1944 год.
***
Спал Митька крепко, спал и видел свой высокий бревенчатый дом с маленькими окнами под крышей, и черёмуху у забора, и речку что ручей, и стадо коров мирно пасущихся на лугу в лощине, и капустное поле, и пасеку. Слышал он и мерный гул поездов проносящихся мимо родной деревеньки. Носом пытался уловить запах свежескошенного сена. Видел Митя и мать старушку. Она ласково гладила его по светлым волосам.
– Сынок, вставай, ужо пора….
– Подъём!!! Подъём, мамкины дети!!! – разнеслось громкоголосое по казарме – Ишь ты, все бока отлежали! После войны отоспитесь! – орал во всё горло старшина Фролов.
Митька, вытаращив глаза, подскочил с ещё тёплой постели и вместе со всеми принялся собираться. Стремглав он выбежал на мороз, пару раз поскользнулся на скользкой льдине, но всё же, устоял, а после пополнил собою мальчишеский строй.
Перед курсантами, заложив руки за спину, чуть прихрамывая на правую ногу, уже вышагивал взад и вперёд сам командир, пожилой, усатый вояка.
– Товарищи! – произнёс он, откашлявшись – Сегодня, по распоряжению командующего, запланирован ваш первый тренировочный прыжок с парашютом!!! – чеканил слова Фролов – Прошу всех со всей ответственностью подойти к поставленной боевой задаче! От вас и только от вас зависит…
Какое-то странное чувство волной окатило Митьку, и сердце готово было вырваться в груди.
Ни то чтобы он боялся высоты, нет, ведь прыгал же когда-то с сарая в детстве, да и здесь в учебке с вышки прыгал. «Это вовсе не страх, или всё же он?» – подумал про себя бедолага…
– Вы всё поняли, бойцы? – снова очнулся Митрий от нахлынувших переживаний.
– Дааа – раздалось неуверенное в строю.
– А, совсем забыл. Два человека на кухню…
– Я! – громко выкрикнул Митька, сам от себя не ожидавший такой прыти, и сделал два шаг вперёд.
– Я – вызвался и его друг Стёпка.
– Хорошо – кивнул головой старшина. – Остальным готовится к прыжку.
***
Он сидел на перевёрнутом ведре возле большой посудины с чистой водой и улыбался. Никогда раньше не любил Митька чистить картошку так, как сейчас. Да и надо было ему её чистить, когда не мужицкое это дело. Картохи было много, вся корявая, но Митяя это ничуть не смущало.
«Чтоб она вовек ни кончалась» – думал про себя несостоявшийся парашютист.
– Ты когда с войны домой придёшь, что делать станешь? – прервал мысли товарища взволнованный Стёпка.
Митька взглянул на примостившегося рядом с собою дружка лысого, прыщавого, лопоухого и пожал своими плечами.
– Не знаю, не думал ещё. А ты?
– А я на завод пойду – улыбнулся рассказчик – Знаешь, какая у нас махина? Металлургический! – с гордостью протяжно произнёс он – Там сталь плавят, слыхал?!
– Угу.
– Меня отец ещё пацаном с собой туда брал, так я, как увидел эту печь! А она как живая! А из неё искры, пламя…
И приятель стал красочно описывать свой завод и удивительную печь. Митька же с трудом представлял всё то, о чём говорил его друг. Он и завода то никогда не видел. Зато парень вспомнил свою русскую печку дома, когда они с сестрёнкой забирались на неё в морозы, грелись и рубились на щелбаны в кости. Сестра, боевая девчонка, удачлива, и Митрий постоянно проигрывал ей, за что и получал хорошую порцию щелчков в лоб.
– Да ты не слушаешь меня совсем – обиделся на друга Стёпка.
– Нет, нет мне очень даже интересно – соврал товарищу Митька.
– Ну а теперь ты расскажи что-нибудь о себе…
– А что рассказывать то, окончил школу в соседней деревне, работал в колхозе, а кода восемнадцать стукнуло, на фронт пошёл. Ты знаешь, я б и раньше сбежал да мать не дала. Уцепится, бывало, в меня и кричит: «Митенька, родненький не пущу! Чего хошь со мной делай, не пу-щу!…» Ну, что мне оставалось…
У Митяя навернулась слеза, которую он незаметно смахнул.
