Поговорив с Осташовым, Василий Наводничий небрежным движением нахлобучил трубку на старомодный телефонный аппарат с крутящимся диском, который был украшен позолоченной эмблемой в виде герба СССР. В советские годы такие аппараты цвета слоновой кости были символом причастности к высшей власти, ибо принадлежали «Кремлевке» – кремлевской АТС, которая обслуживала отдельную защищенную телефонную сеть для высоких начальников.
Рядом с телефоном на столе перед Василием лежал ворох бумаг и чертежей. Он протянул руку, взял первый попавшийся лист и, не поднося его ближе к лицу, прочел набранное крупным шрифтом название документа: «Плановый ремонт Большого Кремлевского Дворца». Тут же сбоку значилось: «Согласовано. Заместитель коменданта Кремля В. В. Десятов». Дальше следовал разбитый на пункты текст, который Василия не заинтересовал. Бумага упала на стол.
Кроме фотографа, в кабинете никого не было.
Наводничий посмотрел на свои наручные часы, недовольно хмыкнул и подошел к окну.
Перед ним открылась небольшая площадь, за которой белела Колокольня Ивана Великого и Церковь двенадцати апостолов; между ними виднелся строгий Успенский собор. Чуть ближе – металлические монстры: Царь-колокол с отбитой губой и Царь-пушка с бутафорскими ядрами. Обычной толпы зевак рядом с экспонатами не наблюдалось, в этот день Кремль был закрыт для туристов.
На правом краю площади появились два бронированных лимузина марки «ЗИЛ», сопровождаемые двумя вороными «волгами» с синими маячками на крышах. Строго шурша шинами, автомобили миновали площадь, свернули направо, за Царь-колокол, и укатили в сторону Боровицких ворот.
– Все, папа уехал, – сказал, войдя в кабинет, энергичный человек лет пятидесяти в сером костюме. Наводничий шагнул навстречу.
– О, Валерий Викторович. Наконец-то.
– Извини, Вась, что пришлось ждать. Зато теперь сможешь пофотографировать. Кот из дома – мыши в пляс.
– Вы тут, в Кремле, Ельцина папой называете?
– Ну а кого? – Валерий Викторович уселся в кресло, в котором до этого сидел Наводничий, брякнул на стол какую-то железяку и стал перебирать бумаги. – Он нам отец родной, кормилец и поилец.
– А также выпивалец и закусец.
– Ну-ну! Ты, давай, это… поскромней. Эти каменные стены метровой толщины, но слышимость – как будто они из бумаги. Понимаешь, о чем я?
– Прослушка? Да ладно вам, сейчас свобода слова.
– Это с вас, с журналистов, спроса нет, а мы люди служивые. Так, всё, не отвлекай меня. Насчет твоей съемки я команду уже дал, только мне надо еще один звоночек сделать.
Наводничий зашел с другой стороны стола и сел на стул.
– Вы бы сменили герб-то на телефоне, – сказал он. – Пора уже двуглавым все обклеивать.
– Команда поступит – заменим, – ответил Валерий Викторович и заговорил в телефонную трубку:
– Алле, это я, Десятов. Как дела? У меня тоже потихоньку. Послушай, Алексеич, ты какой брус мне отправил? Нет, не пятьдесят на пятьдесят, а сорок на сорок. Я только что видел, что там ребята разгружают. Ладно, сорок на сорок тоже пригодится. Ну а что ж теперь, туда-сюда возить? Я это дело сейчас оформлю. А пятьдесят на пятьдесят ты мне – сегодня же. Ну, всё, привет жене.
Десятов положил трубку и, нахмуренный, видимо, все еще думая о проблемах с брусом, взял со стола железяку. Это был обычный, хотя и довольно крупный шпингалет.
– Пойдем? – спросил Наводничий.
– Да, – сказал Валерий Викторович, не двигаясь, однако, с места. Он принялся с сопением разгребать на столе бумаги. – Что-то я еще хотел, какой-то документ… А знаешь, между прочим, что это за шпингалет? Историческая ценность.
