– Мамочка? Мамочка!
У Кэтрин было такое лицо… Я еще никогда и ни у кого не видел такого выражения лица. Она взбежала по ступенькам и скрылась за дверью, а я в нерешительности остановился, не зная, следует ли идти за ней следом.
Инстинкт подсказывал, что нужно остаться рядом с Кэтрин. Я шагнул на ступеньку, но полицейский прижал ладонь к моей груди.
– Ты член семьи?
– Нет, я ее друг. Друг Кэтрин.
Полицейский покачал головой.
– Тебе придется подождать снаружи.
– Но… – я попытался взять дверь штурмом, но крепкие пальцы стража порядка уперлись мне в грудь.
– Говорю же, жди здесь. – Я возмущенно уставился на него снизу вверх, но полицейский лишь равнодушно фыркнул. – Ты, должно быть, сын Кэй Янгблад.
– И что с того? – выплюнул я.
– Эллиотт? – на тротуаре стояла мама и прикладывала ко рту сложенные рупором ладони. – Эллиотт!
Я в последний раз глянул на дом, потом побежал к черному железному забору. Солнце уже опустилось довольно низко, но у меня на лбу выступили капли пота, а воздух вдруг стал душным.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я, хватаясь за острые зубцы железного забора, стоявшего за домом Кэлхунов.
Мама посмотрела на полицейскую машину, на «Скорую», потом бросила быстрый взгляд на дом и явно осталась недовольна увиденным.
– Что происходит?
– Думаю, что-то случилось с отцом Кэтрин. Меня не пускают внутрь.
– Нам лучше уйти. Идем.
Я нахмурился и покачал головой.
– Я не могу уйти. Случилось что-то плохое. Мне нужно убедиться, что с ней все в порядке.
– С кем?
– С Кэтрин, – нетерпеливо ответил я и повернулся, намереваясь вернуться к крыльцу, но мама ухватила меня за рукав.
– Эллиотт, идем со мной. Немедленно.
– Почему?
– Потому что мы уезжаем.
– Что? – в панике воскликнул я. – Но ведь предполагалось, что я уеду завтра!
– Планы изменились!
Я отдернул руку.
– Я никуда не поеду! Я не могу бросить ее здесь в такую минуту! Посмотри, что происходит! – Я обеими руками указал на машину «Скорой помощи».
Мама расправила плечи.
– Не смей отмахиваться от меня. Ты еще слишком юн, Эллиотт Янгблад.
Я отшатнулся. Если мама чувствовала, что к ней относятся неуважительно, то была страшна в гневе.
– Прости, но я должен остаться, мама. Это будет правильно.
Она всплеснула руками.
– Ты едва знаешь эту девочку!
– Она моя подруга, и я хочу убедиться, что с ней все будет хорошо. Что здесь такого?
Мама нахмурилась.
– Этот город токсичен, Эллиотт. Ты не можешь остаться. Я же предупреждала, чтобы ты не заводил друзей, особенно девочек. Мне и в голову не приходило, что ты свяжешься с Кэтрин Кэлхун.
– Что? О чем ты говоришь?
– Я сегодня звонила Ли, предупредить, что заеду за тобой. Она мне рассказала про эту девчонку Кэлхунов. Сказала, что ты дни напролет проводишь с ней. Ты здесь не останешься, Эллиотт, ни ради этой девочки, ни ради тети Ли, ни ради кого бы то ни было.
– Я хочу остаться, мама. Хочу ходить здесь в школу. Я уже завел здесь друзей и…
– Я так и знала! – она ткнула пальцем в сторону улицы. – Это не твой дом, Эллиотт, – мама тяжело дышала, я видел: она собирается выдвинуть мне ультиматум. Она всегда поступала так с папой. – Если хочешь еще когда-нибудь вернуться сюда до своего восемнадцатилетия, то тащи свою задницу в дом твоих дяди и тети и собирай вещи.
У меня поникли плечи.
– Если я сейчас брошу Кэтрин, она не захочет, чтобы я возвращался, – умоляюще проговорил я.
