Ф. Пол Вилсон – автор более сорока романов в разных жанрах, от фантастики до ужасов. Самой известной стала его многолетняя серия о Наладчике Джеке. Он также писал для театра, кино и интерактивных медиа, в том числе вместе с другими авторами.
Его книги вошли в список бестселлеров «Нью-Йорк таймс» и получили многочисленные награды, включая премию Брэма Стокера за прижизненные достижения и Зал славы «Прометея», а также попали в списки рекомендованной литературы – в частности, Американской ассоциации библиотек и Нью-Йоркской публичной библиотеки. Недавно он получил престижную награду «Чернильница» на Комик-коне в Сан-Диего и премию «Пионер» на Конвенции книголюбов журнала «RT».
Роман Вилсона «Застава» был экранизирован киностудией «Парамаунт» в 1983 году. В настоящий момент киностудия «Бикон филмз» работает над фильмом «Наладчик Джек» по роману «Могила».
Томас де Торквемада открыл глаза в темноте.
Кажется?..
Да. Кто-то стучал в дверь.
– Кто это?
– Брат Аделяр, добрый приор. Мне нужно с вами поговорить.
Даже если бы Томас не расслышал имени, он распознал бы французский акцент. Он посмотрел в открытое окно. Небо, полное звезд, и ни намека на зарю.
– Очень поздно. До утра не ждет?
– Боюсь, нет.
– Тогда входите.
Томас с большим усилием привел свое восьмидесятилетнее тело в сидячее положение, а брат Аделяр тем временем вошел в крошечную комнату. В руках он держал свечу и нечто, завернутое в ткань. Все это он оставил рядом с Вульгатой[1] на шатком столике в углу.
– Могу я присесть, приор?
Томас указал на единственный в комнате стул с прямой спинкой. Аделяр плюхнулся в него, но тут же вскочил:
– Нет. Не могу сидеть.
– Что побудило вас нарушить мой сон?
Аделяр был вполовину моложе его и кипел праведным пылом – четырьмя годами ранее папа подчинил его Томасу, в числе прочих инквизиторов. Сейчас он, казалось, не мог сдержать свой пыл и принялся мерить шагами комнату. Огонь свечи отражался в его ярко-голубых глазах.
– Я знаю, вам нездоровится, приор, но подумал, что лучше принести это, пока темно.
– Принести что?
Аделяр буквально прыгнул к столу и потянул ткань с прямоугольного свертка, открывая книгу. Даже на другом краю комнаты, даже со своим севшим зрением, Томас понял, что в жизни не видел ничего подобного.
– Вот это, – сказал Аделяр, взял свечу и поднес книгу Томасу, показывая обложку. – Вы когда-нибудь видели такое?
Томас покачал головой. Нет, не видел.
Переплет, казалось, был сделан из штампованного металла. Прищурившись, он постарался разглядеть странные знаки, вытисненные на обложке. Сначала они казались бессмысленными, но потом сделались ясными… Слова… на испанском… по крайней мере одно было на испанском.
Верхнюю половину обложки пересекало слово «Compendio», набранное затейливыми крупными буквами, а под ним, наполовину меньшим шрифтом, стояло слово «Srem».
– Что вы видите? – спросил Аделяр.
Пламя свечи дернулось – у него задрожала рука.
– Заглавие, полагаю.
– Слова, приор. Пожалуйста, скажите, какие слова вы видите.
– Глаза меня подводят, но я не слепой: «Compendio» и «Srem».
Пламя дернулось сильнее.
– Когда я смотрю на нее, приор, я тоже вижу «Срем», но для меня первое слово – не «Compendio», а «Compendium».
Томас наклонился ближе. Нет, глаза его не обманывали.
– Вижу ясно как день: «Compendio». Заканчивается на «io».
– В детстве вы говорили по-испански, не так ли, приор?
– Я вырос в Вальядолиде, а значит, так и есть.
– Как вы знаете, я вырос в Лионе и большую часть жизни говорил по-французски, пока папа не направил меня, чтобы помогать вам.
«Чтобы держать меня в узде», – подумал Томас, но ничего не сказал.
Нынешний папа, Александр VI, считал, что он слишком… какое там было слово? «Рьяный». Да, именно так. Но как можно быть слишком рьяным, защищая веру? И разве он не сократил область применения пыток, оставив их только для тех, кого обвинили по меньшей мере два добропорядочных гражданина? До того человек мог пойти на дыбу из-за любого беспочвенного обвинения.
– Да-да. И что?
– Когда… – Он сглотнул. – Когда вы смотрите на обложку, то видите «Compendio», испанское слово. Когда на нее смотрю я, то вижу французское слово: «Compendium».
Томас отодвинул книгу и с трудом поднялся:
– Вы с ума сошли?
Аделяр отшатнулся, дрожа:
– Я боялся, что это так, даже был уверен, но вы тоже это видите.
– Я вижу штамповку на металле, и не более того!
– Но этим утром, когда Амаури подметал мою комнату, он заметил обложку и спросил, когда я научился читать по-берберски. Я спросил, что он имеет в виду. Он улыбнулся, показал на обложку и сказал: «Берберский! Берберский!»
Томас почувствовал, что холодеет:
– Берберский?
– Да. Он родился в Альмерии, где говорят по-берберски, и, на его взгляд, два слова на обложке написаны берберским письмом. Он очень плохо читает, но, пока рос, видел достаточно текстов. Я открыл ему книгу, а он все кивал и улыбался, повторяя: «Берберский».
Томас знал Амаури, как и все обитатели монастыря: простоватый мориск выполнял черную работу для монахов – подметал пол и прислуживал за столом. Он был не способен кривить душой.
– Потом я попросил брата Рамиро взглянуть на обложку, и он увидел «Compendio», как и вы.
Аделяр выглядел так, словно испытывал физическую боль.
– Мне представляется, добрый приор, что всякий, кто смотрит на эту книгу, видит слова на родном языке. Но как это возможно? Как это возможно?
Томас ощутил слабость в коленях. Он пододвинул к себе стул и опустился на него.
– Что за дьявольщину вы принесли в наш дом?
– Я понятия не имел, что это дьявольщина, когда покупал книгу. Увидел ее на рынке. Она лежала у одного мавра на одеяле, вместе с безделушками и резными вещицами. И показалась мне такой необычной, что я купил ее для брата Рамиро, – вы знаете, как он любит книги. Я подумал, он сможет приобщить ее к нашей библиотеке. И пока Амаури не сказал, что́ видит, я не понимал, что это не просто книга со странной обложкой. Она… – Он покачал головой. – Не знаю, что это, приор, но без дьявольщины здесь точно не обошлось. Поэтому я принес ее вам.
«Мне, – подумал Томас. – Конечно же мне, кому же еще!»
Но за пятнадцать лет пребывания в должности Великого инквизитора он никогда не сталкивался с колдовством или чернокнижием. По правде говоря, он и не верил в подобную чепуху. Суеверия простолюдинов.
– Это не все, приор. Посмотрите на узоры вокруг слов. Что вы видите?
Томас наклонился ближе:
– Я вижу перекрестную штриховку.
– Я тоже. Теперь закройте глаза и сосчитайте до трех.
Томас сделал это и открыл глаза. Узор изменился: теперь это были полукружия, которые выстроились сверху вниз ровными рядами.
Он почувствовал, как больно сжалось сердце.
– Что вы видите?
– Волны… волнистый узор.
– Я не закрывал глаза и вижу штриховку.
Томас ничего не сказал, пытаясь понять происходящее. Наконец…
– На обложке точно какая-то дьявольщина. А что внутри?
Взгляд Аделяра стал суровым.
– Ересь, приор… Худшая ересь, которую я видел или слышал в своей жизни.
– Это крайность, брат Аделяр. Кроме того, ваш ответ означает, что вы прочли книгу.
– Не всю. Далеко не всю. Я читал остаток дня и всю ночь, пока не пришел к вам. И при этом я только начал. Это зло, приор. Неизреченное зло.
Томас не помнил, чтобы Аделяр был склонен к преувеличениям, но последнее утверждение звучало слишком уж смело.
– Покажите.
Аделяр положил том на стол и открыл его. Томас заметил, что металлическая обложка крепится к корешку странными переплетенными петлями, каких он никогда не видел. Страницы тоже выглядели странно. Пододвинув стул поближе, он протянул руку, провел пальцами по бумаге – если это вообще была бумага – и понял, что она тоньше луковой шелухи, но совершенно непрозрачная. Такой нежный материал должен был порваться и помяться, но все страницы оставались безупречными.
Безупречными, как текст на испанском, заполнявший страницы. Он выглядел как затейливый почерк, но каждая буква была совершенна и ничем не отличалась от другой такой же. Каждая «a» была похожа на все остальные «a», каждая «m» была как другая «m». Томас видел Священное Писание, напечатанное одним немцем, Гутенбергом, где каждая буква была в точности как все ее сестры. Но книга Гутенберга была отпечатана в два столбца, а текст «Компендиума» растекался от одного поля до другого.
– Покажите мне ересь, – сказал Томас.
– Разрешите сначала показать вам дьявольщину, приор, – сказал монах и начал листать страницы с головокружительной скоростью.
– Вы листаете слишком быстро. Как вы поймете, где остановиться?
– Я пойму, приор. Я пойму.
Томас смотрел, как мелькают бесчисленные иллюстрации, многие из которых были цветными.
– Вот! – сказал Аделяр, остановился и ткнул пальцем в страницу. – Вот самая что ни на есть адская дьявольщина!
Томас почувствовал, как у него пересохло во рту. На странице перед ним была иллюстрация, которая двигалась… глобус вращался в прямоугольнике черной пустоты. Его пересекали линии, соединявшие яркие точки на поверхности.
– Господь благословенный! – Томас облизал губы. – Она двигается.
Он протянул руку, но заколебался. Казалось, рука может погрузиться в бездну, изображенную на странице.
– Не бойтесь, приор. Я прикасался к нему.
Он провел пальцами по крутящемуся глобусу. На ощупь тот был плоским и гладким, как и остальная страница, – пальцы не чувствовали движения, но глобус продолжал вертеться под ними.
– Что это за колдовство?