Василий взял шпингалет и стал осматривать его со всех сторон.
– Это?
– Знаешь, он откуда? С веранды, которую для Ленина на крыше построили. Ну, еще в те времена.
– Я эту историю знаю, я, вообще-то, истфак МГУ окончил. Ильич на этой веранде воздухом дышал, правильно?
– Ну да. Когда уже совсем плохой стал.
– А сначала он хороший был?
– Ох, Вася, сколько с тобой общаюсь, все ты норовишь… Вот лучше, если хочешь, возьми шпингалет себе. Сейчас с верандой уже окончательно решено: на слом ее. Я оттуда еще штук двадцать таких могу взять. Хочешь?
– Даже не знаю, – сказал Василий, и положил себе на колени стоявший до этого на полу кофр, и открыл его крышку. – Зачем он мне?
– Пригодится. На даче привинтишь. Бери пока один, а я тебе еще дам, через недельку или когда. Хорошие шпингалеты, крепкие.
– Да у меня и дачи-то нет, – сказал Наводничий и сунул шпингалет в кофр.
– Остальные шпингалеты в следующий раз, хорошо? Так. Черт с ним, с документом, после найду. Пошли.
Они вышли в коридор.
– Я тебя провожу до Спасской башни и сдам на руки специалистам, часовщикам. Они как раз профилактику на курантах проводить будут. Ты же просил, чтобы люди были и это… Что еще, ну, ты говорил?
– В репортерском кадре должны быть люди и движение.
– Вот будут тебе люди двигаться.
…Внутри Спасской башни царила приятная прохлада.
Наводничий быстро поднимался по каменной лестнице. Она была настолько крута, что туфли впереди идущего часовщика мелькали у самого лица Василия.
– Как прохладно-то здесь, Александр Карлович, – остановившись и задрав голову, обратился к своему проводнику Василий, – не то, что на улице.
– В Кремле стены толстые.
– Кому как.
– Чего? – не останавливаясь, спросил часовщик.
– Да это я так, ничего.
Александр Карлович, одетый поверх обычной одежды в синий халат, проворно вскидывал ноги на высокие средневековые ступени, с каждым шагом взмывая, взмывая, взмывая. Наводничий со словами (себе под нос) «Во прет старикан» пустился за ним.
Наконец они добрались до помещения, где обитало время России.
– Здесь надо бы, – тяжело дыша, сказал Василий, – лифт сделать.
– Мы привыкли, – сказал Александр Карлович, погладив себя по коротко стриженной седой голове, и поздоровался с тремя другими часовщиками, помоложе, которые с гаечными ключами и масленками в руках уже лазали по металлическим лестницам и балкам, смонтированным вокруг часового механизма.
Наводничий, глянув на устройство часов Спасской башни, с восхищением сказал:
– Понятненько.
Зрелище было действительно замечательное. Один маятник – в полтора человеческих роста. Рядом с огромными шестернями, колесами и рычагами Василий почувствовал себя муравьем в бабушкином механическом будильнике. Впрочем, это не помешало ему моментально оценить фотографическую ценность того факта, что многие части механизма были выкрашены в яркие цвета – красный, синий и желтый. Наводничий несколько секунд подумал и решил, что это, видимо, было сделано для удобства работы наладчиков, чтобы было видно, куда какой рычаг внутри механизма тянется. Плюс краска, конечно, защищала металл от коррозии. Но какая Василию была разница, зачем государственной важности механизм превратили в детскую книжку-раскраску? Главное – фотографии получатся что надо! Кроме того, Наводничий отметил про себя, что стены и высоченный потолок машинного зала были побелены. Это тоже хорошо для съемки: вспышка будет мягко раздавать свет во все стороны.
Василий взялся за камеру. Он успел отснять целую пленку, когда неожиданно услышал крик одного из наладчиков:
– Поберегись: время!
Часовщики, которые возились с механизмом, отскочили в стороны как ужаленные.
Некоторые колеса, шестерни и валы часов вдруг закрутились с утроенной скоростью.
