Победы над карфагенянами и греками фактически превратили Римскую республику в глобальную империю. Однако через несколько десятков лет грянул кризис, который будет продолжаться бóльшую часть следующего века и в итоге приведет к ее падению.
Одной из самых больших проблем, которые предстояло решать Риму, была его система землевладения. Присутствие в Италии Ганнибала с 218 по 203 гг. до н. э. – когда не прекращались захваты территорий и военные действия – привело не только к разрушению 400 городов (как хвастался сам полководец), но и к разорению сельскохозяйственных угодий: обе стороны сжигали посевы, убивали скот, учиняли расправы над местным населением. Все эти обстоятельства согнали с земли многих мелких фермеров, особенно на юге, где базировалось карфагенское войско. Их места в итоге заняли гораздо более крупные и богатые собственники, которые, поглотив огромные участки общественных земель, открыто смеялись над правилом «не больше 500 югеров (125 га) пахотной земли на человека»[8]. В 130-е гг. до н. э. попытку земельной реформы предпринял политик Тиберий Гракх, внук Сципиона Африканского. Он выступал за обязательное соблюдение закона о 500 югерах и более справедливое перераспределение захваченных территорий между бедными безземельными крестьянами. Его планы не понравились крупным землевладельцам и многим сенаторам (очень часто это были одни и те же люди). Его реформаторская деятельность внезапно оборвалась в 133 г. до н. э.: Гракха до смерти забили ножкой стула в сенате, тело выбросили в Тибр. Впервые за много веков в Риме произошло политическое убийство – мрачное предзнаменование грядущих событий.
Еще более серьезную угрозу, как и в прежние времена, представляли для республики войны с соседями. Мы уже видели, как успешно Рим воплощал в жизнь стратегию военных союзов, объединяя таким образом разношерстные племена, города и политические сообщества полуострова под своей властью. Данная коалиция периодически проходила суровую проверку на прочность – когда случалось что-то вроде вторжения Ганнибала, – но наиболее опасным испытанием стала так называемая Союзническая война в начале I в. до н. э. Которая закончилась, в сущности, объединением Италии на культурном, языковом и политическом уровнях.
В этой войне те самые соции, союзники, поднялись против Рима. Они требовали, в частности, римского гражданства – прав и привилегий, которые снобы-римляне ревностно от них оберегали, пренебрежительно называя своих союзников peregrini («иностранцы»). Гражданство сделалось важным вопросом во времена Тиберия Гракха: только римские граждане – не союзники – могли претендовать на получение земли по проекту его реформ. Восстание начали в 91 г. до н. э. марсы, оскскоговорящее племя, главный город которого, Маррувий, находился в 110 км к востоку от Рима. К ним вскоре присоединились другие племена: пицены, вестины, марруцины и самниты. Иногда этот конфликт называют Италийской войной с Римом: союзники, чтобы одним словом обозначить свое единство и противопоставить его Риму, начали называть свои земли «Италия». И тут мы обнаруживаем, помимо мифического царя Итала, другое, и более вероятное происхождение этого названия. Дело либо в архаичном оскском víteliú (от санскритского vatsá), что значит «теленок», либо в греческом ἰταλοί: «Поскольку быки, – позже отмечал один римский автор, – каковых в Италии было множество и для прокорма которых существовали многочисленные пастбища, по-древнегречески назывались ι̉ταλοί»[9] [1]. Более того, птицы и звери, включая быков, волов и телят, служили оскскоязычным народам тотемами. В любом случае, в 90 г. до н. э. восставшие дали ничем больше не примечательному городу в 160 км восточнее Рима, Корфиниуму, громкое новое имя – Италия. Там они разместили правительство и планировали сделать город своей столицей, когда Рим падет. Даже чеканили монету, на которой оскский бык попирал римскую волчицу.
