Люба.
Горячие пальцы Мира перебирают мои спутанные длинные волосы, а влажное дыхание обжигает висок. Уже все закончилось, но мы не разжимаем объятий. Слизываю капельки пота с верхней губы рыжего засранца и глажу ссадины на щеках от моих ударов. Черт, какая же я несдержанная! На шее Мира след от моих губ, а на плечах царапины, но он словно не замечает этого.
– Я хочу встречаться. – Голос мужчины пробирает до костей.
Неужели это произносит Мир? Гладит мою влажную спину, прижимая к твёрдой мускулистой груди и просит о свидании?
– Тебя устроит моя квартира, Любаша? Или предпочитаешь свою территорию? – замираю под руками парня от ощущения внезапного холода.
– Что? – отстраняюсь я, словно обжегшись. Боголюбов криво ухмыляется, продолжая лениво поглаживать мои плечи. – Ты предлагаешь не встречаться, Мир, а трахаться в свободное от работы время.
– Да, пускай так, пончик, и что в этом плохого? – Слова Боголюбова сбрасывают меня в пропасть самобичевания и жгучего стыда.
– Не называй меня так, я давно не пончик.
– Извини, детка.
– И так тоже. – Горло перехватывает досада на собственную дурь и похоть. Я слишком хорошо знаю, какого это – гореть в огне и снова лечу на него, как глупый мотылёк… Не в силах выдержать его взгляд, опускаю глаза на свои влажные бёдра. – Боголюбов, ты гинеколог или как?
– Или кто.
– Или где!
– Прости, детка, не ожидал, что так получится. Я напишу тебе название препарата и… ничего не будет. В остальном я здоров, тебе не о чем беспокоиться. Надеюсь, мне тоже. Ты же не со всеми такая беспечная? А, крошка? – обольстительно-лениво произносит он.
– Пошёл ты.
– Чего ты хочешь? Тебе нужны прогулки под луной и ухаживания? Тебе недостаёт их от того, кто дал тебе все это? – хрипло произносит Мир, окидывая взглядом кабинет. – Я не вчера родился, Любовь Петровна. Лучше бы вместо всяких цацок трахал тебя как следует.
– Боголюбов, уходи. Уходи, пока я не разбила тебе нос. – Выдавливаю я, ощущая как воздух покидает легкие, а перед глазами хаотично пляшут чёрные мушки.
– Уйду.
Отрезвляюще. Больно. Честно. Мир подбирает лежащий на полу пиджак и надевает его прямо на голое тело. Скомканную сорочку сует в карман.
– Мое предложение в силе. – Бросает сквозь зубы, потянувшись ладонью к рукоятке двери.
Я нащупываю пухлый блокнот на столе и запускаю в Боголюбова…
***
Пронизывающий холодный ветер взвивает полы длинного чёрного пальто и мои распущенные спутанные волосы. Под тонкими подошвами туфелек хрустит иней: я так торопилась поскорее покинуть кабинет, что забыла переобуться.
Парковку заметает снегом. Крыша моей ласточки сплошь покрыта слоем колких снежинок. Запускаю двигатель, включаю подогрев сидений и дворники. Щетки для чистки снега у меня, конечно же, нет, и этот факт обостряет чувство собственной беспомощности, служит последней каплей, переполнившей обиженное сердце.
Опускаю голову на руль и горько плачу. Ледяные капли барабанят в крышу, струятся по стеклу и, кажется, достают до самого сердца, омывая его.
Чертов Боголюбов! Бессовестный хам! Ненавижу! Как бы больно ни звучали его слова, Мир прав: я поступила, как разменивающая себя направо и налево, дешевка. И тогда, и сейчас. Выбрала короткий и яркий миг счастья, в огне которого сгорела сама…
Я могу обманывать себя, казаться взрослой и самостоятельной, сильной, убеждать себя, что наши жизни с Мирославом, однажды пересекшись, разошлись навсегда, но не проходит и дня, чтобы я не вспомнила о парне.
Отчего же его слова так ранят? Мучают мятежное сердце, рвущееся к тому, кто однажды причинил боль?
Он обесценил меня, как специалиста, вот в чем дело. Посчитал мою должность и красивый кабинет приложением к влиятельным мужским брюкам, опекающим меня. Поставил общепринятый мужской диагноз всем успешным женщинам в моем лице. Что же, доктор Боголюбов, я не намерена оправдываться и убеждать вас в своей состоятельности. Как и соглашаться на ваше унизительное предложение. Согласна, странное умозаключение от той, которая когда-то первой призналась в любви и предложила парню себя. Но я другая, черт возьми!