– Скорей наверх, на колокольню, – сказал Александр Карлович. – Там эффект будет лучше. Сейчас начнется.
Наводничий, смутно догадываясь, о каком эффекте говорит Александр Карлович, последовал за ним.
Они быстро двинулись по винтовой лестнице.
Вот и люк, ведущий на колокольную площадку. Василий успел лишь по пояс высунуться из проема в каменном полу звонницы, и тут действительно началось. Колокола (наиболее внушительный и сановитый был подвешен под куполом, остальные – в арочных окнах) выдали с детства знакомый мотив. Но как! Даже заткнув уши пальцами, Наводничий получил жуткую, невообразимую встряску.
По окончании мелодии он уселся на край люка и с кислой миной оглядел висящие вокруг него колокола, которые все еще источали последние ноты.
– Система «Dolby surround»? – крикнул оглушенный фотограф.
Лицо часовщика осветилось улыбкой радушного хозяина, сумевшего угодить гостю.
– Еще б не долбит, – сказал он и показал пальцем, на колокол, висевший прямо над головой фотографа. – Вот в этом, самом большом, смотри написано у него на боку, в нем сто тридцать пять пудов.
Наводничий задрал голову и сказал:
– Кстати. А с потолка пустить звук в кинотеатрах, по-моему, еще не додумались. Или уже сделали?
– Это я не знаю… Так а зачем колокола в кинотеатре? По-моему, незачем.
– С вами не поспоришь, Александр Карлович.
Василий начал фотографировать. Александр Карлович уселся на стоящий на полу колокол и стал сгибать пассатижами какую-то проволоку.
– А этот почему не висит? – спросил Наводничий, ткнув носком туфли в сиденье часовщика. – Лишняя запчасть?
– А мы их все скоро поснимаем. Надо новые отливать.
– Во-от, – сказал Василий, – Готовый информационный повод: последний бой – кранты курантам. «Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает».
– Нет, не эта песня будет, – сказал Александр Карлович. – Другая.
– Так вы и мелодию замените?
– Ага, мелодию будем менять на «Славься», композитора Глинки. Ну, чего? Вы, кажется, уже все что можно здесь пофотографировали. Может, вниз пойдем?
– Послушайте, а я вот как-то не заметил, где внутри башни место, откуда стрелки у часов растут?
– Это все равно вниз надо.
Александр Карлович полез в люк.
Не прошло и минуты, как они оказались в том месте, откуда, по выражению Василия, стрелки росли. Оно располагалось в совершенно пустом помещении, где все четыре стороны были закрыты не стенами, а циферблатами. Циферблаты состояли из множества сшитых между собой металлических листов, лоскутные одеяла.
Наводничий подошел к одному из них. Не нужно было быть механиком, чтобы понять, каким образом приводятся в движение стрелки часов. От их основания тянулись передаточные цепи. Увлекшись рассматриванием осей стрелок, Василий чуть не наступил в стоящую на полу неглубокую прямоугольную ванночку, в которую с цепей стекало черное смазочное масло. Он чертыхнулся и тут только заметил в циферблате, прямо перед собой, небольшой трапециевидный ставень.
– Это что? – спросил Наводничий. – Отсюда прямо на улицу можно выглянуть?
– Да, – сказал Александр Карлович.
– А мне ведь, конечно, можно?
– Ну, я думаю, раз уж вас допустили сюда, то можно.
Василий немедленно снял деревянный засов, вынул ставень из циферблата и высунулся наружу. Внизу, под часами, находился балкон, кольцом охватывающий Спасскую башню. Еще ниже были зубья кремлевской стены, ведущей к Царской башне, за которой виднелась следующая большая башня, Константино-Еленинская. А дальше перед Василием открылся великолепный вид на Васильевский спуск, на Москву-реку, Балчуг и вообще Замоскворечье.
– Да! Это всё мне очень надо, – сказал Наводничий. – Александр Карлович, а на этот балкон внизу выход есть?
– Есть.