Мама прищурилась.
– Я знала. Эта девочка для тебя больше чем друг, так? Последнее, что тебе нужно – это заделать ей ребенка! Они никогда не выберутся из этой проклятой дыры. Ты будешь привязан к этому месту навечно, и все из-за этой развязной девицы!
Я скрипнул зубами.
– Она не такая!
– Черт возьми, Эллиотт! – мама запустила ладонь в волосы и прошлась взад-вперед передо мной. – Знаю, сейчас ты не понимаешь, но позже ты поблагодаришь меня за то, что я уберегла тебя от этого места.
– Мне здесь нравится!
Она снова указала на улицу.
– Иди. Сейчас же. Иначе я больше никогда не привезу тебя сюда.
– Мама, пожалуйста! – взмолился я, указывая на дом.
– Иди! – завопила она.
Я вздохнул и посмотрел на полицейского. Тот, похоже, наблюдал за нашей с мамой перепалкой с веселым интересом.
– Вы ей скажете? Скажете Кэтрин, что мне пришлось уйти? Скажете ей, что я вернусь?
– Я затащу тебя в машину силой, Богом клянусь, – процедила мама сквозь зубы.
Полицейский выгнул бровь.
– Лучше ступай, парень. Похоже, твоя мама настроена серьезно.
Я протиснулся через калитку, прошел мимо мамы и потащился к дому дяди Джона и тети Ли. Она поспешила следом, не переставая ворчать, но я пребывал в таком смятении чувств, что совершенно не слышал ее нравоучений. Нужно попросить тетю Ли отвезти меня в больницу, чтобы проведать Кэтрин. Тетя Ли поможет мне все объяснить. Я чувствовал себя подавленным. Кэтрин будет так больно, когда она выйдет из дома и не увидит меня.
– Что стряслось? – спросила с порога тетя Ли. Я поднялся по ступенькам, быстро проскользнул мимо тети, рывком распахнул дверь и с грохотом захлопнул за собой. – Что ты натворила?
– Я? – вскинулась мама. – Это не я разрешала ему болтаться с девчонкой Кэлхунов без всякого надзора!
– Они просто дети. Эллиотт хороший мальчик, он бы никогда не…
– Неужели ты не помнишь, какими становятся мальчики в этом возрасте? – завопила мама. – Ты знаешь, я не хочу, чтобы он здесь оставался, но намеренно смотришь сквозь пальцы на его похождения с этой девицей! Наверняка она тоже хочет, чтобы он остался. Как, по-твоему, она собиралась удержать его здесь? Уже забыла Эмбер Филипс?
– Не забыла, – спокойно ответила тетя Ли. – Они с Полом живут на нашей улице.
– Он учился в выпускном классе, а Эмбер была моложе на пару лет и боялась, как бы он не нашел себе другую девушку в университете. Сколько сейчас лет их ребенку?
– Коулсон учится в университете, Кэй, – продолжала тетя Ли. Она годами имела дело с непростым характером мамы и изрядно набила руку на этом деле. – Ты же сказала Эллиотту, что он может остаться до завтра.
– Раз я сегодня здесь, то мой сын уезжает сегодня.
– Кэй, ты тоже оставайся с ночевкой. Что изменит один день? Дай ему возможность попрощаться.
Мама наставила на мою тетю указательный палец.
– Я вижу, что ты пытаешься сделать. Эллиотт мой сын, а не твой! – Она повернулась ко мне. – Мы уезжаем. Ты больше ни минуты не проведешь в обществе этой девчонки Кэлхунов. Не хватало еще, чтобы она от тебя понесла, тогда ты застрянешь здесь навечно.
– Кэй! – укоризненно воскликнула тетя Ли.
– Ты же знаешь, через что мы с Джоном прошли, пока росли здесь. Травля, расизм, унижения! Ты действительно хочешь, чтобы Эллиотта постигла такая же участь?
– Нет, но… – Тетя Ли умолкла, явно пытаясь найти убедительный контраргумент.