– А как ты мыслишь, война скоро закончится? – не унимался с расспросами Стёпа.
– Думаю через год или два…
– Плохо. Сколько ещё народу поубивают эти фашисты проклятые. И как только земля их носит?
Митька пожал плечами.
– Видимо носит…
– Они все сволочи и мерзавцы. И нет им прощения. Все равно правда на земле восторжествует. И мы с тобой до этого ещё доживём.
Сзади к друзьям-неразлучникам незаметно подобрался «Тетеря» – Витька Тетерин.
– Ага, голубчики, развлекаетесь?! – выкрикнул он.
Митька от неожиданности вздрогнул и поднял глаза. А щербатый Витёк, как ни в чём не бывало, подхватив грязный клубень, лихо подбросил его в потолок.
– А прыжки то отменили! – улыбнулся счастливый парень – Погоды нет, говорят, нелётная погода то. Завтра прыгать будем…
«Вот и всё» – подумал про себя Митрий и в глазах у него потемнело.
***
Она приближалась к нему всё ближе и ближе, эта огромная куча снега…
– Ааа! – орал он во всё горло, падая вниз со скоростью ракеты – Ааа! – проносилась перед глазами вся его недолгая жизнь – Ааа! – наконец-то плюхнулся Митька в сугроб всем телом своим не могучим по самые так сказать уши, окончательно потеряв всякий ориентир на местности от ужаса.
– Вот это да!!! – вынырнул он весь белый, как только стропы опустившегося парашюта дёрнули его – Вот это да!!! – вскрикнул Митяй от восторга и побежал что есть мочи по полю подгоняемый ветром за тянущим его куполом.
Наконец он остановился, и, усевшись на снег прямо пятой точкой, стал вспоминать всё, что с ним произошло в последние несколько часов в мельчайших подробностях.
Сегодня он сделал свой первый прыжок, спустившись оттуда, где плывут сейчас облака и летит эта прекрасная птица, запрокинул Митька голову к небу. А главное то, что он вообще это сделал!
– Ну как бойцы, страшно вам? – спрашивал в самолёте всех старшина Фролов.
– Нет! – хорохорился каждый.
«Да уж, нет! – подумал о товарищах Митрий – Прощаются, наверное, с жизнью сидят, а всё туда же! – насупился он – И я дурак тоже хорош. И зачем только в этот десант попёрся? Сидел бы сейчас где-нибудь в окопчике, или в танке с толстенной бронёй, ну или радистом где-нибудь в штабе. Всё ближе к земле то! А теперь иди, вставай, прыгай не знамо с какой высоты. Да что я отказаться не могу что ли в конце то концов?! Ну не заставят же они меня силой?» – последнее о чём успел подумать парень, перед тем как дверь самолёта распахнулась настежь.
«Может, проветрят и снова закроют?» – хватался за соломинку Митька, наблюдая, как пропадают в адском проёме его товарищи один за другим.
– Пошёл!!! – увидел и он перед собой орущего старшину, застыв в двух шагах от края пропасти – Пошёл!!!
Митькин мозг отказывался верить в происходящее, а ноги предательски вели его навстречу погибели, сделав, наконец, третий роковой для него шаг…
– Ааа! – приближалась к нему всё ближе эта огромная куча снега – Ааа! – проносилась перед глазами вся его жизнь – Ааа! – наконец-то плюхнулся он в сугроб всем телом своим не могучим…
– Мить! – трепыхал его кто-то за плечи – Митяй, с тобою всё в порядке?! – наконец различил он лицо Степана – Живой?! – улыбался ему друг – И я тоже живой! – засмеялся он громко – Живой!!!
Парень медленно приходил в себя от потрясения. Всё его нутро пело от счастья. Он обессилено встал и не спеша стал складывать парашют, как учили. Митька гордился собою сейчас. Ведь боится то каждый, главное этот страх перебороть, победить и забыть о нём навсегда…
Забудет ли он свой первый прыжок когда—нибудь?
***
Воинский эшелон вёз их медленно, с длительными остановками, как будто не желая этого делать, вёз по некогда цветущему краю, показывая без прикрас все ужасы случившейся здесь кровавой бойни – разрушенные и сожженные города и сёла, усыпанные снарядами леса и поля, бесконечные холмы и холмики могил русских солдат.
