– И какого лешего было его пугать??? – вид Инженера не предвещал ничего хорошего.
Со смерти Калинкина прошла неделя, и все будто бы улеглось. Сейчас, когда исчез аспирант, события связывались воедино.
Бизон ощутил внезапную жалость к себе.
– Вы сказали, походить за ним, посветиться. Подойти, если что.
– И ты подошел… – голос Инженера сделался вкрадчивым.
– Да, с дружелюбной улыбкой.
Инженер подавил мучительный вздох. От улыбки стоявшего перед ним бугая можно было попасть под машину. Что, собственно, и произошло – наткнувшись на оскалившегося во всю пасть Бизона (радовался тот совершенно искренне, потеряв чуть раньше объект из виду), Калинкин бросился на другую сторону улицы. Дальше классика – визг тормозов, удар…
Без педагогики тут было не обойтись. Инженер направил на подчиненного тяжелый взгляд.
Бизону стало не по себе. В очередной раз подумалось, как плохо все-таки быть бандитом. Никакой романтикой в этой профессии и не пахло, могли закопать за любую провинность. Вспомнились парни из Набережных Челнов, попавшие под раздачу. И мать, собиравшаяся отдать его в музыкальную школу. Играл бы в ансамбле, как ребята из «Смысловых галлюцинаций», такие же, как и он, мордастые, и ничего, популярные, и никто ими не командует…
…Зачем топтать мою любооовь…
Инженер прислушался. Поблизости кто-то беззвучно пел, хотя никого в помещении не было. Кроме него и гоблина, прикидывающегося невинной овцой. Галлюцинации…
Он думал о том же, что и Бизон. Когда вокруг головорезы, как этот, приходится быть начеку – каждый день, да что там день, каждую минуту. Иначе никак, дашь слабину и каюк. По уму стоило бы раз в полгода устраивать экзекуции в назидание, как в старые времена. Но пока, тьфу-тьфу, хватало и взглядов. Пальцы что ли, начать рубить, как у японцев? – подумал он с безысходностью.
Жесткость, необходимая в серьезных делах, порой удручала. Некоторые из нужных людей оказывались впечатлительными до крайности. Впадали в ступор и шарахались как от чумы при виде вещей, которые еще недавно были обыденностью. Игнорировать их последнее время не получалось. С Головиным и его профессором предполагалось нормальное, без лишних коллизий сотрудничество: дать денег, чтобы работали и не отвлекались на мелочи.
Насколько он понял Калинкина, передача энергии сулила глобальные выгоды, причем в нормальной экономической области, никоим образом не военной. История со взрывами и прочей чертовщиной возникла как побочный эффект, и она его не интересовала.
Вопреки слухам бандиты не любят связываться с оружием. Тема эта, на первый взгляд очевидная, для них по большому счету закрыта. Арсенал любой группировки состоит из десятков стволов, не больше. И выглядит несерьезно в сравнении с обычным схроном боевиков. Казалось бы, для собственных нужд ничего не жалко, но все знали – засветишься с чем-нибудь круче АК, сгоришь.
Для торговли тем, что действительно считается оружием, начиная с подствольников и пулеметов, необходимо серьезное прикрытие. Все каналы полностью под контролем лиц, близких к органам власти. Бандиты, ангажируемые для таких операций, редко являются владельцами товара и даже собственной жизни. Что уж говорить о категории, называемой вооружением. Продажа любого самого захудалого комплекса решается на межгосударственном уровне и отслеживается спецслужбами. В этот клуб не пускают даже обслугой. Попытки войти туда с черного хода заканчиваются плачевно. У всех на слуху была гибель группы, пытавшейся продать ракетные комплексы на Балканы…
Чем чревато оружие массового поражения, Инженер не хотел и думать. А разработка Головина тянула на что-то подобное.
Билет в одну сторону.
Но выбора не было. Главным представлялось найти Головина, а дальше по обстоятельствам. По той информации, что вытащили из Дудинского, вся разработка держалась именно на аспиранте. Тимченко, наворотивший за жизнь массу дел, в этот раз был в качестве ассистента и лишь помогал продвинутому ученику.