– Я молился о том, чтобы вы смогли мне рассказать. Вы считаете, эта сфера должна представлять мир?
– Не знаю. Возможно. Королева только что послала того генуэзца, Колона, в третье путешествие в Новый мир. Он доказал, что мир круглый… что это сфера.
Аделяр пожал плечами:
– Он всего лишь доказал вещи, о которых моряки говорили десятилетиями.
Ах да. Брат Аделяр считал себя философом.
Томас смотрел на вращающийся глобус. Хотя некоторые члены церковной иерархии еще спорили, большинство уже согласилось с тем фактом, что мир, созданный Богом для человечества, действительно шарообразен. Но если это наваждение было миром, то его показывали с точки зрения самого Господа.
Почему сейчас? Почему, когда здоровье ускользает, как песок между пальцев, – он сомневался, что доживет до конца года, – этот том, который нельзя назвать иначе как колдовским, появился в его покоях? Будь он моложе, он с наслаждением взялся бы изловить виновников этой дьявольщины. Но теперь… теперь ему едва хватало сил, чтобы дотянуть до конца дня.
Он вздохнул:
– Зажгите мою свечу и оставьте это кощунство. Я прочту его.
– Я знаю, что это необходимо, дорогой приор, но будьте готовы. Эти ереси столь глубоки, что они… они лишат вас сна.
– Сомневаюсь, брат Аделяр. – За время, проведенное на должности Великого инквизитора, он слышал все ереси, какие только можно вообразить. – Очень сомневаюсь.
Но каким бы ни было содержание книги, она уже лишила его сна. После ухода Аделяра он осмотрел свое пустое обиталище. Четыре знакомые беленые стены, голые, если не считать распятия над кроватью. Белый потолок и пол, выложенный плитками цвета сепии. Всю обстановку составляли койка, письменный стол, стул, маленький комод и Библия. Никто и бровью не повел бы, если бы он, приор, Великий инквизитор и духовник королевы, потребовал бы себе более роскошное жилище. Но земные прелести отвлекают, а он не думал сходить со священного пути.
Прежде чем открыть «Компендиум», он взял Библию, поцеловал ее обложку и положил к себе на колени…
Томас читал всю ночь. Его свеча сгорела до основания, когда заря уже показалась на небе, а он все читал, пропустив завтрак. Наконец он заставил себя закрыть и кощунственную книгу, и глаза.
Ссутулившись, он осел на стуле. Из окна доносились крики рабочих, звуки молотков, пил и топоров. Каждый день походил на другой – кроме, разумеется, воскресенья. Основные работы по строительству монастыря – Monasterio de Santo Tomás – официально завершились четыре года назад, но всегда оставалось что-нибудь еще: здесь – патио, там – садик. Казалось, это не закончится никогда.
Монастырь стал главным украшением Авилы. Но это неправильно. Он слишком разросся, слишком обогатился декоративными элементами. Томас вспомнил элегантные колонны с шипами в галерее третьего этажа, выходившей на огромный двор, – великолепное произведение искусства, неподходящее, однако, для нищенствующего ордена.
В монастыре было три клуатра – для послушников, для тихого уединения и для королевской семьи. Поскольку король и королева выделили средства на монастырь и использовали его как летнюю резиденцию, такие излишества, полагал он, были неизбежны. Именно из-за королевы Томас покинул Севилью и переехал сюда – уже много лет он был ее духовником.
Томас открыл глаза и посмотрел на обложку «Компендиума Срема».
Он не знал, что такое «Срем» – город, вымышленная цивилизация или же человек, составивший книгу. Но название не имело значения. Содержание… содержание было потрясающим из-за своей еретичности и совершенно демоническим из-за вкрадчивой соблазнительности тона.
Книга не поносила Церковь и не возводила хулу на Отца, Сына или Святого Духа. О нет. Это было бы слишком очевидным. Это воздвигло бы барьер между читателем и святотатством внутри книги. Томасу было бы легче справиться с крикливым, диким богохульством, чем с альтернативой, представленной здесь: Бог и Его Церковь не описывались как враги – они просто отсутствовали! Ни единого упоминания! Сколь бы невозможным это ни казалось, автор притворялся, что совершенно не ведает об их существовании.
Этого уже хватало. Но тон… тон…
«Компендиум» был собранием коротких эссе, в которых описывались все аспекты воображаемой цивилизации. Где – или когда – могла существовать эта цивилизация, вообще не обсуждалось. Возможно, книга имела целью описать легендарный остров Атлантида, упомянутый Платоном в «Тимее» и якобы ушедший под воду тысячи лет назад. Но никто не воспринимал эти истории всерьез. В книге говорилось о цивилизации, которая приручила молнии и повелевала погодой, которая бросила вызов творению Бога, создавая новых существ из гуморов других.
Но тон… Адские чудеса описывались в абсолютно невозмутимой манере, точно все были знакомы с ними, точно это были обычные, повседневные факты, которые автор просто каталогизировал, чтобы записать.
Обычно, когда речь шла о воображаемых существах – можно вспомнить древнегреческие легенды о богах и богинях, – рассказчик описывал их, дивясь чудесам и словно затаив дыхание. Но не в «Компендиуме». Описания были простыми и четкими, почти обыденными. И то, как они сплетались и соотносились друг с другом, показывало, что эти вымыслы были прекрасно продуманы.
Именно это и делало их такими соблазнительными.
Много раз за ту ночь и утро Томас заставлял себя откинуться назад и прижать Священное Писание к разгоряченному лбу, чтобы победить чары, которыми пытался опутать его «Компендиум».
К тому времени, когда Томас закрыл обложку, он погрузил лишь кончик пальца в воды чумного колодца, но прочел достаточно, чтобы понять: так называемый «Компендиум Срема» – на самом деле «Компендиум Сатаны», библиотека фальшивок, сочиненных самим отцом лжи.
Самая глубокая ложь касалась богов, хотя он не знал, можно ли называть «богами» сущности, описанные в книге. Нет, «описанные» было неподходящим словом. Автор ссылался на две парообразные сущности, воюющие в эфире. Люди, принадлежавшие к этой вымышленной цивилизации, не поклонялись сущностям. Скорее, они сражались вместе с ними – иные принимали сторону одной и помогали бороться с другой, иные поступали наоборот. Они не потрудились дать своим богам имена и не создавали их изображений. Эти боги просто… были.
Но чтобы понять адское происхождение «Компендиума», его даже не надо было читать. Достаточно было перелистать страницы. Ведь книга не имела конца! В ней было сто листов – Томас сосчитал их, – но когда он дошел до последнего, то увидел, что его просто нет. Переворачивая последнюю – будто бы – страницу, он обнаруживал, что его ждет следующая. Но при этом листов всегда оставалось сто, потому что первый исчезал всякий раз, как только сзади появлялся новый. Когда же Томас закрывал и вновь открывал книгу, она снова начиналась с титульного листа.
Колдовство… единственным объяснением было колдовство.
Брат Аделяр и брат Рамиро прибыли вместе.
Томас снова завернул «Компендиум» в одеяло Аделяра и принес его в зал трибунала. Он был поражен тем, что толстый том почти ничего не весит. Придя, он призвал братьев и в ожидании их сел на свое место во главе длинного стола для трапез. Комната была похожа на зал трибунала в сеговийском монастыре, где он провел бо́льшую часть времени после назначения Великим инквизитором: длинный стол; повернутые к двери стулья с высокими спинками – самая высокая обозначала его место; витражные окна с обеих сторон и распятие, почти в полный размер, над камином за его спиной. Распятие было расположено так, чтобы заставить обвиняемых смотреть в лицо их распятого Господа, пока они стояли перед инквизиторами и отвечали на обвинения. Им не сообщали имен обвинителей – только обвинения.
– Добрый приор, – сказал Аделяр, входя в помещение. – Вижу по вашим глазам, что вы ее прочли.
Томас кивнул:
– Не всю, конечно же, но достаточно много, чтобы понять, как мы будем действовать. – Он перевел взгляд на Рамиро. – А вы, брат… вы ее читали?
Рамиро был примерно одного возраста с Аделяром, но на этом сходство заканчивалось. Рамиро был плотным, а Аделяр – стройным, с карими, а не голубыми глазами и смуглой, а не бледной кожей. Эти темные глаза сейчас расширились и неотрывно смотрели на «Компендиум», который развернул Томас.
– Нет, приор. Я видел только обложку, и этого достаточно.
– Вы не желаете изучить ее содержимое?
Тот яростно мотнул головой:
– Брат Аделяр сказал мне…
Томас пристально взглянул на Аделяра:
– Сказал? Кому еще вы сказали?
– Никому, приор. Поскольку Рамиро уже видел книгу, я подумал…
– Проследите, чтобы на этом и закончилось. Никому не говорите, что вы прочли ее. Никому не говорите, что это кощунство существует. Известие о книге не должно выйти за пределы этой комнаты. Ясно?
– Да, приор, – сказали они хором.
Он повернулся к Рамиро:
– Вы не желаете узнать об этих ересях из первых рук?
И снова тот яростно замотал головой:
– Судя по тому немногому, что я знаю от брата Аделяра, их надо изолировать. Ереси распространяются все дальше с каждой новой парой глаз, которая их видит. Я не хочу прибавлять свою пару.
Томас был впечатлен:
– Вы мудры не по годам, Рамиро. – Он жестом подозвал монаха поближе. – Но сегодня нам нужны ваши познания в книжном деле.
Рамиро отвечал за монастырскую библиотеку. Он руководил ее строительством в клуатре для монахов – и до сих пор занимался усовершенствованиями, – а еще приобретал книги, чтобы заполнить полки.
Рамиро приблизился к «Компендиуму», словно это была свернувшаяся гадюка. Он прикоснулся к книге так, будто опасался, что та обожжет его плоть. Аделяр приблизился сзади и стал смотреть через его плечо.
– Не знаю, что это за металл, – сказал Рамиро. – Похоже на полированную сталь, но блики на поверхности выглядят очень необычно.
Томаса тоже удивили перламутровые блики.
– Это не сталь, – сказал Аделяр.
Томас поднял брови:
– Да? А вы не только философ, но еще и металлург?