Эшелон вёз их навстречу неизвестности и суровым испытаниям, на смену погибшим, но не покорившимся воинам, вёз из детства на запад, где им предстояло повзрослеть, а может быть и навеки остаться юными…
Сегодня совсем поутих мальчишеский хохот, и чем ближе подъезжали они к фронту, тем серьёзней становились их беззаботные лица.
Митька проводил взглядом железнодорожный переезд и девушку дежурную на нём.
Отчего-то в последнее время он всё чаще представлял себя мёртвым, и смотрел на это как бы со стороны. Невысокий белобрысый паренёк, с широко раскрытыми голубыми глазами, курносым носом, да ямочкой на подбородке лежит бездыханно, наполовину ушедший в сырую землю…
Скрежет тормозов заставил его очнуться от чёрных мыслей. Поезд останавливался на небольшом полустанке, с деревянным домиком вместо вокзала. Станция была немноголюдна. Плохо одетая женщина на перроне предлагала обменять молоко на продукты всем, кто попадался ей на пути. Небольшая группа только что прибывших солдатиков в шинелях мирно беседовала, расположившись на двух деревянных лавочках. Девочка лет семи выгуливала свою тощую пятнистую козу, по лысой ещё лужайке, с островками грязного снега, постоянно читая ей нотации.
– Опять ты ешь что попало? Смотри вон травка молоденькая только что проклюнулась, её жуй!
Тут Митькино внимание привлекло нечто. Он посмотрел чуть дальше и метрах в пятидесяти от станции увидел, забытый и покинутый всеми, подбитый германский танк. Как памятник прошедшим здесь кровопролитным сражениям возвышался он теперь у дороги. Холодное изваяние рук человеческих…
– Братцы, глядите немцы! – крикнул кто-то из новобранцев.
И все разом кинулись на другую сторону вагона смотреть на живых фашистов. Пленные выстраивались в колонну на небольшом пяточке под строгим присмотром конвоя. Вид у них был отнюдь не респектабельный. Обмотанные какими-то тряпками руки и ноги, потрёпанные шинели, платки на головах, а во взгляде читалось не то чтобы раскаяние, но сожаление то уж точно…
– А я думал они совсем другие! – выдал тут Тетеря разочарованно.
– Они и есть другие, просто этим бока намяли! – вспылил внезапно Степан – Что обломали зубы, сволочи?! – неожиданно выкрикнул он в сторону обмороженных – Нате, выкусите! Вот вам, а не Россия! – показал он увесистый кукиш фрицам.
И ребята, поддерживая друга, будто по команде, заголосили. Ожили теперь и другие вагоны.
– А ну отставить! – услышали новобранцы недовольные голоса своих командиров – Отставить!
И среди всеобщего хаоса Митька вдруг увидел, как к пленным подошла девушка в худой фуфайке, старенькой шали и стоптанных ботиночках без шнурков и начала раздавать им кусочки хлеба. Те, побаиваясь, всё же брали чёрные ломтики, а один, закрыв рукой глаза, даже прослезился.
Ребята, наблюдавшие это, постепенно начали утихать.
– Даа, потрепало их… – неожиданно сказал кто-то.
– Нечего было к нам соваться. Их сюда никто не приглашал! – всё также зло парировал Стёпка – Мало они людей то погубили, душегубы проклятые?!
Тут эшелон внезапно тронулся, и всё, что Митька видел сейчас, медленно стало уплывать куда-то вдаль, пока, наконец, совсем не осталось лишь в глубинах его памяти…
***
Несколько месяцев на фронте для парня пролетели незаметно. Война теперь не виделась ему чем-то особенным, экзотическим, она давно уже стала повседневным будничным укладом его жизни. Он не пугался как прежде разрывов снарядов и автоматных очередей. Ходил с товарищами в разведку, вязал языков, пил спирт со всеми на равных и знакомился с заграницей, в которой в мирное время и побывать-то бы никогда не смог. Вот и сегодня стоял бок о бок с друзьями на пороге незнакомого дома, наблюдая забавную картину.
– Хлеба больше неси! Хлеба неси! – прикрикивал старик румын на свою жену – Русских кормить нужно!