Вытираю влажные глаза салфеткой, расчёсываю волосы и заплетаю их в хвост. От меня пахнет рыжим мерзавцем, он словно пометил меня собой: руки, губы, шея впитали дурманящий запах парфюма и дорогого табака… Да здравствуют антитела к другим мужчинам от доктора Боголюбова! Кровь бурлит и разносит по венам сладость от пережитой близости, почти сразу же сменяющейся горечью вины. Я как истинная для альфы, твою же мать! Если бы не читала фэнтезийных любовных романов, никогда не поверила, что такое возможно.
– Любовь Петровна, ты не забыла обо мне? – строго произносит Александра Георгиевна в динамик. Телефонный звонок заставляет вздрогнуть.
– Простите, но я, наверное, не приду. Хочу побыть одна. Спасибо вам. – Издаю жалкий всхлип.
– Не дури, Любаша. Что случилось? Тебя обидели?
– Я получила ровно такое обращение, какое заслужила. – Произношу все так же жалко.
– Опять он, да? Тот парень, из-за которого ты не можешь ни с кем встречаться? Люба, ты зациклилась на том, кто этого совсем не заслуживает. Убедила себя в несуществующих чувствах. Может, дело в другом, а тебе просто так удобно? Ты используешь парня, как ширму, боишься посмотреть своим страхам в глаза.
– Я отдала своё сердце два года назад, Александра Георгиевна. Другого нет… чтобы затевать отношения с кем-либо.
– Так не бывает, упрямая ты девчонка! Ты же его совсем не знаешь.
– Вы и любовь можете подогнать под стандарты, а, Александра Георгиевна? Абсолютно точно уверены, как она должна появляться в сердце?
– Есть исключения, Любаша, – примирительно вздыхает мозгоправ, шурша листиками блокнота в динамик. – Ты сильная, девочка. Очень сильная. И умная. Он и мизинца твоего не стоит… Трус этот. Так и будешь ходить по земле – влюблённая и одинокая?
– Значит, так и буду.
– А кому от этого будет легче? Он живет своей жизнью, и плевать хотел…
Непохож был сегодня Боголюбов на того, кому плевать. Хочется ухмыльнуться в ответ Александре Георгиевне, рассказать, как он целовал меня, с какой жадностью подчинял, как яростно брал… На мгновение допустить мысль, что я была не просто одной из подвернувшихся ему этим вечером баб.
– Он предложил встречаться. – Хрипло выдавливаю я.
На том конце провода воцаряется тишина. Похоже, от переполняющих мыслей в голове Александры Георгиевны случается какая-то поломка.
– Вот оно что? И почему ты плачешь? Любаша, приезжай. Чего мы по телефону болтаем, как подруги? Я, всё-таки, твой психолог. – Подчеркивает она с гордостью.
– Не хочу объяснять почему… Я простая девчонка, Александра Георгиевна. Мне хочется напиться, купить килограмм мороженого и плакать под грустные фильмы на плече у подруги. Никакая я не сильная.
– О боже! Нам ещё заедания стресса не хватало, Любаша. Тебе не жалко потраченных на похудение двух лет?
Я уже не слушаю ее. Конечно, я благодарна Савской за помощь, но сейчас я выпускаю на волю слабость и смело смотрю ей в лицо.
– Александра Георгиевна, я признаю свои недостатки.
– Любаша, слабости и несовершенства делают женщину человечнее. Купи бутылочку вина и мороженое, детка. И смотри до рассвета грустные фильмы. Дай-ка вспомнить… Хатико, Титаник, Дневник памяти… – произносит Савская. Я не вижу ее, но почти уверена, что она расслабленно лежит на софе и потягивает кофе из фарфоровой чашки. – Доктор разрешает!
За что я уважаю своего психолога, так это за чуткость. Она чувствует клиента на расстоянии, понимая, что в минуты острого стресса ее нравоучения, мягко говоря, вызывают раздражение. Александра Георгиевна оторвётся на мне в другое, более благоприятное для беседы время.
Пятничный вечер походит на фейерверк. Из кафе и клубов гремит битами музыка, улицы наполняются машинами и людьми, даже огни вывесок и уличное освещение играют более яркими красками, нежели в другой будний день. Люди, как запертые в неволе животные, вырываются на свободу из душных офисов, чтобы забыться в алкогольном дурмане и чужих объятиях.
Моя оранжевая «морковка» резво снуёт между машин по освещенным городским улицам. Я купила ее три месяца назад, воспользовавшись автокредитом. Да, пускай так, но плачу я за тачку сама, как и за съёмную квартиру. Ещё и родителям умудряюсь помогать. С чего Боголюбов взял, что меня кто-то содержит? Савская права – он не стоит моих слез. И я не позволю себя обесценивать.
Паркуюсь возле супермаркета и с чистой совестью исполняю наказ психолога: покупаю килограмм шоколадного мороженого.
Спасибо вам за комментарии! Дальше будет ещё интереснее)