– Я стараюсь узнать о Божьем творении столько, сколько могу, приор. Но думаю, очевидно, что обложка сделана не из стали. Иначе книга весила бы гораздо больше.
Рамиро взял «Компендиум» и прикинул его вес:
– Легкий как перышко.
– Обратите внимание на шарниры, которые соединяют обложку с корешком, – сказал Томас. – Вы видели что-нибудь подобное?
Рамиро поднял книгу, чтобы присмотреться, и Томас добавил:
– Я спрашиваю, потому что мы должны выяснить, где это изготовлено.
Аделяр понимающе закивал:
– Да, конечно. Чтобы выследить еретика, который ее сделал.
Рамиро покачал головой:
– В жизни не видел ничего подобного. Представить не могу, как ее изготовили.
– С помощью колдовства, – сказал Томас.
Рамиро посмотрел на него ясными глазами:
– Да, это единственное объяснение.
Томас скрыл разочарование. Если бы Рамиро понял, где ее сделали, это заметно приблизило бы их к обнаружению еретика.
– Тот мавр, который продал ее вам, – сказал Томас, поворачиваясь к Аделяру, – торговал на рынке?
– Да, приор.
– Может, это его работа?
– Сомневаюсь. Бедный, оборванный, со скрюченными пальцами. Не представляю, как это возможно.
– Но он может знать, кто ее сделал.
– Да, определенно может.
Аделяр хлопнул ладонью по столу:
– Ах, если бы мы имели право заниматься маврами!
Эдикт Фердинанда и Изабеллы давал инквизиции власть лишь над теми, кто объявлял себя христианами, но ее внимание всегда было сосредоточено на «конверсо» – евреях, которые по Альгамбрскому декрету должны были либо перейти в христианство, либо покинуть страну.
– Мы имеем право следить за чистотой веры, – сказал Томас, указывая на «Компендиум». – Это относится к ересям любого рода, а перед нами – самая грязная ересь. Доставьте его сюда.
Мавр стоял перед ними, трясясь от страха.
Из-за колдовской сущности «Компендиума» и решимости хранить в тайне само его существование Томас решил отказаться от судилища в полном составе, ограничившись собой и двумя другими, уже знавшими о книге.
Когда Аделяр опознал мавра, солдаты, приписанные к инквизиции, схватили его и доставили в зал трибунала.
Томас рассматривал этого жалкого представителя человеческого рода. Имя, которое тот назвал по прибытии, звучало как берберская белиберда. Томас разобрал лишь «Абдель» и решил звать его так. На Абделе был грязный тюрбан, который, вкупе с клочковатой бородой, говорил о том, что он не оставил обычаев Мухаммеда. Левый глаз, молочно-белый, резко выделялся на темном морщинистом лице. У него почти не осталось зубов, а руки были узловатыми и скрюченными. Томас подумал, что Аделяр был прав: этот человек не мог изготовить «Компендиум».
– Абдель, принял ли ты Иисуса Христа как своего спасителя? – спросил Аделяр.
Старик кивнул:
– Да, господин. Много лет назад.
– Значит, ты – мориск?
– Да, господин.
– И все же ты носишь бороду по обычаю религии, от которой ты якобы отрекся.
Томас понимал, что делает Аделяр, – он наполнял страхом душу мориска.
Мавр сверкнул здоровым глазом:
– Я ношу бороду так, как Иисус, изображенный в церквях.
Томас закрыл рот рукой, чтобы скрыть улыбку. Аделяра перехитрили.
– Мы здесь не для того, чтобы обсуждать твою манеру одеваться, Абдель, – сказал Томас, желая направить расследование в сторону, которая интересовала его больше всего. – Тебя ни в чем не обвиняют.
Он увидел внезапное облегчение в глазах мавра.
– Тогда могу я спросить – почему?..
Томас поднял «Компендиум», чтобы мавр увидел обложку:
– Мы здесь для того, чтобы выяснить, почему ты продаешь ересь.
Удивление мавра выглядело искренним.
– Я не знал! Я просто нашел эту книгу!
– Нашел? – спросил Аделяр. – Где?
– В сундуке, – сказал мавр еле слышным голосом, опустив голову.
– И где этот сундук?
Голос мавра стал еще тише:
– Я не знаю.
Аделяр спросил еще громче:
– Ты хочешь сказать, что забыл? Может, дыба освежит твою память?!
Томас поднял руку. Кажется, он понял, в чем загвоздка.
– Ты украл ее, правда, Абдель?
Мавр вскинул голову и снова опустил взгляд, ничего не ответив.
– Пойми, Абдель, – продолжил Томас, – мы не можем рассматривать гражданские преступления. Да, нас тревожит безнравственность твоего поступка, и мы верим, что ты покаешься в этом грехе своему духовнику, но мы не можем выдвинуть против тебя обвинение в самой краже.
Он сделал паузу, чтобы его слова дошли до собеседника, и добавил:
– У кого ты ее украл?
Мавр снова не ответил, и Томас тихим голосом продолжил, несмотря на подступающий гнев:
– Мы не вправе наказывать тебя за кражу, но можем использовать любое доступное нам средство, чтобы вытянуть из тебя признание относительно источника ереси.
Дав волю гневу, он принялся стучать кулаком по столу:
– И я лично прослежу, чтобы ты прошел через все адские мучения, если ты не…
– Ашер бен Самуэль! – закричал мавр. – Я украл ее у Ашера бен Самуэля!
В зале трибунала воцарилась тишина. Наконец Рамиро, который молчал в течение всего допроса, заговорил:
– Ашер бен Самуэль… наконец-то!
Самуэль был крупным торговцем-евреем, который предпочел перейти в христианство, чтобы не покинуть страну после Альгамбрского декрета, но никто в трибунале инквизиции не верил, что он действительно сменил веру. Они посылали горожан шпионить за ним, чтобы застать его за отправлением иудейских ритуалов. Они следили, идет ли из его трубы дым по субботам, – отсутствие дыма указывало бы на соблюдение еврейского Шаббата. Они предлагали ему квасной хлеб во время Песаха – если бы тот отказался, вскрылась бы его истинная вера. Но он всегда ел хлеб без колебаний.
Однако членов трибунала это не убеждало.
Но теперь… теперь он попался.
Попался или все-таки нет?
Когда Абделя увели, чтобы отпустить, Томас сказал:
– Какое обвинение можно выдвинуть против Ашера бен Самуэля?
– В ереси, конечно! – сказал Рамиро.
– Кто обвинит его?
Аделяр ответил:
– Мы.
– По указанию презренного уличного торговца – мориска, которому придется признаться в воровстве, чтобы выдвинуть обвинение?
Вопрос был встречен молчанием.
– У меня есть идея, – сказал Рамиро. – Что важнее для нас – разоблачить тайного иудея или узнать происхождение адской книги?
Томас уже знал ответ:
– Думаю, все мы согласимся, что «Компендиум» представляет гораздо более серьезную угрозу для веры, чем один конверсо.
– Сомнений нет, – сказал Рамиро. – Хотя в глубине души я верю, что Ашер бен Самуэль повинен во многих ересях, мы еще ни разу не поймали его. Но, пытаясь уличить его, мы многие годы наблюдали за ним – слишком пристально, чтобы у него была возможность изготовить эту книгу втайне от нас.
Томас неохотно согласился:
– Вы говорите, что, если книга вышла не из его рук, он явно купил ее у кого-то другого.
– Именно так, добрый приор. Каждый владелец и последующий владелец – это камни в воде, по которым можно перейти реку. Каждый приводит нас ближе к берегу – еретику, который ее изготовил. Поэтому я предлагаю вот что: мы с братом Аделяром пойдем к нему домой, покажем книгу и узнаем, где он ее взял.
– Это против всех правил, – сказал Томас.
– Понимаю, приор, – согласился Рамиро. – Но если мы хотим ограничить число тех, кто знает о существовании книги, мы не можем приводить в монастырь одного подозреваемого за другим. Кто знает, скольких придется допросить, прежде чем мы найдем изготовителя? В конце концов другие члены трибунала начнут задавать вопросы, на которые мы не хотим отвечать. А наши правила требуют давать каждому обвиняемому тридцать дней, чтобы признаться и покаяться. При таком долгом сроке у изготовителя будут многие месяцы, и за это время он сможет сбежать.
На редкость точные замечания. Томас был горд за брата Рамиро.
– Но как вы вынудите его говорить у себя дома? Орудия правды лежат в двух этажах под нами.
Рамиро пожал плечами:
– Скажу ему как есть: нам важнее найти еретика, стоящего за «Компендиумом», чем наказать тех, через чьи руки книге пришлось пройти. Ашер бен Самуэль – богатый человек. Он может потерять не только жизнь. Он знает, что если предстанет перед трибуналом и будет признан виновным, то не просто подвергнется очищающему огню: все его имущество изымут, а жена и дочери окажутся на улице. – Рамиро улыбнулся. – Он скажет правду. И тогда мы ступим на следующий камень.
Томас медленно кивнул. План заслуживал внимания.
– Тогда сделайте это. Начните сегодня. – Он похлопал по странной металлической обложке «Компендиума». – Я хочу, чтобы еретика нашли. Чем раньше мы его найдем, тем скорее его душа очистится в аутодафе.
Глядя из-под капюшона черной сутаны, прикрывавшего лицо, Аделяр рассматривал в сумерках улицы Авилы. Он был рад оказаться на свежем воздухе. В последнее время он очень редко выходил из монастыря. Весна вступила в свои права, о чем свидетельствовало оживление среди горожан. Когда наступит лето, они, вплоть до глубокой темноты, будут вялыми из-за жары.
Брат Рамиро нес тщательно завернутый в ткань «Компендиум», прижимая его к груди скрещенными руками. Пересекая городскую площадь, Аделяр взглянул на обугленные столбы, у которых еретики были освобождены от грехов очистительным пламенем. Он не раз видел здесь аутодафе после прибытия из Франции.
– Заметьте, прохожие отводят глаза и обходят нас стороной, – сказал Рамиро.
Аделяр и правда это заметил.
– Не понимаю почему. Они не могут знать, что я член трибунала.