И женщина, спохватившись, кинулась к печи за новыми румяными горбушками.
– Глянь, как встречают, – ткнул незаметно Митяя плечистый однополчанин Сашка Дубков – прямо как родители новобрачных – хихикнул лукаво он.
– Радуются, наверное? – предположил Митька.
– Ага, держи карман шире! Боятся, что самосуд над ними учиним за пособничество Гитлеру. Однако ж мы не какие-нибудь фашисты, простых людей не трогаем. Да, отец? – посмотрел служивый в глаза хозяина дома – Пускай живут себе спокойно.
И старик закивал головой, будто понимая, о чём идёт речь.
– Приятельстро! Дружба! – выкрикнул он, улыбаясь, на ломанном русском. – Кушать! – предложил пожилой румын присесть за стол гостям.
И бойцы наконец-то сдвинулись с места. Они быстро расселись на лавки и под прибаутки, да шуточки, тот час приступили к роскошной трапезе.
А закусить сегодня освободителям Европы действительно было чем. На столе красовались мясо и рыба, каши и овощи, пироги и плюшки, а самое главное, невиданный до селе Митькой виноград.
Он, причмокивая, набил себе им полный рот.
– Эх, жаль выпить нечего! – вдруг произнёс во всеуслышание сидевший с ним рядом Серёга Березин – Ну, что, Митяй, – посмотрел он на жующего товарища – придётся тебе опять подсуетиться. Сгоняй—ка по селу, может, есть у кого что?
На неугомонного строго взглянул командир.
– Да дайте ты ему поесть-то спокойно – заворчал Денисыч на подчинённого.
Но Митька уже поднимался с места.
– Щас схожу – сказал парень с набитым ртом и вышел из дома…
Он передвигался по расположению части, как бравый вояка. Пилотка на бок, выправка, грудь колесом. Шутка ли разведчик! Ничего, что соплив ещё, зато с какими людьми воюет! Один Денисыч чего стоит! На вид ему лет пятьдесят, седой наполовину, а вынослив как тридцатилетний. В разведке с первых дней войны, ранен был много раз, а душой не очерствел, не оскоробился. Глянет, бывало, на Митьку так по-доброму и говорит:
– Ты, казачок, в пекло то без дела не лезь, с умом воевать надо……
Ещё был у них в роте рыжий красавец «Дубина» – Сашка Дубков. Прозвище своё получил за крепость фигуры! Однажды вынес на своих плечах из боя двух раненых товарищей.
Мишико грузин – весельчак и балагур, и внешне, несомненно, сын своего народа. Нос с горбинкой, волос чёрный, смуглая кожа и ямочка на подбородке.
Радист Серёга Березин, все звали его «Берёза». «Не был бы ты Березин, был бы ты Есенин!» – частенько подсмеивались над ним ребята за сходство с опальным поэтом.
Сидоренко Микола – украинец, отец большого семейства. Всегда задумчив и серьёзен, он производил впечатление человека невозмутимого и степенного, а опущенные вниз усы, да густые брови придавали его облику ещё большей солидности.
Иосиф Савичев, русский по документам, а так, кто его знает какой национальности? В общем, звали его все Ёсик.
– Митька, тебя Гребенюк вызывает! – услышал парень голос знакомого сержанта, который выходил из медсанчасти, и понял, что сидеть сегодня его ребятам без выпивки.
– Хорошо, иду! – ответил ему Митяй.
Дом, в котором расположился штаб, был когда-то местной управой. Митька ловко вскочил на крыльцо, открыл дверь и ступил внутрь.
– Товарищ гвардии лейтенант, по вашему приказанию прибыл! – вытянулся парень в приветственной позе.
– Хорошо – глянул на него мельком озабоченный командир.
Он сидел за столом без фуражки, уткнувшись в какие-то бумаги, изредка поглаживая лысину на своей голове.
– Вот тебе донесение, – вдруг протянул лейтенант парню пакет – отнесёшь его в штаб дивизии, дорогу тебе покажут. И побыстрее, понял?
– Есть, отнести донесение в штаб дивизии побыстрее! – круто развернулся Митрий на пятках.