После того, как исчез Головин, не удалось найти ничего – ни в лабораторном компьютере, ни в бумагах. Оставался только профессор. Он единственный мог прояснить ситуацию.
Разговор с Тимченко не заладился сразу. Застали старика в университете на кафедре. Ехать в офис он отказался, а в НИИ его последнее время не видели. Для приватной беседы требовалась соответствующая обстановка, но увозить профессора было все-таки не с руки. Ни о каком добровольном сотрудничестве тогда не могло быть и речи. Пришлось довольствоваться тем, что есть – кафедрой.
Беседа вышла занятной. Едва Инженер представился, Тимченко, сверившись с какой-то бумагой, переспросил:
– Колесников Дмитрий Вячеславович, генеральный директор «Уралтинг»… что вы хотите?
Инженер собирался начать издалека, но передумал.
– Сотрудничества, Владимир Данилович. Обыкновенного сотрудничества, на взаимополезной основе, – он поискал стул и сел на ближайший, донельзя изношенный. – Мы хотим финансировать ваши исследования в институте. Вначале, естественно, ознакомившись с их описанием и уже полученными результатами.
Профессор вместо ответа протянул стопку бумаг, в которую заглядывал.
– Тогда почитайте.
Это были бумаги Калинкина. Инженер почувствовал ломоту в зубах. Забытую, оставшуюся с тех пор, когда проблемы были обыденностью. Захотелось двух вещей сразу – оказаться в тире, стреляя, пока не разнесешь мишень, и прожаренного мяса с кровью. Он посмотрел на профессора, как на то и другое.
– Откуда у вас это?
– Из общих источников.
Источников… мать их… мысли путались. Первая реакция не проходила, и то, чем представлялся старик, описанию не поддавалось. Тимченко тоже заметно нервничал. Но будто бы и заводился.
– Человек, который это принес, попал под машину. Сотрудничать предполагается на таких условиях?
Мозгляк, подумал Инженер, ты должен сотрудничать по любому. Он смотрел на старика, собиравшегося ерепениться дальше, и понимал, что ситуация патовая. Он мог раздавить старого гриба, изображавшего из себя физика в законе, без ненужной лирики, но вынужден был разговаривать. Вспомнились рассказы о сталинских шарашках – там эта публика не задавалась вопросами.
Но пора было останавливаться. Умей он лишь давать волю нервам, был бы не здесь, а на кладбище. Он сделал усилие и переменил лицо из напряженного в усталое. Словно Колумб, преодолевший тысячи миль и готовящийся охмурить очередного вождя индейцев.
– Вынужден вас разочаровать. Или успокоить, не знаю, что правильней. Все, что здесь написано, выдумки. Дела против нас были сфабрикованы. Как вы себе представляете – ваш институт, и вдруг подобное. Сейчас же не 90-е. Это все конкуренция, знаете ли. А смерть сотрудника этого… Калинкина… поверьте, была случайной. Он действительно попал под машину, мы проверили. Не скрою, имел место неприятный разговор незадолго до печальных событий, но он касался внутренней дисциплины. Не убивать же за это, согласитесь… – стул шатался и был неудобным. Он поднялся на ноги.
– Давайте называть вещи своими именами. Институт всегда работал на государство. А сейчас он по сути в вакууме. Все ваши достижения ушли за рубеж. В благодарность вам даже толком не платят. А наше, я подчеркиваю, наше предприятие – вас финансирует. И собирается это делать дальше. Поставляя нужное оборудование.
– А результаты продадите? Опять за рубеж, только в этот раз с выгодой для себя?
– Да нет, с чего вы взяли. Продавать идеи бессмысленно, зарабатываешь один раз, потом все заново. Да и не продать сейчас воздух. Это раньше в благородство играли, сейчас меняют несколько слов в патенте и он уже не ваш, а чужой. Тут самим делать надо. Попытаемся реализовать полученные наработки, наладим, если потребуется, производство.
– Производство чего???… – профессор не договорил и начал ворошить бумаги.