– Они и не знают. Они видят черные сутаны и понимают, что мы доминиканцы, члены ордена, который заведует инквизицией, и этого достаточно. Печально.
– Почему?
– Вы инквизитор, а я простой нищенствующий монах. Вам не понять.
– Я не всегда был инквизитором, Рамиро.
– Но вы не знали Авилу до прихода инквизиции. Нас приветствовали улыбками и с радостью принимали везде. Теперь никто не смотрит мне в глаза. Как вы думаете, почему они отводят взгляды? Скрывают какие-то ереси?
– Возможно.
– Тогда вы не правы. Это значит, что одеяния монахов нашего ордена теперь связаны для них с публичным сожжением еретиков, и ни с чем другим.
Аделяр никогда не слышал, чтобы его товарищ говорил такие вещи:
– О чем вы, Рамиро?
– Я говорю, что мы не тот орден, который замыкается внутри стен. Мы всегда шли к людям, помогали больным, кормили бедных, облегчали боль и горе. Но участие ордена в защите веры, кажется, стерло всю память о столетиях добрых дел.
– Следите за своими словами, Рамиро. Вы играете с ересью.
– Вы хотите меня обвинить?
– Нет. Вы – мой друг. Я знаю, что вы говорите от чистого сердца и полны веры, но другие могут этого не понять. Так что, пожалуйста, следите за своим языком.
Аделяра удивило, что Рамиро хорошо знаком с жителями Авилы. Он думал, что тот проводит все время, работая в библиотеке или возделывая монастырские поля. Он сменил тему:
– Я знаю вас уже много лет, Рамиро, но не знаю, откуда вы.
– Из Торо. Это провинция к северу отсюда.
– У вас остались там родственники?
– Нет. Мою семью истребили в битве при Торо. Я был тогда мальчиком и едва выжил.
Аделяр слышал об этом – одно из сражений за корону Кастилии.
– Как вы вступили в орден?
– После всех ужасов, которые я видел, мне захотелось жить мирно, посвящать время размышлениям и добрым делам. Так оно и было, пока инквизиция все не изменила.
Аделяр пришел к доминиканцам совершенно по другим причинам. Орден дал ему возможность заниматься натурфилософией и создавать труды, объясняющие, что такое Божье творение и как его, Аделяра, находки подкрепляют учение Церкви. Порой приходилось вольно обращаться с правдой, чтобы избежать цензуры, но в целом его работы встречали хороший прием и воспринимались как убедительный довод в поддержку учения. В итоге, когда папа решил, что испанской инквизиции необходим свежий взгляд со стороны, он назначил Аделяра одним из новых инквизиторов.
Но заботы об учении отошли на второй план: на ум снова пришел «Компендиум», который заполнял его мысли с того момента, как он открыл книгу и начал чтение. Способность текста казаться написанным на родном языке автора явно была колдовской, и все же… и все же она, похоже, весьма подходила цивилизации, описанной в книге.
С молодых лет Аделяр был очарован натурфилософией. Когда отец приносил с охоты мелкую дичь, он настойчиво предлагал выпотрошить ее, но делал это на свой манер – методически, систематически, так чтобы понять внутреннее устройство живых существ. Да и сейчас он выделил себе в монастыре комнату, чтобы смешивать различные вещества и записывать результаты их взаимодействия.
Он задавался вопросом, можно ли найти естественные объяснения для чудес, описанных в «Компендиуме», и для чуда, явленного самим существованием этого тома, – такие, которые не противоречат церковным догматам.
Оставалось лишь размышлять об этом в одиночестве. Он не мог обсуждать книгу с Рамиро, который ее не читал, и подверг бы риску свое положение, а возможно, и жизнь, если бы поднял этот вопрос в разговоре с Великим инквизитором.
Они дошли до большого участка земли на краю города, где жил Ашер бен Самуэль, и посмотрели на длинную дорогу, ведущую к дому.
– Справедливо ли, что еврей может быть так богат? – сказал Аделяр, когда они шли по оливковой роще.
– Он конверсо – больше не еврей.
Хотя конверсо признавали себя христианами, они не пользовались доверием и даже навлекали на себя презрение. Особенно такие денежные воротилы, как Самуэль. Было ли его «обращение» продиктовано практическими соображениями, или он действительно отрекся от прежней религии? Аделяр подозревал – нет, был убежден, – что верно второе. Проблема была в невозможности это доказать.
– Вы так наивны, Рамиро. Тот, кто был иудеем, навсегда им останется.
– Во мне есть еврейская кровь. И в вас, без сомнения, тоже.
– Вы лжете!
– Вряд ли в Кастилии найдется образованный человек, в котором нет еврейской крови.
– Я вырос во Франции.
– Возможно, там то же самое. Даже наш приор – вы знали, что его дед по линии Торквемада был евреем?
Томас де Торквемада, молот еретиков, духовник королевы… с еврейской кровью?
– Это не может быть правдой!
– Но это правда. Он и не скрывает. Он сказал, что цель святой инквизиции – истребить не еврейскую кровь, а иудейские обычаи.
– Хорошо. Если приор говорит, что это правда, я тоже сочту это правдой. Но даже если так, его еврейская кровь, как и ваша, отличаются от крови Ашера бен Самуэля.
– Чем?
– Приора и вас воспитали в вере. Конверсо вроде него – нет.
В конце пути они увидели дом Ашера бен Самуэля, окруженный высокими стенами.
– Напоминает крепость, – сказал Рамиро.
Они остановились у кованых ворот и потянули за веревку звонка.
Из дома вышел старый слуга и, хромая, приблизился к ним.
– Слушаю вас? – сказал он, глядя на них со страхом.
– Мы пришли поговорить с твоим хозяином, – объявил Рамиро.
– О вопросах веры, – добавил Аделяр.
Старик отвернулся:
– Я должен пойти и спросить…
– Открывай немедленно! – сказал Рамиро. – Члены трибунала святой инквизиции не ждут снаружи, словно нищие!
Старик дрожащими руками отпер ворота и распахнул их. Затем провел посетителей через тяжелую дубовую дверь в просторную, мощенную плиткой галерею, которая выходила во двор. Там, под большим светильником, сидел и что-то читал Ашер бен Самуэль, коренастый мужчина лет пятидесяти. Увидев посетителей, он поднялся и направился к ним:
– Братья! Чем обязан такой честью?
Аделяру стало интересно, почему он не выглядит удивленным или расстроенным. Неужели видел, как они подходят к дому?
– Мы поговорим с вами наедине, – сказал он.
– Конечно. Диего, иди к себе. Но прежде… я прикажу ему принести вам вина?
Аделяр с удовольствием выпил бы хорошего вина, однако не собирался принимать гостеприимство этого еврея.
– Это не светский визит, – сказал он.
Самуэль, все так же невозмутимо, отпустил слугу мановением руки и повернулся к ним:
– Чем могу служить?
Рамиро указал на большую иллюстрированную книгу, которая лежала на столе позади Самуэля:
– Сначала скажите нам, что вы читаете.
Самуэль улыбнулся:
– Евангелие от Матфея. Мое любимое.
«Лжец, – подумал Аделяр. – Он видел, что мы ищем».
Рамиро развернул «Компендиум» и положил его на стол:
– Мы подумали, что это больше придется вам по душе.
Самуэль наконец лишился самообладания, но лишь ненадолго:
– Как?..
– Вопрос не в том, как она дошла до нас. Как она дошла до вас?
Он сделал шаг назад и тяжело плюхнулся на стул:
– Я коллекционирую книги. Эту мне предложили. Поскольку она так необычно устроена и написана на еврейском языке, я сразу ухватился за нее.
– Написана на ев?.. – начал Рамиро и нахмурился. – О да, конечно.
– Когда я начал читать ее, то понял, что эта книга слишком опасна, чтобы держать ее у себя.
– Почему вы не принесли ее на трибунал? – спросил Аделяр.
Самуэль бросил на него уничтожающий взгляд:
– Право же, добрые братья… Годами вы пытались найти причину, чтобы затащить меня туда. Неужели я должен сам давать повод?
– Вы знаете не хуже нашего, что многие конверсо только притворяются, что следуют учению Церкви, но за закрытыми дверями придерживаются иудейских обычаев. Нельзя сбросить веру, которой следовал всю жизнь, словно старую одежду.
– Ах, вы забываете, что я и сам кастилец. Если моя королева и ее король хотят править христианской страной, я становлюсь христианином. Не то чтобы я отказался от иудейского Бога ради языческого идола. Уверен, вы знаете, что Иисус был рожден иудеем. Ветхий Завет иудеев ведет к Новому Завету Иисуса. Мы поклоняемся одному Богу.
А он умеет убеждать, этот еврей. Аделяр не мог этого не признать.
Рамиро спросил:
– Итак, вместо того чтобы принести эту книгу на трибунал, вы схоронили ее в сундуке. С какой целью?
– Вы, кажется, знаете так много…
– Отвечайте на вопрос!
– Я намеревался бросить ее в реку. Не хотел, чтобы такой опасный текст оставался в моей библиотеке или в чьей-нибудь еще. – Он развел руками. – Но когда я подошел к реке, то не смог ее найти. Книга исчезла как по волшебству.
Не по волшебству, подумал Аделяр. А из-за вора-мориска.
– Кто продал ее вам?
Самуэль помолчал и сделал глубокий вдох:
– Мне нелегко, ведь я обреку другого человека на пытки. Вы понимаете?
– Мы понимаем, – сказал Аделяр. – Мы желаем найти создателя этой ереси как можно скорее. Если вы поможете его обнаружить, я воспользуюсь своей властью и закрою глаза на то, что она была в вашей собственности.
Ашер бен Самуэль постучал пальцами по подлокотнику кресла, размышляя над предложением. Он знал, что, если не назовет имени продавца, его семье и ему самому придется заплатить страшную цену.
Наконец он поднял взгляд и спросил:
– Вы сделаете такое же предложение человеку, которого я назову?
– Мы предлагаем вам отпущение грехов, и вы имеете наглость торговаться с нами?
– Я просто задал вопрос.
Аделяр с отвращением думал об уступках этому еврею, но надо было сосредоточиться на конечной цели.