Он шёл сначала мимо виноградников, потом по просёлочной дороге. Всё ему здесь напоминало родные места, только климат помягче, да ёлок поменьше, а так собственно так же как и дома. Решив сократить путь, нырнул в лесок. Как же здесь было покойно! Деревья, одетые, словно на бал, радовали своим разноцветным убранством. Не умолкая ни на минуту, щебетали птицы. Где-то в густых кронах дубов стучал по стволу работяга-дятел. Митька улыбнулся и, хотел было засвистеть от удовольствия, как вдруг, что-то вдалеке, привлекло его внимание.
«Зверь, что ль какой? – подумал про себя Митька, остановился и присел за дерево – Да нет, не зверь, человек идёт, крадётся, озирается. Кто бы это мог быть?»
Митяй залёг в высокую траву и стал бесшумно отползать к овражку. Спустившись вниз, выглянул снова и ужаснулся. «А человек то не один. Раз, два, три, четыре,….. восемь. Вот это да! – удивился парень – Не наши точно. Наши так по лесу в тылу не ходят. Камуфляж, автоматы, и говор какой то странный, немецкий что ли говор-то?» Прислушался. «Точно, немцы! Идут мимо, далеко, думаю, меня не заметят. Надо до наших тикать пока эти „туристы“ совсем не ушли!»
Митька, выждав некоторое время, перебежками стал двигаться в сторону своих. «Ну, здесь уж можно и быстрее!» – подумал парень и припустил как знатный спринтер. И уже через несколько минут был в части. Ещё издали он начал кричать:
– Братцы! Немцы в лесу! Немцы!
Его услышали все. Выскочил на крыльцо и Гребенюк.
– Где немцы? – спросил он встревожено.
– В лесочке, здесь неподалёку! Я восемь насчитал!…
– Дорогу показывай! – приказал лейтенант и, махнув рукой подлетевшим Денисычу с ребятами, поспешил следом за Митькой.
– Давно ты их видел-то? – спросил Гребенюк на бегу.
– Минут десять как…
– Значит, далеко уйти не могли! – посмотрел командир на Денисыча.
– Догоним! – сказал тот уверенно.
И разведчики настигли непрошенных гостей километрах в двух от того места, где Митька прятался в овражке. Заметив преследователей, немцы начали отстреливаться.
– Обходить их надо! – крикнул старшина, рассредоточивая людей.
Мишико с Дубиной кинулись направо, Берёза с Ёсиком налево. Стреляя по движущимся мишеням, Митяй бежал прямо, лишь изредка укрываясь от шальных пуль за стволами деревьев.
– Попал! – радостно крикнул он, уложив, наконец, одного фрица.
– Я тэжно, кажись, сняв! – вторил ему Микола из кустов.
Митька услышал рёв машин, подъезжающих со стороны главного штаба. К ним была выслана подмога.
«Ну, теперь точно уж возьмём гансов» – подумал про себя он.
Всё закончилось минут через двадцать. И разведчики пошли осматривать диверсантов, которые, к слову сказать, теперь представляли из себя жалкое зрелище.
– Убито шесть, двое ещё живы – доложил Денисыч лейтенанту.
– Раненых в штаб дивизии отправляйте – скомандовал Гребенюк подчинённому и вдруг повернулся к Митяю. – Донесение то хоть не потерял, герой? – спросил он запыхавшегося парня.
А вот про донесение то Митька совсем и позабыл. Выпучив глаза, он стал рыскать в своей гимнастёрке.
«Где же оно? Где?» – судорожно думал про себя Митя, ощупывая себя всего руками.
Сзади к нему подошёл Мишико.
– Вай, вай, генацвали! – весело произнёс он и похлопал Митьку по пояснице – Да вот же оно, за спиной у тебя!
Ребята все дружно засмеялись.
А Митяй, расстегнув ремень, осторожно извлёк документ и подал его лейтенанту.
– Молодец, красноармеец! Благодарю за бдительность!
– Служу Советскому Союзу! – бойко взмахнул Митька рукой, как пионер на линейке…
***
Короткие часы отдыха на фронте случались не часто. Вот так, чтобы совсем тихо, без грохота пушек и рёва снарядов, без автоматных очередей и стонов тех, кому к несчастью не повезло. Но сегодня был именно такой вечер…
Разведчики внимали голосу Левитана из шипящего, кое-как настроенного приёмника.