Я смотрел на нее, безмолвно моля о помощи.
– Видишь? – закричала мама, указывая на меня пальцем. – Посмотри, как он на тебя смотрит! Словно ты можешь его спасти. Ты не его мать, Ли! Я попросила тебя о помощи, а ты попыталась отнять у меня сына!
– Он здесь счастлив, Кэй, – сказала тетя Ли. – Хотя бы пару секунд подумай о том, чего хочет сам Эллиотт.
– Я думаю о нем! Если тебе нравится жить в этой Богом забытой дыре, это вовсе не означает, что я позволю своему сыну остаться здесь, – выплюнула мама. – Собирай вещи, Эллиотт.
– Мама…
– Собирай вещи, черт возьми! Мы уезжаем!
– Кэй, пожалуйста! – воскликнула тетя Ли. – Подожди хотя бы, пока Джон вернется домой. Мы вместе все обсудим.
Я не сдвинулся с места, и мама помчалась в подвал.
Тетя Ли посмотрела на меня и беспомощно развела руками. В ее глазах блестели слезы.
– Прости. Я не могу.
– Знаю, – сказал я. – Все хорошо, не плачьте.
Мама вернулась, таща за собой мой чемодан и пару сумок.
– Садись в машину.
Она подтолкнула меня к двери.
Я обернулся через плечо.
– Вы расскажете Кэтрин? Скажете, что произошло?
Тетя Ли кивнула.
– Постараюсь. Я люблю тебя, Эллиотт.
Хлопнула входная дверь. Придерживая меня за плечо, мама отвела меня к своему пикапу «Тойота Такома» и открыла дверь со стороны пассажирского сиденья.
Я остановился и в последний раз попытался ее переубедить.
– Мама, пожалуйста. Я уеду вместе с тобой, только дай мне попрощаться, разреши мне все ей объяснить.
– Нет. Я не позволю тебе гнить в этом месте.
– Тогда зачем ты вообще привезла меня сюда? – выкрикнул я.
– Садись в машину! – заорала она в ответ, забрасывая сумки на заднее сиденье.
Я сел на пассажирское сиденье и со злостью захлопнул за собой дверь. Мама обежала машину, плюхнулась на водительское место, включила зажигание и резко рванула с места. Мы поехали в противоположную сторону от дома Кэлхунов, а когда проезжали мимо него, навстречу нам проехала «Скорая».
Потолок моей комнаты намертво отпечатался в моей памяти со всеми его трещинами, пятнами от воды, отслоившейся краской и пауком в углу. Я либо лежал на кровати, беспокоясь о том, что с каждым днем неприязнь Кэтрин ко мне растет, либо писал ей письма. В них я пытался все объяснить, умолял о прощении, давал новые обещания, которые, как и предрекла мама, не смог бы выполнить. По одному письму в день, так что к настоящему моменту у меня накопилось семнадцать штук.
Из гостиной на первом этаже доносились приглушенные, сердитые голоса родителей. Поводом для их сегодняшней ссоры послужили более ранние размолвки и твердое намерение выяснить, кто из нас троих в большей степени неправ.
– Но Эллиотт на тебя кричал! Ты говоришь, что позволила ему повысить на тебя голос? – вопил папа.
– Интересно, от кого он такого набрался?! – не уступала мама.
– Ах, так ты меня винишь? Оказывается, это я во всем виноват? Это же ты отправила его в то место. Зачем ты его туда отослала, Кэй? Почему оставила его в Дубовом ручье, если годами твердила, что хочешь держать сына подальше от этой дыры?
– А куда еще я должна была его отвезти? Лучше бы он пожил там, чем сидел здесь и смотрел, как ты напиваешься!
– Ой, только не начинай. Клянусь Богом, Кэй…
– Что? Правда глаза колет? Каких действий ты от меня ждал? Эллиотт не мог оставаться здесь и наблюдать за нашей руганью… смотреть, как ты… у меня не осталось выбора! А теперь он влюблен в эту проклятую девчонку и хочет туда переехать!