– В том случае, если ее изготовил не он. Если книга просто прошла через его руки, он не будет наказан. Но изготовитель… он еретичествует самым гнусным образом и подвергнется суровому наказанию.
Самуэль улыбнулся:
– Человек, о котором идет речь, никак не может быть изготовителем. Это простой плотник. Сомневаюсь, что он прочел за свою жизнь хоть десяток слов, и уж тем более ему не измыслить небылиц, описанных в книге.
– Значит, он ее украл? – спросил Рамиро.
Самуэль пожал плечами:
– Он сказал мне, что книгу дали ему по доброй воле, но кто знает? Он сделал для меня работу: сколотил полки для библиотеки. Он знает, как я люблю познание, и пришел ко мне, чтобы продать ее.
Аделяр повысил голос:
– Имя! Нам нужно его имя, а не пустые отговорки.
– Я знаю его только как Педро-плотника.
Рамиро закивал:
– Я тоже его знаю. Он делал полки и для монастырской библиотеки. Прекрасно работает.
Рамиро посмотрел на Аделяра:
– И я согласен: невозможно представить, чтобы он написал «Компендиум».
– Может быть. Но он способен рассказать, как книга попала к нему. И тогда, как вы любите говорить, брат Рамиро, мы будем на один камень ближе к источнику.
Спросив дорогу у прохожих на нескольких перекрестках, они наконец пришли к убогой хижине у восточного берега реки Адаха. Река текла здесь лениво и воняла из-за отходов, которые сбрасывали в воду выше по течению. Слабый свет мелькал в щелях между потемневшими досками. Внутри горела одна свеча, не больше.
Аделяр остановился в темноте и уставился на хибару. Рамиро подошел к нему сбоку.
– Справедливо ли, Рамиро, что искусный мастер живет в такой бедности, а человек, который просто покупает и продает, живет в роскоши?
– Не стоит ждать справедливости в этом мире, брат. Только в ином.
– Верно, верно, но все же это бередит мне душу.
– Педро – простой человек. Боюсь, если мы вдвоем появимся у него на пороге, он придет в ужас. Или даже убежит и спрячется. Но он знает меня. Позвольте мне войти, поговорить с ним наедине и заверить, что ему нечего бояться, если он скажет правду.
– Очень хорошо, но только поторопитесь.
Аделяр был измотан. Он плохо спал прошлой ночью. Да и как было спать, зная, что его стареющий, больной приор остался наедине с адской книгой? Теперь он хотел только одного – покончить с этой частью расследования и вернуться на свою койку.
Он наблюдал за тем, как брат Рамиро приближается к двери с «Компендиумом» под мышкой и, поколебавшись, входит без стука.
Изнутри сразу же раздался возглас, и хриплый голос закричал:
– Нет! Нет! Пощадите, я не знал!
А потом – крик боли.
Аделяр бросился вперед и почти столкнулся с Рамиро, который, шатаясь, вышел на порог.
– Что случилось?
Рамиро дрожал:
– Увидев меня, он схватил нож. Я боялся, что он нападет на меня, однако он вонзил нож себе в сердце!
Аделяр протиснулся мимо него и окинул взглядом помещение. Худой человек с седеющими волосами лежал на полу, из груди его торчала рукоятка ножа. Невидящие глаза были устремлены в небо.
– Видите? – закричал Рамиро. – Видите, что наделали вы и ваша инквизиция! Я ведь говорил: от этой сутаны люди приходят в ужас! Педро видел не меня, а пытки и горящую плоть!
– Других путей у нас нет? – спросил Томас у двух монахов, стоявших перед ним.
Этим вечером он подремал, пока их не было, но потом бодрствовал, ожидая их возвращения. Принесенные ими новости не оправдали его надежд.
Аделяр покачал головой:
– Боюсь, что нет, приор. Смерть плотника обрывает все прочие нити расследования.
– Как это случилось?
Брат Рамиро развел руками:
– Когда я вошел внутрь, он начал кричать от страха. Я и слова сказать не успел, как он схватил нож со стола и вонзил себе в сердце.
– Должно быть, он подумал, что брат Рамиро хочет силой отвести его на трибунал, – сказал Аделяр. – Он знал, что согрешил, и боялся оказаться на костре.
Томас покачал головой. После стольких лет существования святой инквизиции простой народ так и не разобрался в процессе. Люди видели, что кого-то уводят на допрос, потом видели этого человека на костре и слышали, как он кричит в языках пламени. Из этого они делали вывод, что каждый арест заканчивается аутодафе, но это было крайне далеко от истины. На костре обычно погибали «релапсо» – грешники, которые вернулись к ереси после того, как трибунал отпустил их.
– До чего бессмысленно! – сказал Рамиро, качая головой. – И до чего прискорбно! Он жил один, и мы никогда не узнаем, откуда взялась книга.
Томас ударил кулаком по «Компендиуму»:
– Мы должны найти еретика!
– Как? – спросил Аделяр. – Скажите как, и мы это сделаем.
У Томаса не было ответа.
Он вздохнул:
– Сейчас я вижу только одну возможность.
Он указал на камин у себя за спиной:
– Предать ее огню.
Огонь уже почти затух. Томас наблюдал, как Аделяр и Рамиро добавляют поленья и раздувают огонь до ревущего пламени. Когда жар сделался несносным, Томас протянул «Компендиум» Аделяру; тот открыл книгу посередине и бросил в огонь.
Томас ждал, что обложка нагреется и расплавится, а страницы начнут дымиться, чернеть и сворачиваться. Но «Компендиум» не поддавался пламени. Он лежал, не меняясь, пока от дров не остались тлеющие угольки.
– Не может быть, – пробормотал Томас.
Рамиро схватил щипцы, вытащил книгу из пепла и положил ее, неповрежденную, на камин. Затем подержал над ней ладонь.
– Кажется, она… – Он прикоснулся к книге и поднял изумленный взгляд. – Она даже не нагрелась!
Томас почувствовал, как внутри его все сжимается. Еретический текст, который не горит… это было хуже самого мучительного кошмара.
– Брат Рамиро… – Его голос звучал хрипло. – Принесите топор палача.
Рамиро торопливо ушел, и Аделяр приблизился к Томасу.
– Я рад, что Рамиро ушел, – сказал он тихим голосом. – Он не читал «Компендиума», а мы с вами читали. Без него мы сможем обсудить содержание книги.
– Как можно обсуждать ересь?
– А что, если…
Казалось, Аделяр колебался.
– Продолжайте.
– А что, если в «Компендиуме» сказана правда?
Томас не верил своим ушам:
– Вы с ума сошли?
– Это просто предположение, приор. Перед нами лежит эта странная, странная книга. И я спрашиваю: будет ли ересью рассуждать о ее происхождении? Если да, я не скажу больше ни слова.
Томас задумался над этим. Ересь подразумевает, что ложь о вере или Церкви представляют как правду. Если просто делать предположения, а не стараться обратить…
– Давайте. Я предупрежу, если вы начнете уклоняться в ересь.
– Спасибо, приор.
Аделяр отошел и начал мерить шагами зал трибунала.
– Я много думал. Книга Бытия говорит о Всемирном потопе. О том, как человеческая безнравственность привела к тому, что Бог наслал потоп, желая очистить этот мир и начать все заново. Что, если «Компендиум» рассказывает о развращенной, безбожной цивилизации, которая существовала до потопа? Что, если «Компендиум» – единственное оставшееся от этой цивилизации?
Аделяр… как всегда, философ. Однако…
– Священное Писание не упоминает о подобной цивилизации.
– Но оно и не говорит, в чем состояло «развращение человеков», которое вызвало Божий гнев. Цивилизация «Компендиума» могла стать причиной Всемирного потопа.
Томас поймал себя на том, что кивает. Теория Аделяра могла объяснить, почему в книге не упоминались ни Церковь, ни Христос: ведь они не существовали в то время, когда текст, предположительно, был создан. Да, идея выглядела необычно, но никоим образом не противоречила учению Церкви, насколько мог судить Томас.
– Любопытная теория, брат Аделяр.
Аделяр перестал шагать по комнате.
– Если это так, приор, – он помахал руками, – нет, если мы предполагаем, что это так, то книга – археологическая реликвия, ценный памятник, созданный еще до потопа и, возможно, последний из существующих. Есть ли у нас право уничтожать его?
Томасу не понравился ход его мыслей.
– Право? Дело не в праве ее уничтожить. Это наш священный долг.
– Но может, ее стоит сохранить как исторический памятник?
– Вы ступили на опасный путь, брат Аделяр. Предположим, что «Компендиум» действительно появился до Всемирного потопа и что еретическая цивилизация, таким образом, действительно существовала в те далекие дни. Если книга сохранится и ее содержание станет широко известным, люди начнут спрашивать, почему о ней не упоминается в Книге Бытия. И если в Бытии о ней не упоминается, логично спросить, о чем еще там не упоминается. Именно так вы посеете зерно сомнения. А из крошечного зерна сомнения вырастают огромные ереси.
Аделяр отступил, кивая:
– Да, понимаю. В самом деле – мы должны ее уничтожить.
Аделяру не надо было объяснять, что, когда дело касается веры, для вопросов места не остается. Все ответы уже существуют, и вопросов не требуется. Вопросы необходимы для занятия философией и овладения знаниями, но для веры это отрава. Если человеку хочется вопрошать о вере, значит он уже впал в ересь и вступил на путь сомнений.
Томас хорошо понимал, что любой думающий человек время от времени борется с сомнениями, касающимися веры. Он и сам раз-другой испытывал сомнения, будучи в среднем возрасте, но преодолел их задолго до назначения Великим инквизитором. Пока человек ведет лишь внутреннюю борьбу, святая инквизиция не занимается его сомнениями. Но если он сообщает о своих тревогах другим, чтобы заразить их неуверенностью, тогда приходит время трибунала.
– У вас пытливый ум, брат Аделяр. Следите, как бы он не сбил вас с пути. И помните, что наш разговор не должен выйти за стены этой комнаты.
– Конечно, приор.
Рамиро вернулся, пыхтя от усилий, – ему пришлось быстро перенести свое дородное тело на два этажа вниз и снова подняться наверх, таща тяжелый топор с длинной рукояткой.