Василий заставил отпирающегося Александра Карловича высунуться из окошка, а сам сбежал вниз, вышел на кольцевой балкон и стал снимать часовщика, торчащего из нижней части циферблата.
– Александр Карлович, вы делайте что-нибудь.
– Да мне нечего здесь делать. Снимайте быстрее. А то мужики наши увидят – засмеют: я здесь как кукушка в ходиках.
– Я прошу вас, Александр Карлович, плоскогубцами схватите какую-нибудь клепку на циферблате.
– Зачем?
– Ну, чтоб на карточке это выглядело. Вы как бы там что-то поправляете. Ну откуда читатель знает, надо вам тут что-нибудь поправлять или нет? Раз делаете, значит, надо. А вот если вы просто так будете из окна смотреть, то тогда и правда – как кукушка. Понимаете? Ну!
Александр Карлович повиновался.
Затем Наводничий порылся в своем кофре и достал оттуда газету «Экспресс новости», на первой странице пониже этого названия было напечатано: «Первый российский таблоид». Василий попросил часовщика спуститься, а когда тот вышел на балкончик, показал ему на фотоаппарате кнопку и сказал:
– Нажмёте вот сюда и снимете меня, хорошо? Наведете так, чтоб я был прямо в центре кадра. Я тут уже все настроил, вам надо только нажать на кнопку.
Наводничий побежал наверх, высунулся по пояс из окошка в циферблате, протянул вниз, в сторону Александра Карловича, руку, в которой была газета (сложенная так, чтобы было четко видно название), скомандовал часовщику начинать и улыбнулся в объектив.
– В «Экспресс новостях» оторвут эту карточку с руками, – радостно сказал себе под нос Василий. – Купят, сволочи. И хорошо купят!
Между тем пока Наводничий увлеченно занимался своим делом, внизу, стоя с наружной стороны кремлевской стены, на Красной площади, его уже дожидался Осташов. На условленное место встречи Владимир прибыл не один – с охранником Григорием Хлобыстиным, который напросился в компанию.
– Что он там показывает из часов? – спросил Владимир.
– Хэ-зэ, журнал какой-то вроде.
– Меня подгонял, а сам лазает там, – сказал Владимир.
– Да. Пить-то мы когда начнем?
Хлобыстин вложил пальцы в рот и по-разбойничьи свистнул.
– О, заметил, – сказал Осташов, увидев, как Наводничий замахал им рукой.
– Ты скоро? – крикнул он Василию.
– Ага. Володь, сходи пока за водкой.
– Ты же сказал, сам купишь.
– Ну куда ее по такой жаре таскать?
– Ладно. Где встретимся?
– Иди за ГУМ, там есть, где пузырь взять недорого. А потом возвращайся сюда. Или я туда подойду, если ты вернуться не успеешь.
В этот момент в сторону Осташова и Хлобыстина двинулся один из дежуривших у Спасской башни милиционеров. У него был вид человека, которого следовало бы опасаться и без милицейской формы.
Замедлив на несколько секунд шаг, милиционер полуобернулся и, посмотрев вверх на Василия, торчащего из проема в циферблате часов, злобно крикнул ему:
– Ты долго там орать будешь? Устроился, как в собственной форточке.
Подойдя к приятелям, милиционер перестал хмурить брови, отчего лицо его, однако, стало еще более свирепым.
– Совсем уже оборзели со своей демократией?
…Стало вечереть, но зной не спадал. Наводничий стоял у проявки «Кодак» в Ветошном переулке и, высоко закинув голову, пил газированную воду из пластмассовой бутылки. Другой рукой он привычно держался за лямку висящего на плече кофра с фотоаппаратурой.
– Ту-ду-ду-ду, ту-ду! – послышался рядом голос, имитирующий бравурные звуки трубы, зовущей в атаку.
Не отнимая бутылку ото рта и продолжая пить, Наводничий, как конь, повел вокруг скошенными глазами.