Папа что-то тихо ответил, так что я не разобрал его слов, но уже через несколько секунд он снова перешел на крик:
– И ты увезла его оттуда, даже не дав попрощаться! Не удивительно, что он так сердит! Я бы тоже вышел из себя, если бы кто-то поступил так со мной, когда мы только начали встречаться. Ты хоть иногда думаешь о ком-то, кроме себя, Кэй? Неужели хоть на секунду ты не могла задуматься о чувствах собственного сына?
– Я именно о нем и думаю, потому что прекрасно помню, как со мной обращались в том городишке, пока я росла. Я не хочу для Эллиотта такой судьбы, не хочу, чтобы он застрял в этой дыре. И не делай вид, будто тебе не наплевать на сына. Ты интересуешься только своей идиотской гитарой и пивом!
– Признаю, я и впрямь люблю выпить, но гитару мою не трогай!
– Ты меня достал!
– Влюбиться в девчонку – это еще не приговор, Кэй! Они, скорее всего, расстанутся уже через месяц или родители девочки переедут.
– Ты меня вообще не слушаешь? – закричала мама. – Она из семьи Кэлхунов! Никуда они не уедут! Они хозяева этого города! Ли сказала, что Эллиотт одержим этой девчонкой уже несколько лет! Разве ты не ликовал бы, съедь от нас Эллиотт?! Ты с удовольствием избавился бы от ответственности за сына! Тогда ты мог бы и дальше воображать, будто тебе двадцать один, и у тебя есть шанс стать знаменитым музыкантом!
– Кэлхуны перестали владеть этим городом, еще когда мы с тобой учились в старшей школе. Боже мой, ты такая невежественная.
– Иди к черту!
Раздался звон бьющегося стекла, и папа закричал:
– Ты совсем с ума сошла?
Сейчас безопаснее всего было отсидеться в моей комнате. Сегодня мама с папой как обычно устроили словесную баталию, возможно, мама швырнула в папу телевизионным пультом или стаканом, но я в любом случае не рисковал и не бродил по дому. Через несколько дней после возвращения в Юкон стало ясно: ругаясь с мамой, я привлек ненужное внимание отца, а когда он принялся меня отчитывать, мама стала меня защищать и набросилась на него. В нашей семье и раньше-то все было неспокойно, а теперь стало гораздо, гораздо хуже.
Моя комната по-прежнему оставалась тихой гаванью, которая неизменно меня выручала, но она изменилась, и я никак не мог понять, как именно. Все те же синие занавески на единственном окне, из которого видны стена соседского дома, покрытая облупившейся краской, да ржавый соседский кондиционер. В мое отсутствие мама немного прибралась, стерла пыль с бейсбольных и футбольных кубков, но не сдвинула их с места. Они стояли на полке в том же порядке и на том же расстоянии друг от друга, что и до моего отъезда. Однако вместо умиротворения привычная обстановка лишь напоминала о том, что я нахожусь в мрачной тюрьме, вдали от Кэтрин и бескрайних полей Дубового ручья. Я скучал по парку, по ручью, по долгим прогулкам, когда мы просто брели куда глаза глядят и по поеданию мороженого на скорость.
Хлопнула входная дверь, и я встал. Подошел к окну и выглянул наружу, прячась за занавеской. Пикап мамы отъезжал от дома, за рулем сидел папа. Моя мать сидела на пассажирском сиденье, и они продолжали орать друг на друга. Когда машина скрылась из виду, я выбежал из комнаты, выскочил на улицу и помчался к дому Доусона Фостера. Прозрачная дверь задребезжала под ударами моего кулака. Через несколько секунд на пороге появился Доусон. Его лохматые светлые волосы были зачесаны набок, но длинная челка все равно скрывала его карие глаза.
Он нахмурился, глядя на меня озадаченно.
– Тебе чего?
– Можно одолжить твой телефон? – спросил я, тяжело переводя дух.
– Наверное, – ответил он, отступая в сторону.