Инженер молчал. Он чувствовал, что старик от эмоций переходит к делу. Но лучше не стало. Перестав копаться в бумагах, Тимченко смотрел без всякого понимания. Зазвонил телефон, он взял трубку.
– Да, кафедра, Тимченко. Я в курсе… дайте подумать. Хорошо, сколько вас? Приходите, жду.
Через минуту охранники, не пускавшие никого на кафедру, были сметены напористой группой студентов. О противостоянии не могло быть и речи – профессор обещал подмахнуть зачеты взамен заболевшего преподавателя.
Встреча закончилась.
По пути в офис Инженер думал о превратностях метода кнута и пряника. Пряники он ненавидел.
Раздвоение личности не бывает буквальным. Обычно это выглядит так: человек в нормальной жизни, скажем, мужчина, а думает, что он женщина. Физически он один, раздвоению подвергается лишь его психика.
Сейчас раздвоение было буквальным. Пока Андрей Соколов отдыхал на озере, другой человек с теми же именем и фамилией находился в городе. Точнее пытался оттуда уехать. Неприятности вызывали желание исчезнуть подальше – в места, которые ассоциируются с понятием Тмутаракани, края света, у черта на куличках, в общем, сбежать, и сбежать надолго.
Расставшись с документами Головина, аспирант вживался в роль Соколова – придурковатого малого, отчисленного за академическую неуспеваемость и находящегося на перепутье.
Ход был не самый умный и, чего уж там, будто из сериалов. В этом и состояла суть – выглядеть наименее вероятным. С другой стороны, многие, кому приходилось скрываться, использовали сей незамысловатый прием. И причем успешно. История полна таких случаев.
Выдавать себя за другого конкретного человека Головин не совсем чтобы и собирался. Это был страховочный вариант. Если понадобится, обманный. Что-то подсказывало – лучшая защита это хаос.
Вначале он посетил парикмахерскую. Процесс лишения волос в качестве первого рубежа заставил задуматься о превратностях моды. Со слов припанкованной девицы, щелкавшей ножницами в опасной близости от ушей, пришло время, когда главной стала армейская стрижка.
– Мы сделали это!.. – говорила она.
Звучало странно, особенно в сочетании с хайером самой девицы, годящимся для чего угодно, кроме привычного понимания армии. Но правила определял не он. Скрываться в толпе одинаково стриженных представлялось проще.
Контактные линзы были заказаны и ожидались скоро. А пока он отвыкал от очков и разучивал новую, не характерную для себя походку. Оставалось определиться с маршрутом и конечным пунктом исчезновения.
Для временной паузы лучше всего подходил ближний Север. Что-то вроде Карелии или Кольского полуострова, куда добираться быстро, много шабашек, не требующих серьезного оформления, и если совсем припрет, близка граница.
Задержали его на Ладожском вокзале.
Терминал осваивал новую систему безопасности. Связана она была как с замысловатой конструкцией здания, так и с наличием рейсов с юга. По случаю образцовости мероприятия бдили на вокзале прилично.
Работали три наряда.
Сержант Приходько, поигрывая выданным только что новшеством в виде карманного гаджета, прохаживался по залу, высматривая в толпе что-нибудь подозрительное – эдакую незаконну подляну, которую можно было бы задержать и проверить с помощью новой техники. В отличие от сослуживцев, увлеченных поисками альтруизма на отдельно вверенной территории, Приходько мечтал о сыскной карьере. Ради этой мечты он не вернулся из армии в Краснодарский край, где все ему в принципе нравилось, но образование было платным, а остался в холодном Питере по оргнабору, надеясь поступить потом в школу полиции.
Для осуществления мечты следовало проверять для начала все подозрительное и странное.
Человек, попавшийся на глаза, на подозрительного пожалуй что не походил. Но странности в нем хватало. Передвижения незнакомца выглядели ненатурально. Напоминал он не пьяного или наркомана, а кого-то, не слишком ориентирующегося в пространстве. Будто инопланетянин, осваивающий привычку ходить. Такой мог оказаться любым – от обычного неадеквата, коих в городе было навалом, до террориста, накаченного тротилом.