Союзническая война собрала свою кровавую жатву с обеих сторон. По подсчетам историка Веллея Патеркула, чей прадед воевал на стороне Италийской коалиции, за два года погибло 300 000 человек. Наверняка это преувеличение, однако, выйдя из кровавого тупика, Рим согласился предоставлять союзникам гражданство. Теперь все на полуострове к югу от По будут гражданами Рима, частью единого политического пространства с одинаковыми правами и привилегиями. И еще – с все более и более унифицирующимся языком: скоро латынь распространится повсеместно, а различные оскские диалекты вымрут в ближайшие десятилетия. Единственный язык, который переживет доминирование латыни, особенно в городах Великой Греции и в среде образованных римлян, это греческий.
«Италия» была побеждена, но из пролитой крови родилась новая Италия. Всего через несколько десятков лет после Союзнической войны оратор и государственный деятель Цицерон произнесет речь, в которой заявит, что слава Рима и римлян построена на признании – и это доказано примером Ромула и сабинян – что «наше государство надо увеличивать, принимая в него даже врагов»[10] [2]. Традиционные враги Рима, такие как самниты, тоже становились его гражданами. Тем не менее единство на полуострове, да и внутри самого Рима, все еще оставалось хрупким и неустойчивым. Десятилетия, последовавшие за Союзнической войной, отмечены смертельными схватками между авторитарными военными лидерами, которые в конце концов столкнули Римскую республику в пропасть.
Этим лидерам очень помогли реформы, проводившиеся в римской армии в последнюю декаду II в. до н. э. полководцем и государственным деятелем Гаем Марием. Римская военная машина раньше функционировала за счет рекрутских наборов (слово «легион» – войсковая единица, состоявшая примерно из 4500 пехотинцев – происходит от корня leg-, «собирать»). Но учитывая, что солдатам приходилось самим покупать себе еду и вооружение, получая при этом лишь небольшую стипендию, бедные и неимущие исключались из службы. Захват Римом территорий в Испании, Африке и Греции требовал длительных походов и постоянного военного присутствия – это было совершенно неприемлемо для рекрутов в обычной армии, которым требовалось возвращаться домой, к сельскому хозяйству и бизнесу. Марий начал реформы, чтобы открыть военную службу для бедных, которым полагались не только победные трофеи, но и земля по окончании служения. Обеспечение войска подобными наградами (делавшими войну и покорение новых территорий совершенно необходимыми) стало обязанностью не государства, но полководца, которому легионы приносили присягу. Таким образом, появились более профессиональные, но по сути частные армии: они состояли из тысяч воинственных мужчин, поклявшихся в верности не Риму, а своему командиру.
Вскоре Гай Марий на себе ощутил последствия собственных реформ. Первое большое противостояние произошло в начале 80-х гг. до н. э. – между ним и его бывшим заместителем, Луцием Корнелием Суллой. Повод – выяснение, кто должен возглавить кампанию против Митридата VI, царя эллинистического Понта, обширной территории, включавшей значительную часть современной Турции и все побережье Черного моря. Сулла в итоге одержал над Марием верх благодаря исключительной жестокости в кровопролитной гражданской войне с огромным количеством жертв. В 81 г. до н. э. он провозгласил себя диктатором (древний, но редко употреблявшийся на практике титул) с широкими полномочиями, сделавшими его единоличным правителем римского мира. И эту высочайшую позицию он, как ни удивительно, через два года оставил, вернув власть сенату и народу.
Однако мир и стабильность так и не пришли в Римскую республику – скоро начался очередной раунд борьбы за власть. Одной из сторон выступил бывший союзник Суллы, Гней Помпей. Мало кто из смертных обладал таким несокрушимым чувством собственного величия. Большой поклонник Александра Македонского, Помпей добавил «Магнус» (Magnus, «великий») к своему имени, когда ему было всего 25, – показатель далеких устремлений и весьма высокой самооценки. После жестоких операций на Сицилии и в Африке у него появилось еще одно прозвище: adulescentulus carnifex («молодой мясник»). Он еще упрочил свою людоедскую славу в 71 г. до н. э., когда распял вдоль Виа Аппиа тысячи беглых рабов, подавив их восстание под предводительством гладиатора Спартака. Величайший же триумф Помпея случился на Востоке: он захватил Иерусалим, сделал Сирию римской провинцией и основал 39 городов, один из которых – в характерном припадке скромности – назвал «Помпейополис».