Я юркнул в дом, и мне в лицо сразу ударила волна охлажденного кондиционером воздуха. На потертом диванчике валялись пустые пакеты из-под чипсов, все горизонтальные поверхности покрывала пыль, частички которой танцевали в лучах солнечного света. Мне инстинктивно захотелось помахать рукой перед носом, чтобы отогнать их.
– Знаю, жарко, как в пекле, – сказал Доусон. – Мама говорит, что наступило «бабье лето». Что это значит?
Я уставился на него, и тогда он взял лежащий на журнальном столике телефон и протянул мне. Я схватил мобильный, стараясь вспомнить номер тети Ли. Набрал нужную комбинацию цифр, приложил телефон к уху и замер, молясь всем богам, чтобы тетя взяла трубку.
– Алло? – настороженно проговорила тетя Ли.
– Тетя Ли?
– Эллиотт? У вас все хорошо? Как дела?
– Неважно. Большую часть времени сижу под домашним арестом.
Тетя вздохнула.
– Когда начинаются футбольные тренировки?
– Как мистер Кэлхун?
– Что, прости?
– Отец Кэтрин. Он поправился?
– Мне жаль, Эллиотт. Похороны состоялись на прошлой неделе.
– Похороны, – я закрыл глаза, чувствуя, как сдавило грудь. Затем на смену этому ощущению пришла ярость. – Эллиотт?
– Я здесь, – процедил я сквозь зубы. – Вы не могли бы… вы не могли бы пойти к Кэлхунам и объяснить Кэтрин, почему я уехал?
– Они ни с кем не хотят общаться, Эллиотт. Я уже пыталась: принесла им запеканку и партию шоколадных пирожных, но они даже не открыли дверь.
– Как Кэтрин? Вы не могли бы проверить, что с ней? – спросил я, потирая шею и затылок.
Доусон наблюдал, как я расхаживаю туда-сюда, в его глазах ясно читались беспокойство и любопытство.
– Я не смогла ее повидать, Эллиотт. Кажется, со дня похорон к ним вообще никто не заходил. Весь город шушукается. Мэвис и раньше была весьма странной особой, а теперь они просто закрылись в этом доме.
– Мне нужно вернуться.
– Разве у тебя не начинаются футбольные тренировки?
– Вы не могли бы приехать и забрать меня?
– Эллиотт, – укоризненно проговорила тетя Ли. – Ты же знаешь, я не могу. Даже если бы я приехала, твоя мама ни за что не позволила бы мне тебя забрать. Это плохая идея. Прости.
Я кивнул, не в силах произнести ни слова.
– Пока, малыш. Я тебя люблю.
– Я тоже вас люблю, – прошептал я и вернул телефон Доусону.
– Какого черта? – спросил тот. – Кто-то умер?
– Спасибо, что позволил воспользоваться твоим телефоном, Доусон. Мне надо бежать обратно, пока родители не вернулись.
Я рысью вылетел из дома, и мое лицо опалила волна жара. Когда я добежал до нашего крыльца и закрыл за собой дверь, пот тек с меня ручьем. Через несколько минут к дому подъехал мамин пикап. Я вернулся в свою комнату и захлопнул за собой дверь.
Ее папа мертв. Отец Кэтрин умер, а я просто взял и исчез. Если раньше я не находил себе места от беспокойства, то теперь паниковал так, что готов был вылезти из кожи вон. Мало того что Кэтрин меня возненавидела, еще и ее, и ее мать никто не видел уже несколько дней.
– Глядите-ка, кто пришел, – сказала мама, когда я выскочил из своей комнаты и стремглав пронесся через гостиную. Я прошел по коридору и вышел через дверь, ведущую в гараж. Отцовские гантели лежали в углу, а мне по-прежнему не разрешалось покидать дом. У меня остался только один способ выпустить пар: нагрузить мышцы так, чтобы руки-ноги дрожали от изнеможения.