Пристроившись рядом, сержант отсек гуманоида от толпы.
– Сержант дежурной службы Приходько. Ваши документы, пожалуйста, – произнес он, оказавшись на нужной позиции. В голове мелькнула запоздалая мысль, что незнакомцу, окажись он террористом, стоило прихватывать руки, а не представляться.
Ничего, подоспела мысль номер два, дернется к сумке или к поясу, дам в зубы. Но обошлось. Незнакомец, оказавшийся по документам Соколовым Андреем, назвался студентом Технического университета.
Задействованный компьютер среди преступного контингента его не обнаружил. Но и в обычной базе данных тоже.
Приходько почувствовал масть – вцепился задержанному в рукав и, не слушая бормотаний о временном прекращении учебы, потащил в дежурку. Там не было никого. Интуиция, в которую он верил все больше, выдала мысль номер три – не передавать информацию, а проверить дальше. Позвонив для начала в названый университет.
После долгих переговоров с тамошними инстанциями, ведущими себя на удивление бестолково, наконец соединили с отделом кадров. Трубку снял сам начальник. Он был первым, кто вник в ситуацию. Судя по голосу, из военных.
Они сразу же поняли друг друга. Вибрация перешла из одной трубки в другую и соединилась в знаковой комбинации «свой-чужой».
Разговор между сержантом и бывшим майором внутренней службы оказался решающим. Маятник качнуло в нужную сторону.
Начальник отдела как будто бы ждал звонка.
– Соколов… есть такой. Был, если точно, отчислили разгильдяя. Натворил что-то?
– Нет, – успокоил Приходько, – ничего особенного, задержали, проверка документов.
– Правильно задержали, – подтвердил кадровик, – насчет него из военкомата звонили. Прошел медкомиссию, а как в армию, так сбежал, подлец.
Ему, человеку служивому, подобное было не по душе. Как и сержанту – оттрубив срочную, он считал уклонистов геями нетрадиционной ориентации.
К вечеру Соколов-второй был доставлен на призывной пункт.
Лежа на голом матрасе, пахнущем дезинфекцией, он пытался осмыслить происходящее. Было ясно только одно – жизнь решила все за него.
Теория хаоса не обманывала.
С утра Инженер пребывал в неопределенности. Состояние было обычным для Петербурга, но он с этим раньше не сталкивался – и потому чувствовал себя муторно и непонятно.
Последние события требовали раздумий. Неделю назад поступило известие о сходе авторитетов в Сургуте. Оттуда же пришло предложение приехать на следующую встречу или прислать кого-либо из своих. Звали прочесть что-то вроде лекции уважаемому сообществу. Говоря проще, поделиться опытом. И тема собрания, и опыт, о котором шла речь, были знакомыми. Хотя для криминала, можно сказать, вне профиля – борьба с наркотиками.
Серьезных людей беспокоило зелье, косившее местную молодежь. Для промышленного региона это грозило нехваткой рабочих рук и потерей прибыли. Весь наркобизнес Сибири находился в руках чужаков. Наблюдать, как они беспределят, превращая подростков в тупых и ни на что не годных овощей, надоело всем и давно. Даже бывшим коллегам. Местный криминал по давней привычке испытывал к наркоте не то чтобы неприязнь, но настороженность как минимум. Бороться собирались не только с пришельцами, но и с отравой.
Вариантов борьбы обсуждалось много, от устранения дилеров до исправительных лагерей.
Уральский метод содержания наркоманов в неволе был широко известен по всей стране. Прогремел он не только благодаря радикализму, поставившему на уши СМИ, а и тому, что давал результаты там, где их не было ни у кого. Посидев на привязи месяц-другой, наркоманы вопреки всем раскладам становились понятливыми и живыми.
Именно с деталями метода и желали ознакомиться авторы приглашения, вызывавшие Инженера как одного из его зачинателей.
Ехать на собрание не хотелось. Красивые басни о борьбе со злом могли обернуться элементарной подставой. Но не послать вместо себя информированного человека было нельзя. Его бы не поняли.