Успех Помпея в Азии и его популярность у римлян всполошили многих сенаторов, которые в итоге отклонили требование утвердить его начинания на Востоке и раздать ветеранам, как и было обещано, участки земли. Для достижения своих целей Помпей около 60 г. до н. э. (точная дата до сих пор обсуждается) вступил в альянс с другим амбициозным командиром и ловким политиком, которого опасались аристократы в Сенате, – Гаем Юлием Цезарем.
Родившийся в 100 г. до н. э. в семье знатного, но обедневшего рода, Цезарь приходился племянником Гаю Марию. Он также считал себя потомком Анка Марция, четвертого древнеримского царя, и не кого-нибудь, а самой Венеры – что даровало, как он утверждал, власть, присущую царям, и почтение, подобающее богам. К сорока годам он был восходящей политической звездой, пугавшей сенаторов весьма энергичным самопиаром. К этой коалиции добавилась и третья сторона: Цезарь, задействовав свои недюжинные дипломатические способности, помирил Помпея с Марком Лицинием Крассом, бывшим конкурентом Помпея, которого тот глубоко оскорбил, присвоив себе победу над Спартаком. Этот тайный союз мы (но не современники событий) знаем как Первый триумвират – бригаду «на троих», сочетание политического чутья Цезаря, военного авторитета Помпея и огромного состояния Красса, определенно, самого богатого человека в Риме.
Союз в итоге распался. Красс сошел со сцены в 55 г. до н. э., когда он, мечтая добиться военных триумфов «как у Помпея» и грохоча доспехами семи легионов, двинулся на Восток, чтобы атаковать парфян, империя которых простиралась по территории сегодняшних Ирана и Ирака. Вместо желанного успеха Красс нашел свою смерть на поле боя в Месопотамии, и парфяне использовали его голову как реквизит в одной из постановок Еврипида. Цезарь в своих военных кампаниях преуспел значительно больше. Он пошел маршем на север Альп и провел большую часть следующего десятилетия в Галльских войнах с кельтскими племенами. Обширные территории – в том числе сегодняшние северные регионы Франция и Бельгия – перешли под контроль Рима. Это стоило, по оценкам античных источников, порядка миллиона жизней. Повторяя азиатские успехи Помпея, он обзавелся замашками царя. Вскоре уже Помпей завидовал триумфам Цезаря: последние несколько лет он занимался гораздо более скромными делами из серии «хлеба и зрелищ» – организовывал поставки зерна и поединки диких зверей.
После завоеваний в Галлии Цезарь получил от сената приказ вернуться в Рим, предварительно сложив с себя полномочия командующего и распустив войско (этого требовали от всех полководцев, ступавших на римскую землю) – таков был проверенный временем способ предотвратить захват власти возвращавшимися из похода военными. Преодолев со своими закаленными в боях легионами Альпийские хребты, предположительно, в начале января 49 г. до н. э., Цезарь совершил один из самых знаменитых в истории переходов границы. Хотя начиналось все неблагоприятно: в сумерках он взял нескольких мулов, принадлежавших местной пекарне, и двинулся в путь, чтобы присоединиться к своему войску, однако вскоре факелы погасли и он сбился с дороги и какое-то время блуждал по темным тропам, пока не нашел проводника. А когда наконец добрался до границы с Италией, которую символизировала речка с названием Рубикон (вода в ней была рубиново-красноватого цвета), полководец произнес свою первую крылатую фразу: «Жребий брошен!» (по другой версии – «Да будет брошен жребий!»). Его 13-й легион, вооруженный до зубов, ступил на римскую территорию. Это вызвало такую панику, что римляне побежали из города, дабы укрыться в безопасности деревень, а деревенские бросились в город, ища безопасности там.