Не всем закоснелым еретикам дозволялось погибнуть в очистительном огне аутодафе. Некоторых просто обезглавливали, как обычных преступников. Топор хранился внизу, и его широкое острие всегда было наточенным.
– Разрешите, приор? – сказал Рамиро, приближаюсь к «Компендиуму», который лежал раскрытым на камине.
Томас кивнул:
– Разрубите его надвое, Рамиро. А потом раскрошите на мелкие кусочки, чтобы мы могли пустить их по ветру.
Рамиро поднял топор высоко над головой и с ревом и криком обрушил его на книгу – изо всех сил, нанеся «Компендиуму» такой удар, который отделил бы голову от любого тела, сколь бы крепкой ни была шея. Но, к удивлению и отчаянию Томаса, лезвие отскочило от открытых страниц, даже не помяв их.
– Это невозможно! – вскричал Рамиро.
Он замахивался снова и снова, обрушивая удары на «Компендиум», но мог бы с тем же успехом ласкать его перышком.
Наконец, покрасневший и вспотевший, Рамиро остановился и повернулся к остальным:
– Это явно адская штука!
Не поспоришь, подумал Томас.
– Что нам делать? – сказал Рамиро, все еще задыхаясь. – Ашер бен Самуэль говорил, что хотел выбросить ее в реку. Может, это единственное, что нам остается?
Томас покачал головой:
– Нет. Не в реку. Рыбачьи сети легко поднимут ее со дна. Лучше бросить ее в глубокий океан. Возможно, стоит послать одного из вас в морское путешествие, чтобы выкинуть ее за борт.
Аделяр, как истинный философ, заметил:
– Во-первых, нужно убедиться, что она утонет. Но, даже утонув, она останется неповрежденной. И продолжит существовать. Даже если погрузить ее в соленую бездну, она всегда может всплыть. Надо найти способ уничтожить ее.
– Но как? – спросил Рамиро. – Ее нельзя сжечь, нельзя разрезать.
Аделяр сказал:
– Может, у меня получится сделать состав из разных веществ и гуморов, который пересилит защитные чары.
Вещества! Томасу пришла в голову мысль. И почему он не подумал об этом раньше? Он указал на столик в углу:
– Аделяр, подайте святую воду.
Глаза младшего монаха загорелись, он быстро пересек комнату и вернулся с бутылью прозрачной жидкости. Томас медленно поднялся со стула и подошел к книге, лежавшей на камине. Аделяр подал ему незакупоренную бутыль. Томас благословил ее, а потом вылил часть содержимого на «Компендиум»…
…и ничего не случилось.
Разгневавшись, Томас начал крестообразно разбрызгивать святую воду и завел речитатив: In Nomine Patri et Fili et Spiritus Sancti![2]
Потом он подождал, молясь, чтобы святая вода разъела страницы. И вновь… ничего.
Над ним сгустилась пелена. Неужели у них нет никакого средства против этого адского творения?
– Добрый приор, – сказал Аделяр спустя минуту, – если бы я взял книгу и поэкспериментировал над ней, то, возможно, нашел бы слабое место.
Томас поборол приступ гнева:
– Вы думаете преуспеть там, где не подействовала вода, благословленная во имя Господа?
Аделяр указал на «Компендиум»:
– Эту вещь сотворили из веществ, найденных в Божией земле. Я чую сердцем, что уничтожить ее можно с их помощью.
Может ли философия преуспеть там, где бессильна вера?
– Во имя веры, будем молиться о том, чтобы вы оказались правы.
Томас действительно молился – всю ночь. А утром, когда он вышел из своей комнаты в коридор, его ноздри атаковал едкий запах. Похоже, он исходил из мастерской Аделяра в конце коридора. Томас подошел к закрытой двери настолько быстро, насколько позволяла боль в бедренных суставах, и распахнул ее, не постучавшись.
Внутри он обнаружил Аделяра, который держал в руках стальные щипцы. В них был зажат стеклянный сосуд с дымящейся красно-оранжевой жидкостью, занесенный над «Компендиумом».
Сам «Компендиум» лежал на полу.
Аделяр улыбнулся:
– Вы как раз вовремя, приор.
Томас прикрыл рот и нос и указал на фляжку:
– Что это?
– Aqua regia. Царская водка. Я только что составил ее. Этот раствор разъедает золото, серебро, платину – почти любой металл, который приходит на ум.
– Но простое стекло сосуда кажется неуязвимым.
– Стекло – не металл. В отличие от «Компендиума».
Томас почувствовал, как у него поднимаются волоски на шее:
– Это отдает алхимией, брат Аделяр.
– Ни в коей мере, приор. Aqua regia появилась более ста лет назад. Это просто сочетание некоторых созданных Господом веществ, взятых в определенной пропорции. Никаких чар и заклинаний не требуется. Ее может сделать любой, у кого есть рецепт. Я покажу потом, если хотите.
– Не нужно. Я хочу знать одно: она подействует?
– Если даже золото не может ей противостоять, то «Компендиум» – тем более.
Томас вспомнил, что прошлой ночью был так же уверен в святой воде.
– Пожалуйста, отойдите, приор. Я начну с небольшого количества.
Томас не двинулся с места:
– Начинайте опыт.
Он смотрел, как Аделяр наклоняет фляжку и выливает на обложку одну-единственную каплю дымящейся жидкости. Коснувшись ее, жидкость сразу прекратила дымиться. Узорчатая поверхность не пошла пузырями, не заржавела и вообще не получила повреждений. Аделяр нахмурился и медленно вылил чуть больше жидкости, захватив более обширную площадь, но результат не изменился. С тем же успехом можно было лить туда родниковую воду. Аделяр приподнял обложку ногой, обутой в сандалию, открыл книгу на случайной странице и опустошил фляжку. Разъедающий раствор не подействовал на нее, как и на обложку.
Аделяр сник. Томас подумал, что, наверное, и сам выглядит так же.
– Я не вижу иного средства, кроме как похоронить ее в морских глубинах, – сказал Томас.
Аделяр поднял голову:
– Подождите, добрый приор. Я еще не готов сдаться. Дайте мне три дня, прежде чем я признаю свое поражение.
Томас подумал. Да, три дня можно было выделить.
– Очень хорошо. Три дня, брат Аделяр, но не более. Да поможет вам Бог.
Томас провел эти три дня в молитвах, брат Рамиро часто был рядом с ним. Дела трибунала отложили, собрания на время отменили. Два релапсо ждали своего аутодафе, но Томас задерживал приговор до решения более насущного вопроса.
Они не ведали, чем именно занимался брат Аделяр, но Томас знал, что монах постоянно носит в мастерскую загадочные свертки с материалами. Другие члены ордена начали задавать вопросы. Их смущали крики гнева и отчаяния, а еще – какофония из звуков молотка, пилы и бьющегося стекла, которые доносились из-за закрытой двери. Но Томас смог успокоить их, сказав правду: брат Аделяр трудится во славу Господа.
К концу третьего дня результатов так и не появилось, и Томас позвал Рамиро в зал трибунала. Он прищурился, разглядывая пятна и опилки на его черной сутане. Рамиро, очевидно, понял, что его одеяние пристально изучают.
– Я кое-что меняю в библиотеке, приор, – работаю сам, потому что плотника у меня больше нет.
Томас, кажется, распознал укол в последнем замечании. Но не важно…
– Хотя брат Аделяр предпринимает героические усилия, каждый раз, когда я прохожу мимо него по коридору, он говорит, что нисколько не продвинулся. Я оставил надежду на то, что философские средства принесут успех. Думаю, океанское дно – последняя возможность.
Рамиро кивнул:
– Да, приор. К сожалению, именно так. Я буду рад отправиться в путешествие.
Томас улыбнулся:
– Вы прямо читаете мои мысли. Я как раз хотел сказать, что поручаю задание вам. Не думаю, что брат Аделяр вообще спал в последние трое суток. Он не в состоянии совершить такую поездку.
– Это самое малое, что я могу сделать, после всех его усилий.
В этот момент из коридора раздался голос:
– Приор Томас! Приор Томас! Я сделал это!
Молясь о том, чтобы Аделяр не ошибся, Томас позволил Рамиро довести себя до мастерской.
– Я пробовал одно сочетание веществ за другим, – говорил Аделяр, шагая перед ними в одеянии, покрытом бесчисленными дырками от едких смесей, и дико сверкая глазами. – Наконец я нашел то, которое сработало, – возможно, единственное во всем творении!
Он подошел к двери и распахнул ее. Лаборатория была полна дыма, который валил наружу и стелился вдоль пола и потолка.
Дойдя до порога, Рамиро помахал перед собой свободной рукой и разогнал дым. Томас прищурился, чтобы разглядеть обстановку, и увидел странную конструкцию, стоявшую посреди помещения. Это оказался деревянный шкафчик, но большую часть его верхней стороны занимала глубокая стеклянная чаша. Сквозь дым, который поднимался из нее, Томас увидел что-то вроде металлического прямоугольника, погруженного в оранжевый раствор, который кипел и пузырился.
– Что здесь происходит? – спросил Томас.
– «Компендиум»! Он растворяется!
Томас молился, чтобы это не оказалось сном. Буквы и узоры ушли с обложки, и вся книга, похоже, плавилась.
– Но как?..
– Методом проб и ошибок, приор! Я все время добавлял к aqua regia разные соединения и растворы, пока… пока не случилось это! Ну разве не диво?
Да. Это действительно было дивом.
– Хвала Господу. Он сотворил чудо. – Томас посмотрел на Рамиро. – Разве вы не согласны?
Рамиро выглядел обеспокоенным, но потом его лицо прояснилось, и он слабо улыбнулся:
– Да, приор, чудо.
Томас подумал о том, что его тревожит. Завидует успеху Аделяра? Или разочарован, потому что не отправится в путешествие по океану?
Почти час они наблюдали за действом. Аделяр периодически добавлял свежий раствор, пока «Компендиум» не превратился в массу полурасплавленного металла. Аделяр щипцами вынул его из раствора и положил на пол.