Он просмотрел бумаги, которые принес Фонарь. Иннокентий Светильников (наградил же Бог именем и фамилией), молодой еще раздолбай, выполнявший обязанности менеджера и охранника, в наркособытиях принимал участие, когда по возрасту ходил еще в юнгах. Его брат подсел на иглу, и с тех пор, еще пацаненком, он помогал отслеживать наркопритоны. И был в курсе практически всех подробностей.
Доклад Фонаря начинался эпиграфом: «Бандитом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан».
Инженер хмыкнул. Помимо описания уральского почина доклад изобиловал метафорами на антинаркоманскую тему. Доклад ему нравился, хотя заносило в нем Фонаря капитально. Как и по жизни – в шпингалетстве не закончив и восьмилетку, тот после нескольких лет в Петербурге записался в вечернюю школу и исправно посещал ее. Самое поразительное, что потом этот Пушкин-бля-Лермонтов собирался поступать куда-то еще. Такой вот под боком подрастал романтик с большой дороги.
Но теперь и Фонарь, и доклад становились без надобности. С утра пришла весть, означавшая, что сибирской затее настал капут. Адресат сообщал, что участников сургутского схода задержали вскоре после его закрытия. И большинство из них оказались под следствием по самым разным делам.
Это Инженер уже проходил. Насколько все предсказуемо, можно было и не загадывать. То, что аресты связаны с обсуждаемой темой, было очевидно.
Захотелось выпить. Он выбрался из-за стола и подошел к бару в углу кабинета. Зеркало за бутылками отразило жесткое, чуть угловатое лицо. Старею, подумал он. Выбрал начатую бутылку виски. Последнее время ему нравился именно этот напиток, вопреки разговорам об узнаваемом привкусе, ассоциируемым с самогоном. Стал открывать и передумал.
За упокой хорошего дела стоило выпить водки. Он взял с полки бутылку «Столичной». Наполнил рюмку и неожиданно для себя произнес:
– Ну что, профессор, поговорим.
Тимченко, взъерепенившийся не по делу, разозлил до крайности.
И вместе с тем старик вызывал уважение. На него, как на блаженного, не очень-то хотелось и обижаться. Скорее наоборот, вместо злобы усиливалось желание поговорить – нормально, без ругани. Объяснить, что еще несколько лет таких конфронтаций, и от старика и его начальства разбегутся все, кто чего-то стоит. Лучшие за границу, остальные, намаявшись, сменят работу. Пойдут все равно куда, лишь бы платили по-человечески. Будут пристраиваться, зарабатывать примитивными навыками, торгашами, а в прежнее состояние возвращаться только в воспоминаниях.
Продолжать логическую цепочку желания не было. Что-то подсказывало, старика заклинило всерьез, и разговора не выйдет. Но еще одну попытку сделать хотелось. После исчезновения аспиранта подход к заинтриговавшей теме оставался только через профессора. Как и поиски самого Головина, который фактически испарился. Аспиранта искали по всем возможным каналам, но результатов не было.
Взяв телефон и бумажку с цифрами, он набрал номер профессора. Вначале мобильный, потом домашний. Длинные гудки не прерывались – на том конце не брали трубку. Он позвонил Бригадиру.
За домом Тимченко лишь наблюдали. Другого задания не было – босс до сих пор пребывал в раздумье, и наблюдатели находились в режиме невнятного, а потому тягостного ожидания.
Действовать предстояло, если бы объявился Головин или похожий на него объект. Но никто даже близко напоминавший человека на фотографии не появлялся.
Тимченко с женой целый день были дома. Проходившие через парадную люди примелькались настолько, что их узнавали издали. В общем, все было привычно. С утра лишь подъехал мебельный фургон, грузчики пронесли коробки, а через какое-то время вернулись с пустой упаковкой, и грузовик укатил обратно.
Зазвонил мобильный. Бригадир, дремавший на пассажирском сидении, взял трубку.
– Да, слушаю. Дома сидит, не выходит.