– В течение 24 октября наши войска, преодолевая сопротивление и контратаки пехоты и танков противника, с упорными боями овладели рядом сильно укреплённых опорных пунктов…
В Северной Трансильвании наши войска с боями заняли населённые пункты КЭМЭРЗАНА, ТУРЦ, ГЕРЦЕ-МАРЕ… – продолжал перечислять диктор торжественно…
Он спал и не спал с закрытыми глазами, удобно расположившись в блиндаже на лежанке. Видел, как сидит ребёнком на лавочке, а по улице приближается к нему его мать, улыбается, и, протягивая руки свои, зовёт его: «Митенька, сыночек мой, иди сюда».
– Эх! – вздохнул Берёза, лёжа по соседству.
Он опустил на лоб свою пилотку и мечтательно произнёс.
– Вот отвоюю. Думаю, немного уже осталось. Приеду домой, натоплю баньку по-чёрному. Попарюсь дубовым веничком. На кедровых орехах настоянный бальзамчик на камни плесну, а потом его же себе вовнутрь… – погладил Серёга свой живот – Красота!
Ёсик подкинул в железную печурку ещё дровишек.
– Не понимаю я этих самоистязаний – поморщился он худосочный, представив отчаянные шлепки прутьев с листвою по телу. – Неет, баня это не по мне. В ванну бы сейчас занырнуть, да каплю мыльца туда ароматного…
– А мне, что баня, что ванна, всё одно, лишь бы грязь фронтовую с себя смыть – забасил с полным ртом Сашка, ковыряясь ножом в банке с тушёнкой. – Хотя на гражданке-то оно не чище было. Идёшь, бывало, из шахты, сам чёрный как негр, одни глазищи, да зубы белые.
– А я, вы знаете, на даче из леечки полюбливал – крякнул Денисыч из-за стола. – Случалось, тяпочкой намашешься на жаре, вспотеешь, и ну себя обливать!
В блиндаж бесшумно вошёл Микола и, усевшись на топчан, о чём-то сам с собою стал беседовать.
– Дядя Коль, ты чё такой? – спросил его Ёсик.
– Ничёго – ответил сердито Микола. – Хлопцив до сих нема, вот що. А з ними земляк мий. Письмо ёму з дому прийшло, а отдати никому!
Группа Голощапова ушла в разведку ещё два дня назад, вернуться должна была сегодня утром, но увы.
– А у меня там Степка – запереживал за друга и Митька тоже.
Все замолчали, и во взгляде каждого читалось: «Не к добру!»
– А ну, отставить панику! – стал успокаивать парней Денисыч. – Вы ж разведчики, сами знаете, в дороге всякое может случиться – хлопнув себя по коленям, поднялся с места он. – Пойду в штаб всё узнаю. А вы спать давайте ложитесь. Ночью на задание идти…
И командир удалился.
Где-то совсем близко вновь загрохотали пушки, и страшный рёв разнёсся повсюду. Митька выскочил из блиндажа и увидел в сумрачном небе огненные дороги, которые с каждой минутой становились всё ярче. Парень присел на корточки.
– Что это? – спросил он испуганно у присоединившегося к нему Мишико.
– Катюши, дорогой – ответил тот невозмутимо. – Оружие наше новое.
– Вот это да! – вскрикнул Митяй, поднимаясь – Кранты теперь фрицам! – добавил он, заворожённый таким зрелищем, но услышал в ответ лишь грузинскую речь. – Не понял? – переспросил товарища Митька.
– Говорю, не вернуться они, генацвали – перевёл себя Мишико, наблюдая за заревом тоже. – Сердцем чую, уже не вернутся…
***
Их сильно тряхануло пару раз.
– Турбулентность! – крикнул пилот из своей кабины – Погода, ети её мать! – выругался он.
Погода сегодня и вправду подкачала. Холодный дождь с примесью снега, ветер, сбивающий с ног, были здесь обычным явлением в это осеннее время года.
Митька открыл глаза
Напротив мирно посапывал Денисыч. Рядом, держась за поручень, сидел, возвышаясь над ним, Дубина. Мишико, мурлыча свою песню гор, изредка поглядывал в тёмный иллюминатор. Новенький, Лёнька Плотников, теребил свои вязаные перчатки.