– Как видите, – сказал он с гордостью, – «Компендиума Срема» больше нет. Раствор превратил его в твердую массу. В нем даже нельзя узнать книгу.
– Я выброшу остатки, – сказал Рамиро.
Аделяр шагнул вперед:
– Нет необходимости, брат Рамиро, я…
– Вы сделали достаточно, брат Аделяр, – сказал Томас. – Отдыхайте. Вы заслужили.
– Но, приор…
Томас поднял руку, прекращая разговор.
Он не понимал, почему Аделяру стало явно не по себе.
Томас проснулся от тихого стука в дверь. Сразу вспомнилась недавняя ночь, когда Аделяр явился на его порог с проклятой книгой.
– Да?
– Это брат Рамиро, приор. Я должен поговорить с вами, дело срочное.
– Входите.
Рамиро вошел со свечой. Томас по-прежнему лежал в постели.
– Добрый приор, я должен вам кое-что показать.
– Что это?
– Будет лучше, если вы посмотрите своими глазами.
Томас взглянул на него снизу вверх:
– Скажите словами.
Рамиро сделал глубокий вдох и медленно выдохнул:
– Я хочу показать вам «Компендиум».
– Он не уничтожен? – Томас закрыл глаза и застонал. – Как это возможно? Я думал, вы зарыли в землю все, что от него осталось.
– С сожалением сообщаю, что на ваших глазах растворился не «Компендиум». Это была стопка металлических листов. Кроме золота, серебра и платины, царская водка растворяет олово.
Смысл происходящего стал совершенно ясен.
– Вы обвиняете Аделяра в обмане!
– Да, приор. Мне больно об этом говорить, но, боюсь, так и есть.
– Это страшное обвинение.
Рамиро склонил голову:
– Поэтому я хотел вам показать.
– Что показать?
– Где он спрятал «Компендиум».
Томас понял, что на это придется посмотреть своими глазами:
– Зажгите мою свечу и подождите меня в коридоре.
Рамиро прикоснулся пламенем свечи к фитилю той, что стояла на столе, и вышел. Томас с трудом поднялся с койки и накинул черную рясу. Схватив трость, он присоединился к Рамиро в коридоре, а затем последовал за ним в мастерскую Аделяра.
– Я нашел его здесь, – сказал Рамиро, открывая дверь.
Он подошел к шкафчику в центре комнаты, испещренному отметинами от кислоты.
В стеклянной чаше наверху был виден осадок, выпавший после образования раствора, которое они наблюдали накануне. Рамиро встал на колени и снял со шкафчика боковую панель. Потом он убрал доску из основания внутреннего отделения.
– Двойное дно, – сказал Рамиро.
Из скрытого углубления он достал предмет, завернутый в одеяло, положил его на шкафчик, развернул ткань, и глазам их открылся…
«Компендиум».
Некоторое время Томас не знал, что и думать. Может, это фокус? Может, Рамиро так позавидовал товарищу, что?..
В этот момент в комнату, задыхаясь, ворвался Аделяр:
– О нет! Приор, я могу объяснить!
Молодой монах не пытался ничего отрицать, он только хотел оправдаться. Томас был раздавлен таким предательством.
– Ох, Аделяр, Аделяр, – сказал он едва слышным голосом, – вы оберегаете ересь.
– Это не ересь, раз это правда!
– Она противоречит учению Церкви и явно породит опасные вопросы. Мы это обсуждали.
– Но, приор, ее нельзя ни сжечь, ни разрезать, она смеется над самыми разрушительными составами, что есть у нас. Это древность, и это чудо, настоящее чудо. Колосс Родосский, висячие сады Семирамиды, Александрийский маяк – шесть из семи чудес Древнего мира исчезли. Остались только пирамиды в Гизе. Но восьмое чудо здесь, у нас в руках. Мы не имеем права скрывать его от мира!
Томас услышал достаточно – более чем достаточно. Каждым словом Аделяр подписывал себе приговор.
– Брат Аделяр, вы останетесь под домашним арестом, пока солдаты инквизиции не приведут вас на трибунал.
Глаза Аделяра расширились еще сильнее.
– На трибунал? Но я вхожу в него!
– Мне хорошо известно об этом. Хватит разговоров. Вы будете дожидаться суда у себя в келье.
Сокрушенный Аделяр, шаркая, удалился к себе. Томас не беспокоился о том, что он может сбежать. Аделяр знал, что от святой инквизиции нельзя скрыться.
Что заботило Томаса, так это необходимость судить на трибунале члена самого трибунала. Случай беспримерный. Придется хорошо все обдумать. Ну а пока…
– Брат Рамиро, заверните этот адский том в кусок ткани и проследите, чтобы никто больше его не увидел. Приготовьтесь выбросить его в море при первой возможности.
– Да, приор.
Приор посмотрел, как монах оборачивает книгу одеялом и уносит ее в свою келью. Томас спустился в свое обиталище и уже хотел снять сутану с капюшоном, когда услышал, что в дверь стучат.
Неужели ночной сон навсегда остался в прошлом?
За дверью послышался приглушенный голос Рамиро:
– Мне так неловко, приор, но я должен снова поговорить с вами.
Томас открыл дверь и обнаружил, что дородный брат стоит на пороге с изумленным выражением на лице. Он прижимал к груди одеяло с «Компендиумом» внутри. Оно выглядело мокрым.
– Она не тонет.
– Что вы имеете в виду?
– Я бросил книгу в чан с водой на кухне. Она не тонет.
Томас не удивился. С чего бы ей тонуть? Тогда было бы слишком легко от нее избавиться.
– Мы положим ее в сундук, утяжеленный свинцом, обернем его железными цепями…
– Сундуки разрушаются в соленой воде, как и цепи. Рано или поздно она всплывет.
Томас не мог с этим спорить:
– Что же нам делать, брат Рамиро?
– У меня есть идея…
Томас стоял сбоку от двух релапсо, копавших глубокую яму на задах королевского клуатра. Король Фердинанд и королева Изабелла должны были прибыть через неделю-другую, чтобы провести здесь лето, а до этого клуатру предстояло пустовать. Королева хотела, чтобы с северной стороны устроили патио, которое оставалось бы в тени после обеда. Поскольку деньги на монастырь шли из королевской казны, любой ее каприз был приказом. Участок расчистили, выровняли и наполовину вымостили фигурными гранитными плитами. Вторая половина оставалась незамощенной. Там, при свете фонарей, расставленных вокруг ямы, трудились релапсо.
– Вот, приор, – сказал Рамиро, подходя сзади. – Я принес вам стул.
Он поставил обитый кожей стул на плиты, и Томас с радостью им воспользовался. Он прижимал к груди завернутый «Компендиум». От долгого стояния на ногах у него заныла поясница.
– Это блестящий план, Рамиро, – прошептал он.
– Я живу, чтобы служить вере. Хочется думать, что меня вдохновил Господь.
План был простым и при этом безупречным: похоронить «Компендиум» на участке, который собирались замостить тяжелыми плитами. Монастырь Святого Фомы простоит века, а может, тысячу лет или даже больше. «Компендиум» никогда не найдут. А если и найдут, возможно, монахи к тому времени поймут, как его уничтожить. Но этот день может вообще не настать. Не останется никаких записей о «Компендиуме Срема», тем более – о месте, где он спрятан. Двое релапсо не понимают, зачем они копают яму, и не узнают, что здесь будет зарыто. А если бы и узнали, какая разница? Оба приговорены к аутодафе. Томас проследит, чтобы их сожгли на следующий день, рано утром.
Только Томас и Рамиро будут знать, где оказалась книга. Тайна умрет вместе с ними.
Вместе они наблюдали за тем, как яма увеличивалась в размерах. Релапсо работали по очереди: один спускался по стремянке с лопатой и наполнял ведро землей, а другой, стоявший наверху, вытягивал ведро с помощью веревки, опустошал его и снова опускал. Это продолжалось до тех пор, пока верхушка десятифутовой лестницы не оказалась вровень с землей.
– Думаю, уже достаточно глубоко, – сказал Томас.
Рамиро приказал нижнему релапсо подняться и вытянуть лестницу из ямы. Потом он связал обоим руки за спиной, завязал глаза и заставил их опуститься на колени так, чтобы лица были обращены в противоположную сторону.
Он протянул руки к Томасу:
– Разрешите, приор?
Томас передал ему «Компендиум» и проследил, как он разворачивает книгу. В мерцающем свете фонаря показалась странная обложка. Фоновый узор представлял собой перекрестные штрихи. Приор ненадолго закрыл глаза, а когда снова открыл их, на месте штрихов были асимметричные завитки.
– Это последний раз, когда кто-нибудь видит адскую книгу, – сказал Рамиро и протянул Томасу два шнура. – Я думаю, честь перевязать сверток принадлежит вам.
Томас протянул один шнур вертикально, а другой – горизонтально, сделав крест, и вручил книгу Рамиро.
– Вы не желаете предать ее земле?
Томас покачал головой. Его ноги устали, а спина болела.
– Сделайте это, брат Рамиро.
– Как пожела… – Он вскинул подбородок. – Кажется, я увидел падающую звезду.
– Где? – Томас обшарил взглядом безоблачные небеса.
– Исчезла. Это была вспышка с ярким следом. Всего один миг. Думаете, это не случайно – увидеть падающую звезду именно сейчас? Может быть, Господь благословляет наше дело?
– Одни говорят, что это проклятые души, которых сбрасывают в ад, другие – что это знак удачи. А третьи утверждают, что падающие звезды – просто звезды, которые соскользнули с купола небес и падают на землю.
Рамиро закивал:
– Может, не стоит придавать этому слишком много значения. – Он поднял перевязанный сверток. – Я бы сам отнес его на дно, но, боюсь, не пролезу.
Он поднял одну из ламп, подошел к яме и высоко поднял над ней книгу. Томас увидел, как «Компендиум» падает в глубину. Потом Рамиро начал забрасывать его землей. Высыпав с полдесятка лопат, он развязал релапсо и приказал им закончить работу.
Когда они сделали это и разровняли землю над ямой, Рамиро снова связал их, но на сей раз заткнул им рты, прежде чем отвести в камеры.