Инженер (звонил он) ощутил в голове легкий щелчок. Что-то не складывалось.
– Перезвони ему пару раз. Если не ответит, справься у Серого и туда.
Бригадир набрал номер квартиры. Выждав десять звонков, нажал повтор. Теперь в голове щелкнуло и у него. Грузчики, – подумал он. – Коробки, мать их… как-то легко они их несли…
В памяти это отметилось, но лишь как зарубка о сноровистости работяг.
Пока он разбирался с сомнениями, пальцы уже набирали номер. Тот ответил сразу.
– Да.
– Серый, проверь, телефон у них не отключен? – он забыл о конспирации.
Ни черта у них не отключено. Ни за неуплату, ни случайно, ни нарочно, никак. Бригадир выматерился.
Вместе с Линем и Фонарем они уже направлялись к парадной. Войдя, Бригадир нажал кнопку лифта, а попутчики припустили по лестнице.
Дверь в квартиру профессора оказалась не заперта.
Серый сидел в запыленном «фольксвагене» по другую сторону дома. Судя по происходящему, его работа закончилась. Трубку по отслеживаемым номерам не брали, и автоответчик молчал, так что любой разговор исключался. Он снял наушники. Микроавтобус, в котором он находился, называть машиной прослушки можно было с натяжкой. Скорей имитация для данного места и времени.
Что я здесь делаю… – подумал он.
Зазвонил мобильник. Из трубки донесся нетерпеливый голос.
– Давай сюда, срочно! Нужна твоя помощь…
Серый осторожно поинтересовался:
– Вы там же?
– Нет, наверху.
Он отсоединил наушники. Выключил запись, остальную технику и перебрался к водителю.
– Во двор, за аркой останови.
В квартире его ожидал Бригадир с Линем и декадентом, которого он раньше не видел. Длинноволосый парень, одетый в гимназистскую куртку, протянул носитель.
– Не получается.
Они прошли в кабинет. Серый подсоединил устройство к стоящему возле стола компьютеру. Побродив по папкам, везде обнаружил одно – вместо текстов и файлов сплошные египетские значки. Все стало ясно. Скачать информацию получится, но прочесть едва ли. Скорее всего, никогда. Сработала грубая и надежная программа.
Он отключил девайс, отсоединил шнур и двинулся к выходу, рассовывая все по карманам. И лишь после этого увидел оставшееся.
Бригадир с компанией вышли, но квартира не пустовала. Он повел взглядом в сторону. Медленно… слева направо.
Женщина лежала в дверях спальни. Лет семидесяти, не дышит… – зафиксировало сознание. Мужчина, примерно того же возраста, находился напротив, на полу у входа в гостиную. Откинув голову к косяку, он смотрел, не мигая, застывшим взглядом на женщину. По щеке его сползала слеза.
Серый тут же пошел к нему. Если человек плачет, он должен быть жив. Он несильно встряхнул старика, но тот не отреагировал. Пульс не прощупывался.
Он был мертв. Мертв, и все же плакал, глядя на лежащую перед ним женщину.
Этих двоих объединяло что-то, не уходящее даже после смерти.
– Вот так, значит… – он не знал, говорит это или думает.
Говорить смысла не было.
Бригадир и его команда перешли теперь в другое измерение.
Как в руках оказалась фотография, он не помнил. На черно-белом фото эти же мужчина и женщина, только гораздо моложе, были сняты возле какой-то конструкции. Их лица светились наивной, и от этого чуть глуповатой радостью. Круглые очки на лице женщины в сочетании с всклокоченностью мужчины делали их смешными.
Он посмотрел на лежащих и снова на фотографию.
С головой что-то происходило. Непонятно, снаружи или внутри, он слышал зарождающийся гул. Не буквальный, а пульсирующий за глазами и дальше – далеко в пространстве.
Изменить случившееся было нельзя. Можно лишь реагировать.
Сколько прошло времени, пока исчезли галлюцинации, он не заметил, но они затихли где-то внутри, отзываясь невнятной болью.
Он положил фото в карман и направился к выходу.