Только что подошедший к нему Осташов – а это именно он исполнил бодрую мелодию – сказал:
– Вася, я с Гришей пришел. – Владимир кивнул на стоявшего рядом Григория Хлобыстина. – Он у нас на фирме охранником работает. Свой человек. И тоже может попозировать для съемки.
Василий, еще больше скосившись, глянул на Григория, промычал что-то, что можно было истолковать как «Привет» или «Ага», и, снова пустив свой взгляд, словно воздушного змея, в гору, продолжил процесс безмятежного поглощения газированного напитка. Осташов и Хлобыстин, у которых в руках были такие же, как у Василия, бутылки с водой, словно по команде, отвинтили крышки, приставили сосуды к жадным губам и запрокинули головы.
Лишь опорожнив емкости до дна, все трое горнистов опустили головы.
– Во-о-от, – сказал Наводничий, словно подытоживая долго длившийся разговор. И тут же, не в силах сдержаться, выпустил придавленную отрыжку и сказал:
– Извиняюсь: газировка.
– Да не меньжуйся, – сказал Григорий и намеренно беспардонно, громко рыгнул, после чего задиристо глянул на Василия.
Осташов тоже посмотрел на фотографа. Было видно, что Наводничий принял дурацкий вызов Хлобыстина и собирается каким-то образом ответить. И действительно, сосредоточившись, Василий покрутил головой и с видом оперного певца, расправив грудь и выставив вперед свободную руку, тоже рыгнул – на сей раз с утробным резонансом, величественно и раскатисто. Несколько прохожих в ошеломлении обернулись.
– Ну, вот и познакомились, – сказал Наводничий. – Где вы бродите-то? Я жду вас уже минут десять.
– Да мы думали, ты еще долго там будешь снимать, решили в ГУМ зайти, – сказал Осташов.
– И водку еще не купили. Понятненько.
Три пустые пластмассовые бутылки из-под газированной воды влетели, кегельно столкнувшись, в широкую урну, и троица направилась к торговой палатке, представлявшей собой будку на автомобильном прицепе.
– Давай я куплю бутылку, – сказал Осташов Василию. – Я обещал Грише обмыть свою первую сделку. Совместим приятное с полезным. У нас получатся классический треугольник. Русский любовный треугольник – одна на троих.
– Лучше две возьмем, – сказал Григорий и тоже достал из кармана деньги.
– Мужики, вы как хотите, а я на работе не бухаю, – сказал Наводничий.
– Тогда лучше одну, – сказал Владимир, забирая из окошка прохладную бутылку «Столичной» и пакет с несколькими пирожками и бутылкой «Фанты».
– Девушка, – обратился к продавщице Василий. – А вот мне интересно, откуда в Москве столько киосков на колесах развелось?
– Как откуда? Покупают люди.
– А почему на колесах?
– Ну вы, мужчина, такие вопросы задаете. Че, разве непонятно? Если какие проблемы с местной братвой, раз, снялся – и на другое место. Удобно же. А вы че, тоже, что ли, хотите купить палатку?
В глазах девушки полыхнул финансовый интерес.
– Нет, я просто любопытный, – ответил Наводничий и, повернувшись к Григорию и Владимиру, сказал: – Ну, почапали на мой спуск.
– Куда? – не понял Хлобыстин.
– На мой, Васильевский спуск. Его в честь меня так назвали. Ты не в курсе?
– Может, лучше… э-э… вон туда? – спросил Григорий и показал пальцем в сторону учреждения общественного питания с названием «Бутербродная».
– Ну, начинается, – сказал Наводничий. – Мы зачем вообще собрались? Пошли куда говорю.
Вступив на Красную площадь, Василий огляделся и сказал:
– Да, все правильно. Снимать будем около Василия Блаженного.
– Менты повяжут, – сказал Хлобыстин.
– Мы быстро, не успеют, – ответил Наводничий.
– Почему обязательно там?
– Спасская башня в кадр впишется идеально.
– А нафига? – спросил Хлобыстин.