Томас остался сидеть, глядя на голую землю. Он будет пристально следить за патио, пока работы не закончатся. Как только дворик замостят, «Компендиум» скроется от людских глаз… навсегда.
Релапсо в огненных столбах наконец перестали вопить. Рамиро бросился прочь с городской площади и поспешил в монастырь. Он всегда держался подальше от площади во время аутодафе, но сегодня почувствовал, что ему достанет смелости выйти в предрассветный холод и наблюдать за казнью. Эти двое несколько раз выступили против церковной практики продажи индульгенций. В глубине души Рамиро был согласен с ними, но ему хватало ума не заявлять об этом вслух.
Он предвидел, что это будет ужасно – смотреть на человека, сгорающего заживо, но реальность оказалась хуже всех представлений. Однако теперь с этими релапсо было покончено. Больше они не будут проповедовать ересь, но, что еще важнее, знание о месте, где они прошлой ночью выкопали яму, скончалось вместе с ними.
Он шел, и прохожие отводили взгляды – как обычно.
Рамиро ненавидел инквизицию и то, что она сделала с Испанией. Он находил логичным, что Церковь желает охранять учение, лежащее в ее основе, – но какой ценой это делалось? Тысячи тысяч подверглись пыткам, сотни сотен умерли в агонии, десятки тысяч были изгнаны из страны. Весь общественный порядок был перевернут с ног на голову.
Но сохранение веры было только одной из целей. Война за корону Кастилии, в которой погибла его семья, как и война в Гренаде, – более того, вся Реконкиста – привели монархию к банкротству. Изгнание евреев и мавров не просто сделало Испанию христианским королевством. Брошенная ими собственность попала в руки Церкви и Королевского казначейства – ее поделили пополам. То же и с еретиками: Церковь и казначейство поровну делили их собственность и деньги.
Богатство и власть – два святых Грааля Церкви и государства.
Подойдя к монастырю, он обошел королевский клуатр, чтобы посмотреть, как продвигается работа в патио. Каменщики трудились изо всех сил, плотно подгоняя друг к другу каменные плиты и обтесывая для этого края. К вечеру или, самое позднее, завтра к обеду патио будет полностью замощено.
Довольный увиденным, Рамиро пошел дальше и вошел в тот клуатр, откуда вела дверь в его жилище. Другие монахи этим весенним утром обрабатывали монастырские поля перед посевной. Скоро он присоединится к ним, но сначала…
Он спустился в подвал, где держали еретиков и то, что Торквемада любил называть «орудиями правды», – дыбу, колесо, тиски для пальцев, испанские сапоги. Аделяра заключили в одну из подземных камер без окон. Охранников не требовалось: двери были толстыми, а замки – прочными.
Он подошел к единственной запертой камере и посмотрел внутрь через забранное прутьями окошко.
– Брат Аделяр? – прошептал он.
В окне показалось лицо Аделяра.
– Рамиро? У вас есть новости? Они решили?
– Прошу прощения. Я ничего не слышал. Чувствую себя ужасно, потому что предал вас.
– Понимаю. Но у вас не было выбора. Возможно, я поступил бы так же. Я не знаю… Не знаю, что на меня нашло. Как будто книга навела на меня чары. Вопреки всякому здравому смыслу, мне надо было ее взять, надо было ее спасти.
Рамиро кивнул. Он хорошо знал это чувство.
Он просунул руку через отверстие в рясе и нащупал мешок, привязанный к его объемному животу. Оттуда он достал небольшой бурдюк.
– Вот, – сказал он, проталкивая бурдюк между прутьями. – Для силы. Для мужества.
Аделяр вытащил пробку и жадно выпил.
– Меня не кормят и дают очень мало воды.
«Каково это? – подумал Рамиро. – Со сколькими людьми вы обошлись точно так же, чтобы они ослабели и скорее признались под пытками?»
Допив вино, Аделяр протолкнул пустой бурдюк через прутья:
– Спасибо. Здесь я не надеялся ни на чью доброту.
– Я оставлю вам хлеба от полуденной трапезы и принесу его.
Аделяр всхлипнул:
– Благослови вас Господь, Рамиро!
– Я должен идти. У меня здесь нет никаких дел, и я не хочу, чтобы меня поймали.
– Да. Идите. Я буду с нетерпением ждать вашего возвращения.
– До свидания, брат.
Поднимаясь на первый этаж, Рамиро уже знал, что у него не будет повода вернуться. Яд в вине убьет Аделяра в течение часа.
Дойдя до библиотеки на третьем этаже, он с облегчением вздохнул. Как обычно, в это время дня она была в его полном распоряжении.
Монах приподнял одну из больших плит в задней части комнаты и посмотрел на «Компендиум Срема», который лежал в специально сделанном углублении. Рамиро провел пальцами по обложке.
«Сколько преступлений я совершил ради тебя…»
Семья Рамиро хранила «Компендиум» с незапамятных времен. Его передавали от отца к старшему сыну в течение бессчетного множества поколений. Но никто ни в одном из этих поколений не создавал книгу. Она просто была.
Рамиро не был старшим в роду, но после битвы при Торо остался единственным сыном. Тогда он утаил «Компендиум» от инквизиции и от всех, кто веками искал его. Но по мере того как инквизиция укреплялась, усиливая свою власть над населением, все глубже и глубже проникая в жизнь тех, до кого могла дотянуться, он начал понимать, что владение этой магической книгой грозит ему смертью. Беспокойство дошло до того, что он осознал: надо изменить все и либо бежать в другую страну, либо спрятаться в пасти зверя.
Он выбрал второе и вступил в орден доминиканцев. «Компендиум» он взял с собой, посчитав, что последнее место, где будут искать еретическую книгу, – монастырь того самого ордена, которому доверена инквизиция. В его семье никогда не исповедовали никакую религию, все просто притворялись христианами, чтобы не выделяться. После пострижения Рамиро обнаружил, что притворяться легко, и спокойно наслаждался безмятежной монашеской жизнью.
Но беспокойство росло. Монах держал книгу под двойным дном своего маленького комода, но, если бы ее нашли, он оказался бы на дыбе. Тогда Рамиро решил, что больше не хочет охранять «Компендиум». Это была семейная традиция, но он не мог и дальше выполнять обет. Требовалось избавиться от книги, спрятать ее для будущих поколений. Но Рамиро не должен был знать, где она спрятана, потому что он не смог бы сопротивляться соблазну выкопать ее и еще раз перелистать. А потом еще раз. И еще раз…
И тогда он завернул книгу, обвязал ее веревкой и отдал плотнику Педро. Он верил, что этот простой человек не нарушит указаний: не разворачивать том и закопать его где угодно, а потом держать это место в полной тайне и не рассказывать о нем никому, даже Рамиро. Педро согласился и торопливо удалился в ночь.
Спустя много дней Рамиро чуть не упал в обморок от изумления, когда Аделяр пригласил его в свою келью, чтобы показать чудесную новую книгу, купленную на рынке.
Педро предал его.
В ту же минуту Рамиро понял, что хочет получить книгу назад. «Компендиум» должен принадлежать ему.
Он притворился, что ничего не знает о книге, и вместе с Аделяром пошел по следу, который привел его к Педро. Войдя один в хибару плотника, он вынул нож из рукава сутаны и ударил хозяина в сердце. Он не чувствовал угрызений совести – ни тогда, ни теперь. Он доверил Педро эту задачу, но плотник предал его самым бесчестным образом – и предательство могло стоить Рамиро жизни.
Рамиро знал из семейных преданий, передававшихся из поколения в поколение, что «Компендиум» не боится воды, огня и металла. Поэтому он так ожесточенно рубил его топором палача: он был уверен, что книга неуязвима.
А потом Аделяр сделал жалкую попытку одурачить их, убедив, что нашел растворитель, способный уничтожить «Компендиум». Торквемада видел плохо, но Рамиро прекрасно знал книгу и сразу распознал фальшивку. После этого оставалось лишь выяснить, где Аделяр спрятал оригинал. Проще всего было вернуть книгу себе. Сделав так, чтобы Торквемада сам обвязал «Компендиум», Рамиро притворился, будто видит падающую звезду. Пока старик рассматривал небо, Рамиро через прорезь в сутане нащупал мешок, где утром прятал вино для Аделяра. Он вынул жестяную подделку и завернул ее так же, как был завернут оригинал. Настоящий «Компендиум» занял место в его мешке, а подделка отправилась в землю.
Рамиро покачал головой. Он лгал ради «Компендиума», предал и убил друга ради него, а потом украл его у самого Великого инквизитора.
«Возможно, ты и вправду из ада, – подумал он, касаясь выпуклых букв. – Смотри, что я сделал из-за тебя».
Но нет, «Компендиум» явился не из ада. Аделяр был прав: его сотворили давным-давно, в допотопные времена. Это действительно было восьмое чудо Древнего мира. Однако от современного мира его следовало скрывать. Не потому, что оно угрожало вере, как сказал Торквемада, – Рамиро не было дела ни до какой веры, – но потому, что мир в нем пока не нуждался.
Он положил книгу на место и направился в поля.
Педро, Аделяр и два релапсо были мертвы. Один взгляд на Торквемаду – и любой скажет, что Великий инквизитор скоро присоединится к ним. Почти безграмотный мориск с рынка не имел понятия, какое сокровище побывало у него в руках. Оставался только Ашер бен Самуэль, но он – конверсо, за которым пристально следит трибунал, и не станет об этом говорить.
Судя по всему, «Компендиум» был в безопасности… по крайней мере, пока.
Семейное предание Рамиро утверждало, что «Компендиум» – орудие судьбы, которому в будущем уготована важная роль. Рамиро снова дал обет сохранить его для будущего. Под полом библиотеки книга была спрятана надежнее, чем в комоде или под каким-нибудь полем. Однажды она найдет предназначенное ей место – и судьба свершится.
Однажды он покинет орден и найдет жену. У него родится сын, который положит начало новой традиции, охраняя «Компендиум».
А пока книга будет принадлежать ему, и только ему. Никто не сможет прикоснуться к ней или прочесть о чудесах, описанных и изображенных внутри ее. Только он. И Рамиро это нравилось.