В последнее время Митька не находил себе места, постоянно думая о погибшем друге. Это была его первая невосполнимая утрата, не дававшая покоя ни ночью, ни днём.
«Вот так, Степан, не дождалась тебя твоя печь…» – вздыхал он горько.
– Эх, махорочки бы сейчас… – сказал, примостившийся рядом Берёза.
– Я б и от выпить не отказался – вторил Серёге Митяй.
Самолёт подлетал к запланированной точке. Его ещё раз хорошенько тряхнуло.
– На месте! Ступайте, благословясь! – вновь услышали все голос пилота.
Митрий, проверив карабин крепления и рукавицы в карманах, приготовился к затяжному прыжку.
Держась за поручень, Денисыч с трудом, но всё же открыл обледенелую дверь.
– Первый пошёл, второй пошёл, третий пошёл… – последнее, что услышал Митька.
Он снова ухнулся в чёрную бездну. Страх и восторг вновь посетили его. Это захватывающее чувство падения, когда всё кувырком, когда ветер в лицо!
«Один, два, три….» – словно биение своего сердца, считал парень.
Но что-то идёт не так. Нет не с ним. С тем, кто сверху. Митяй заметил это боковым зрением. «Кто там? Это ж Сашка! Он прыгнул из самолёта четвёртым, а теперь отчего то, размахивая руками и ногами, падал камнем вниз. Кажется, у него не раскрылся парашют! Что делать? Что? Ведь я должен что-то сделать?!» – судорожно соображал Митька.
– Десять!
Он дёрнул кольцо. В доли секунд его подбросило наверх, и, изловчившись, Митяй успел ухватить друга за комбинезон. Дубина как утопающий за соломинку, вцепился обеими руками в ноги спасителя и повис на них стокилограммовой гирей.
Раскачиваясь из стороны в сторону, огромный купол поднял их вдвоём.
Митька рванул Сашку за одежду.
– Держись, Сань, держись! – изо всех сил пытался подтянуть он товарища выше, так, что жилы стали лопаться на руках его.
Но всё было напрасно. Дубина продолжал сползать вниз и готов был уже сорваться окончательно.
«Как, как мне ему помочь?! О, чёрт, он такой тяжёлый!» – взмолился Митяй.
Тут Сашка посмотрел на него, будто прощаясь.
– Не смей! – сказал ему Митька – Потерпи ещё чуток, я сейчас…
Он на мгновение оставил Дубину и, быстро расстегнув свой ремень, который носил поверх комбинезона, опустил конец его другу.
– Хватайся!
И Дубина, в последний миг перед падением, всё же успел вцепиться в кожаную портупею.
Теперь всё зависело только от Митьки. Удержит он ремень, друг останется жив, отпустит, Сашка погибнет.
Орать, им было не положено, они на вражеской территории. Слёзы градом катились из глаз Митяя. Ему показалось, что прошла целая вечность. Ещё немного и его усилия окажутся тщетны…
Но нет. Вот оно. Сорок, двадцать, десять, пять метров. Теперь только Митька разжал свои руки. Дубина рухнул на землю. Митя тоже упал, но его тянул парашют. Надо было держать стропы, а одеревеневшие пальцы не слушались…..
Со всех сторон к ним бежали товарищи. Серёга осматривал Сашку. Денисыч рванул к Митяю.
– Ну, силён, казачок, силён! Такого богатыря удержать! Молодец парень….
Митька обессиленный лежал на земле и выл. Знал он, сколько ребят погибало не в бою, не на задании, а вот так, во время прыжка…. Костьми в землю входили, спины ломали. Знал, но не был готов…
– Ничего, Дмитрий, ничего. Вставай. Пошли. Нам ещё за друга твоего, за Стёпку, отомстить нужно…
***
Солнце, целый день лишь изредка выглядывавшее из-за туч, наконец-то полностью показалось, окрасив горизонт красным. Где-то в зарослях дубняка тревожно заукала глазастая. Далёкие раскаты орудий не умолкали уже несколько часов к ряду.
Он удобно расположился верхом на турнике на опушке леса и стал перечитывать своё творение.