– Ну вы, мужчина, такие вопросы задаете. Че, разве непонятно? – голосом давешней продавщицы сказал Наводничий. – Значит, объясняю. Этот сюжет про российское пьянство мне «Миллиет» заказала. Это турецкая газета такая. Короче, фотки в иностранную газету пойдут. Во-о-от.
– А, ну ясно, – сказал Григорий, – чтоб турки сразу врубились, что это Россия.
– Золотые слова, – сказал Василий.
Подойдя к чугунной ограде собора, Наводничий вынул из кофра фотоаппарат с широким объективом, попросил Григория и Владимира подождать, а сам стал ходить по брусчатке между храмом и кремлевской стеной, примериваясь, где расположить свои фотомодели. Однако дело кончилось тем, что он с недовольным видом вернулся на исходную позицию. Тут он постоял немного в задумчивости, потер ухо и медленно, постоянно оглядываясь на Спасскую башню, пошел вниз по тротуару, что окольцовывает подножье одетого в камень пригорка, на котором возвышается Покровский собор. И только там, внизу, отыскал наконец нужную точку. Василий встал так, чтобы пригорок прикрывал его от Красной площади (вернее, от расхаживающих по ней милиционеров) и в то же не заслонял собой Спасскую башню.
Увидев, что Василий поставил кофр на асфальт и призывно махнул рукой, Владимир с Григорием поспешили к нему.
Осташов на ходу достал из пакета водку. Пить на жаре прямо из бутылки ему совершенно не хотелось.
– Мы, кстати, можем пока ее не открывать, – сказал он, приблизившись к фотографу. – Чего из горла хлебать? Можно горлышко поглубже в рот засунуть, и не будет видно, есть там крышка или нет. А? – Владимир вопросительно посмотрел на Василия. – А по настоящему выпьем уже потом, где-нибудь в спокойной обстановке, из стаканчиков.
Хлобыстин взял у Осташова бутылку и решительно отвинтил крышку.
– Не хочешь – не пей, – сказал он и, тоже вопросительно посмотрев на Василия, спросил:
– Ну чего?
– Вопрос, между прочим, принципиальный, – сказал Наводничий, взявшись рукой за подбородок. – Я думаю, ты, Гриша, прав. Хоть съемка и постановочная, но все равно в кадре все должно выглядеть натурально. Конечно, если бы вы были актеры, то вы бы мне и с «Боржоми» внутри пузыря всё как в жизни изобразили. А так…
– Придется пить, – констатировал Хлобыстин.
– Золотые слова, – сказал Василий. – Только смотри, Гриша, начнешь по моей команде. Встань ко мне боком. Так. На меня не смотри. Меня вообще здесь нет. Когда будешь пить, пузырь слишком высоко не задирай. И слишком низко не опускай. Смысл в чем? В том, что когда ты будешь пить, мне нужно, чтобы между твоей головой и бутылкой, там сзади, на фоне, влезла Спасская башня.
Василий посмотрел на Хлобыстина через видоискатель фотоаппарата. Затем, по-прежнему глядя сквозь оптику, он, пятясь, сошел с тротуара. Потом сделал еще шаг назад, потом шаг вперед, остановился и присогнул ноги в коленях.
– Отлично, – сказал он.
Григорий приложил бутылку водки к губам.
– Гриша, я же сказал, ждем команду, – сказал Наводничий. – Послушай, Володь, ну чего ты стоишь как сирота? Давай, достань, что ли, из пакета пирожок и жуй его. И встань поближе к Грише. Вы же у нас как бы компания: Гриша будет пить, а ты, получится, вроде как уже хлопнул водки и закусываешь. Во, так лучше. Расслабься и забудь, что тебя снимают. Так… Гриша, ты готов?
– Бубеныть, с вами пока выпьешь, сдохнуть можно.
– Еще секундочку. Покрути бутылку, чтоб этикетка на меня смотрела, где написано «Водка». Вот! Ну, Гриша, пей. Только постарайся медленно.
Затвор аппарата защелкал со скоростью, которая поразила Осташова. Владимир такой фототехники вблизи никогда не видел.