенсию, но и открыл второе заведение в новом районе Сальбуруа, однако все мы знали, что дела там идут неважно. Помощницы аптекаря менялись как перчатки, и, хотя мы этого не обсуждали, сарафанное радио донесло, что со своей женой Арасели Асьер также переживал не лучшие времена. Меня это огорчало – Ара была классной девчонкой, к тому же сразу же вошла в нашу команду.
Добряк Хота прибыл, как всегда, немного поддатый. Пятницы Хоты всегда начинались раньше наших, и, когда мы наконец встречались, в его венах уже струилась пара литров алкоголя.
– Здорово! – воскликнул он.
Быть может, ему было неловко за свое плачевное состояние: подол рубашки, выглядывающий из-под наспех подобранного джемпера, он попытался заправить в поношенные брюки, а четыре светлых волосинки, оставшихся на макушке, тщательно приглаживал, в очередной раз напомнив себе, что пора бы сходить к парикмахеру.
Лучо пришел последним. На голове у него был капюшон, защищавший лысину от сырого и промозглого виторианского вечера, выдавшегося в ту пятницу. Мне он показался еще более исхудавшим и измученным – наверняка, как обычно, протаптывал очередные маршруты для горного туризма, к тому же нервная работа съедала его живьем. Новая должность заместителя директора «Диарио Алавес» требовала его без остатка. Заветное повышение Лучо получил после дела о двойных убийствах и с тех пор узнал на собственной шкуре, что значит управлять газетой; мы нечасто видели его скудные волоски, росшие на подбородке.
– В чем дело, Кракен? Или это секрет? – Лучо ринулся в бой, последний раз затянувшись сигаретой.
Я похлопал по скамейке, приглашая его сесть: нам предстоял не просто разговор, и было не совсем ясно, с чего начать.
– Давай же, Унаи, – сказал Хота, присаживаясь рядом со мной.
Я поманил Асьера, чтобы он тоже увидел, что я пишу в мобильном телефоне.
Новый способ общения, на который я был обречен после выстрела Нанчо, заставлял меня быть лаконичным и не растекаться мыслью по древу. Людям не хватало терпения читать длинные послания, а у меня не было терпения их писать, поэтому я сразу перешел к делу.
«Кто-нибудь из вас видел Ану Белен Лианьо в последнее время?» – написал я.
Все прочитали – и каждый поморщился, словно лизнул лимон.
– Черт побери, Кракен! – с досадой воскликнул Лучо. – Ты до сих пор не выкинул эту телку из головы? Пора бы уже забыть ее, разве нет?
«Это не то, что ты думаешь, – ответил я. – Повторяю вопрос: кто-нибудь общался с Аннабель Ли в последнее время? Вы что-нибудь о ней знаете?»
– Куда там, – протянул Хота, почесывая трехдневную щетину. – Она быстро потеряла ко мне интерес, и в Витории поначалу едва со мной здоровалась, после… После всего того. Я потерял ее из виду много веков назад. Что она выкинула на этот раз?
Я проигнорировал его вопрос.
«Асьер, а ты что-нибудь скажешь?»
– Мы не входили в ее круг общения, ты же знаешь, Унаи. Для меня эта баба давно мертва. И разговор этот мне не интересен, – ответил он. Я мог бы добавить, что ответил холодно, но Асьер всегда был холоден и прагматичен.
Трудно было уловить хоть что-то человечное в этом угловатом жестком человеке. Крючковатый нос, тонкие, мышиного цвета волосы, манера одеваться – официальный синий костюм, неизменный галстук – все это мало способствовало проявлениям участия и теплоты.
Любопытно, что он занимался продажей лекарств, чтобы облегчить страдания людей, поскольку создавалось впечатление, что чужие страдания не попадают в эмоциональный спектр моего друга Асьера.
«Лучо, ты не ответил на мой вопрос», – я повернул экран.
– Видел ее пару дней назад, да. В начале недели. Что происходит, Кракен? – спросил он немного слишком энергично.
«Она рассказала тебе что-нибудь новенькое? Призналась, есть ли у нее парень? Что-нибудь привлекло твое внимание?»
– Говорила, что сдает очередной комикс. Была довольна, прямо сияла вся, что выглядело довольно странно… – ответил он и закашлялся. – Я имею в виду, что помнил ее замкнутой и молчаливой.
«Она тебе не сказала, что беременна? А может, ты сам что-то заметил?»
– Хм… – Он пожал плечами. – На ней был черный застегнутый пуховик, и ничего такого я не заметил.
– Может, хватит? Мы же не для этого собрались, – раздраженно перебил его Асьер. – Я согласен с Лучо. Унаи, выброси ты ее из головы, чувак, у тебя уже волосы растут на…
«Итак, это тайна следствия, – прервал я его. – Все то, что я вам сейчас расскажу, должно остаться между нами. Лучо, у того, что я пишу, есть свидетели, но пусть это останется в моем телефоне. Ты понимаешь, что в твою газету тоже не должно ничего просочиться?»
– Черт, Унаи, за кого ты меня принимаешь?
– Так что, блин, произошло? – нервно заерзал Хота.
«Аннабель Ли убита. И она была беременна. Больше я ничего не могу вам сказать. Я знаю, что у всех нас она была первая. Не знаю, хотите ли вы пойти на похороны; они будут в воскресенье. В любом случае вы имеете право все знать, и я чувствовал бы себя скверно, если б не сказал вам. Официально я пока на больничном, но буду принимать участие в расследовании. Ничего не говорите остальным», – набрал я и подождал, пока они прочитают.
Мои друзья побелели.