«Здравствуй дорогая мама. Пишет тебе с фронта твой сын. Как ты живёшь? Здорова ли? Я служу хорошо. Наши войска продвигаются вглубь Европы и уже заняли Молдавию, разбили румын, теперь в Венгрии. Вчера мы с товарищами вернулись с задания. Взяли языка и добыли ценные для нашей армии сведения. Не переживай за меня, я не ранен и не болен. Как там мои дорогие сёстры? Передавай им огромный привет. Передавай так же привет всем родным и знакомым, каких знаю. Кланяюсь. Целую. Твой Митя».
Сегодня у Митрия был День рождения. Так совпало, что он родился в день, когда все советские люди праздновали очередную годовщину революции. По этому поводу, вечером в роте намечалось небольшое застолье, а сейчас он решил отписать домой.
Митька свернул маленький треугольничек – всего несколько слов, но как же он нужен тем, кто его любит и помнит. Ныло сердце от воспоминаний о детстве, о мирной жизни. Он представил, как всем селом деревенские будут перечитывать это письмо, и как мамочка будет плакать.
– Ну что, Мить? Говорят ты у нас именинник? – окликнул парня Денисыч. – Дай угадаю…. двадцать?
– Нееет, Семён Петрович, девятнадцать – покраснел Митяй.
– Нууу… Да ты большой совсем. Мужик! – улыбнулся мужчина.
Митька засмущался ещё больше, а старшина, похлопав юнца по плечу, произнёс:
– Всё, пойдём. Ребята уже заждались.
Двинулись служивые к старенькой сторожке на опушке леса.
Застолье было скромным – на длинном столе чёрный хлеб, консервы, да спирт.
Первым железную кружку поднял лейтенант Гребенюк.
– Сегодня, товарищи бойцы, мы имеем с вами двойной праздник – сообщил он официально, поправляя свою гимнастёрку – Во-первых, двадцать седьмая годовщина октябрьской революции….
– Урааа! – закричали бойцы.
– Во-вторых, в наших рядах именинник. Поздравляю, Дмитрий. Пусть Родина гордится тобой.
Ребята стали хлопать и обнимать Митьку так, что он совсем застеснялся.
– Ну, это ещё не всё – сказал командир. – Вот тебе от нас скромные подарки….
И товарищи начали протягивать другу кто фляжку, кто мыла кусок, кто варежки, кто новые портянки….
– Поздравляем, Мить, поздравляем – неслось отовсюду.
И Митрий снова краснел. Однако ему ужасно приятно было осознавать, что сослуживцы его так ценят и любят.
– Ну что вы, не надо….
– Бери, бери, джигит, – произнёс Мишико – на войне всё пригодится! – потрепал товарищ волосы парня.
А командир продолжил.
– Ну, а теперь, выпьем, за праздник и за нашего Митьку! – предложил лейтенант.
И все стали чокаться кружками с виновником торжества.
– За тебя, дорогой. Будь здоров!
После закуси, да разговоров застольных слово взял уже Сашка Дубков.
– У меня встречный тост, братцы! – произнёс он серьёзно – Давайте выпьем за победу. За то, чтобы каждый из нас, не смотря ни на что, выжил на этой проклятой войне и вернулся домой к своим родным, ну или к тем, кто остался. И чтобы мы разбили эту фашистскую гадину. Должна же быть высшая справедливость на свете?
И разведчики как один замолчали. О чём думал каждый из них?
Денисыч, наверное, вспоминал двух своих сыновей, погибших на фронте. Лёнька – мать и сестрёнку, умерших от голода в Ленинграде. Микола всю свою семью, расстрелянную фашистами в Бабьем Яру. Детдомовец Сашка – брата, повешенного немцами за связь с партизанами. Мишико – отца, погибшего под Сталинградом. Ёсик – отца и мать, угнанных в Германию.
О чём думал каждый из них?
– Ээээх! – развернул меха гармошки «Берёза».
Бьётся в тесной печурке огонь
На поленьях смола, как слеза.
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза…
Митьке сделалось хорошо и покойно. От выпитого спирта кружилась голова, и ноги чуть-чуть онемели. Он, облокотившись на руку, с удовольствием слушал поющих товарищей и был счастлив от того, что встретил их в своей жизни, таких разных, но таких близких его сердцу.
– Иди, отдохни, Мить – предложил ему тихо Денисыч.
– Да, да – ответил Митька и, покачиваясь, не спеша побрёл спать…