– Привет, – сказала мама, появляясь в дверном проеме. Она прислонилась к дверному косяку (с одной стороны двери громоздились велосипедные покрышки, а с другой стоял стеллаж со всяким барахлом) и стала смотреть, как я поднимаю гантели. – Все хорошо?
– Нет, – процедил я сквозь зубы.
– Что происходит?
– Ничего! – огрызнулся я, чувствуя, как мышцы горят огнем.
Мама наблюдала, как я машу гантелями, и морщинки вокруг ее глаз становились все глубже. Она скрестила руки на груди.
– Эллиотт?
Я сосредоточился на звуке своего дыхания, надеясь, что Кэтрин услышит мой мысленный призыв, несмотря на разделяющее нас расстояние.
– Эллиотт!
– Что? – рявкнул я, роняя гантели. Мама подпрыгнула от грохота, потом вошла в гараж.
– Что с тобой происходит?
– Где папа?
– Я оставила его в баре «У Грега». А что?
– Он вернется?
Она вздернула подбородок, всем своим видом выражая, как озадачена моим вопросом.
– Разумеется.
– Не веди себя так, будто вы не скандалили целый день. Снова.
Мама вздохнула.
– Прости. В следующий раз мы постараемся вести себя потише.
– А смысл? – фыркнул я.
Мама поглядела на меня с недобрым прищуром.
– Случилось что-то еще.
– Неа.
– Эллиотт, – с угрозой в голосе повторила мама.
– Папа Кэтрин умер.
Она нахмурилась.
– Как ты об этом узнал?
– Просто знаю.
– Ты разговаривал со своей тетей Ли? Как? Я же забрала у тебя мобильный, – я не ответил, и мама указала пальцем на пол. – Ты все делаешь украдкой, у меня за спиной?
– Ты не оставила мне выбора.
– Я могу сказать то же самое о тебе.
Я возвел глаза к потолку, и мама гневно нахмурилась. Она терпеть не могла, когда я так делал.
– Ты притащила меня обратно и закрыла в моей комнате, чтобы я слушал, как вы с папой целый день грызетесь? Это твой хитрый план, благодаря которому у меня должно появиться желание остаться здесь?
– Знаю, в последнее время в нашей семье все непросто…
– В последнее время наша семья в полной заднице. Мне осточертело тут сидеть.
– Ты здесь всего две недели.
– Я хочу домой!
Мама покраснела.
– Твой дом здесь! Ты останешься в нем!
– Почему ты не дала мне объяснить Кэтрин, почему я уехал? Почему не позволяешь узнать, все ли с ней хорошо?
– Почему ты не можешь просто забыть эту девчонку?
– Я волнуюсь за нее! Она моя подруга, и сейчас ей очень плохо!
Мама закрыла глаза ладонью, потом опустила руку и повернулась к двери. У самого порога она остановилась и обернулась через плечо.
– Нельзя спасти всех.
Я посмотрел на нее исподлобья, сдерживая гнев.
– Я просто хочу спасти ее.
Мама ушла, а я наклонился, взял гантели и поднял над головой. Затем опустил, снова поднял, еще и еще, пока у меня не затряслись руки. Я не хотел становиться похожим на своего отца, не хотел размахивать кулаками всякий раз, когда что-то выводило меня из душевного равновесия. Однако первое, что приходило мне на ум в такие минуты – это желание броситься в драку, и эти порывы иногда меня пугали. Приходилось постоянно держать злость под контролем. Особенно сейчас, когда необходимо придумать, как добраться до Кэтрин. Нужно сохранить холодную голову. Стоит придумать план и не дать себе удариться в истерику.
Я упал на колени, и гантели второй раз громыхнули об пол, хотя я их не выпустил. Грудь сдавило отчаяние, легкие требовали кислорода, руки тряслись, бетонный пол больно врезался в костяшки пальцев. Слезы жгли мне глаза, и от этого злость разгоралась во мне с новой силой. Отбросить эмоции, чтобы найти путь к девушке, которую я любил, казалось так же невозможно, как и вернуться в Дубовый ручей.