Помпей заверил сенат, что его войска будут биться с Цезарем, но они так и не появились – основная их часть была в тот момент в Испании, – и он, как и большинство сенаторов, тоже в панике бежал из Рима. Далее Цезарь долго и упорно преследовал Помпея: сначала через весь полуостров, по Виа Аппиа, от Рима до Брундизия (Бриндизи), потом – через Ионическое море в Греции (там, в Фарсалии, Цезарь наголову разбил войско своего противника) и до самого Египта. Там закончилась великолепная карьера Гнея Помпея – на морском берегу, по приказу 15-летнего правителя Птолемея XIII, брата Клеопатры: позже он преподнесет Цезарю в подарок голову его врага. А хитрая Клеопатра в качестве подарка презентует римскому полководцу саму себя: ее тайно пронесут к нему во дворец, завернутую в ковер. Впоследствии она родит сына с именем Цезарион (с греческого «Маленький Цезарь»).
Помпей и Красс погибли, и притязаниям Цезаря больше никто не угрожал. Вернувшись в Рим, он сел в сенате на золотой трон и завел привычку наряжаться в лиловую тогу (такую носили этрусские цари). Его профиль украшал римские монеты, его статуи – римские храмы. Однажды во время праздника на Форуме восседавшему на троне Цезарю преподнесли корону, однако окружающие не выразили восторга и он вынужден был поспешно устроить маленький спектакль «Отказ от короны». Но пристрастился носить лавровый венок, прикрывавший его лысеющую голову. А хуже всего, по мнению его оппонентов, принял титул dictator perpetuo («пожизненный диктатор») – это мало чем отличалось от позиции монарха. Само название поста заставляло сомневаться, что он когда-нибудь отдаст власть, как Сулла.
Непомерные амбиции Цезаря и радикальное сползание к единоличному правлению оказались для многих в Риме перебором. Заговор против него, в котором участвовало шестьдесят сенаторов, подготовили люди, которых Цезарь называл «бледными и тощими»[11] [3]: Гай Кассий Лонгин и Марк Юний Брут, последний – предположительно потомок Брута, основавшего Римскую республику. Покушение было совершено в одну из самых знаменитых дат в истории – мартовские иды (15 марта) 44 г. до н. э. В тот день он шел в сенат, который временно заседал в великолепном театре Помпея, потому что здание Сената сгорело восемью годами ранее во время ожесточенной стычки между враждующими фракциями. Там заговорщики нанесли ему двадцать три удара кинжалами. Единственным, от кого диктатор не пытался защищаться, был Брут, ранивший его в область паха. По словам историка Светония, Цезарь вымолвил при этом не «И ты, Брут?» на латыни (Et tu, Brute?), о чем все мы знаем благодаря Шекспиру, а произнес по-гречески: «И ты, дитя мое?» (καὶ σύ, τέκνον) [4]. (Ходили слухи, что Брут был незаконнорожденным сыном Цезаря.) После чего рухнул перед забрызганным кровью пьедесталом статуи Помпея.
Мотивы заговорщиков обсуждаются уже больше двух тысячелетий. Их действия оправдываются и осуждаются. Было ли это подлым убийством или идеалистическим патриотическим актом, который совершил Брут, «самый знатный из римлян»? Античные источники сообщают, что побуждения у убийц были самые разные, и не обязательно возвышенные. Многими двигало недовольство тем, что Цезарь – на самом деле или нет – мешал их карьерному росту. Брута могли толкнуть на этот шаг личные причины: обиды, нанесенные Цезарем его матери, Сервилии, которая долгое время была любовницей диктатора. Как бы там ни было, разнообразие и – в некоторых случаях – ничтожность резонов заговорщиков указывали на то, что у них не имелось ни единой цели, ни внятного плана восстановить Римскую республику после смерти Цезаря. Поэтому неудивительно, что за убийством последовало еще 12 лет хаоса и насилия.