Макс резко поднял голову с холодного бетонного пола, заморгал, смахивая туман сна.
Он был один. Лежал, приткнувшись к смятому старому одеялу, в дальнем углу своей клетки – люди называли её конурой. Было тихо и холодно, желудок Макса урчал – беспрестанно, томительно, до боли.
Пёс так давно никого не видел, ничего не ел из своей миски и уже два дня как вылакал остатки воды из плошки. Изо дня в день он просыпался по щелчку таймера; на потолке загорались люминесцентные лампы; их гудение ударяло в уши прежде, чем свет ослеплял сонные глаза.
День за днём Макс ждал ветеринара – мужчину, который должен был о нём заботиться: наполнять едой миску, забирать у него плошку, потом подходить к раковине из нержавейки на другом конце подсобки и там наливать в его плошку воды.
Но ветеринар не приходил.
Прошло две недели. То есть Макс так думал, что две.
На первой неделе всё было нормально: ветеринар каждое утро появлялся в подсобке, поил и кормил Макса, а потом водил гулять на поле за ветеринарной клиникой, которая прежде была фермой, чтобы пёс побегал и размял лапы.
Конура Максу не особо нравилась, но он понемногу к ней привыкал. Раз в год Чарли, Эмма и их родители на время отъезда в отпуск привозили своего питомца в ветеринарку. Почему они не оставляли его на ферме, пёс не знал. При каждом посещении ветеринар щупал пальцами и колол Макса, поднимал его висячие уши и заглядывал в них, чистил ему зубы какой-то странной щеткой. Помощники доктора расчёсывали золотистую шерсть пса, выстригали запутавшиеся в ней репьи и колтуны. В конце концов Чарли и Эмма всегда возвращались, и всё приходило в норму – это делало жизнь у ветеринара сносной.
Но на этот раз случилось иначе.
По подсчётам Макса, люминесцентные лампы выключались шесть раз и включались семь с тех пор, как он в последний раз видел ветеринара. То есть семь дней Макс не выходил из клетки. Семь дней ничего не ел.
Язык и нос пересохли. Живот сводило от голода. Он совсем измучился.
И так стосковался в одиночестве.
В небольшой подсобке хватало места для четырёх клеток – таких же, как та, в которой сидел Макс. Каждая была размером примерно со шкаф в доме, где жила его семья; углы из железных трубок, а между ними натянута ячеистая металлическая сетка, чтобы посаженные внутрь животные не выбрались.
Во время последнего визита Макса к ветеринару в других клетках тоже сидели собаки. Кексик, лохматая лхасская апсо, день и ночь жалобно тявкала, что её новое место лишено всякого комфорта. Тенька, приземистый чёрный чау-чау, по большей части молчал и был погружён в себя. Ариэль, жилистая дворняжка, в основном лаял на Теньку, а в свободное время грыз и царапал пол у себя в клетке.
Но любимой соседкой Макса за все время его визитов к ветеринару была пожилая собака по имени Мадам Кюри. Макс называл её просто Мадам. Она была одного с ним размера и той же породы – лабрадор, только шерсть у неё была как ночное небо – чёрная с вкраплениями белых прядей. Пожилая лабрадорша отличалась мудростью и чувством юмора; за разговорами с ней дни пролетали незаметно.
Особенно нравилось Максу рассматривать блестящую золотую подвеску на ошейнике Мадам Кюри – три соединённых друг с другом кольца. Ни на одной другой собаке он не видел такого украшения. Его блеска не заглушали даже яркие люминесцентные лампы.
Мадам была с Максом до того самого дня, когда ветеринар перестал появляться. Однажды утром пёс проснулся и обнаружил, что соседняя клетка пуста – только дверца поскрипывала на петлях. Давняя подруга даже не попрощалась со своим соседом.
С тех пор все временные собачьи квартиры, кроме Максовой, пустовали.
Места в сетчатом загоне едва хватало, чтобы сделать несколько шагов взад-вперёд. Внутри ничего не было, кроме разодранного одеяла, на котором Макс спал – не лежать же на холодном бетонном полу, – пустой миски для еды, пластикового бачка с водой, откуда наполнялась его ныне пустая плошка, да клочков выпавшей шерсти, которая свалялась на полу в пыльные комочки. Раньше у Макса ещё был резиновый мячик, но однажды, почувствовав жестокий приступ голода, пёс разорвал игрушку на мелкие кусочки, и теперь они валялись вместе с другим мусором.
В дальнем углу Макс устроил себе уборную. В первый раз ему было очень стыдно справлять нужду в клетке. Со щенячьего возраста он был приучен делать это на улице.
Из своего сетчатого загона Макс видел смотровую ветеринара. Вдоль стен стояли тумбы и шкафы, на крючках висели стерильные медицинские инструменты, какие-то странные штуки мокли в голубой жидкости. Середину смотровой занимал длинный стол со сверкающей стальной столешницей. С другой стороны от клетки Макса крепилась к стене большая металлическая раковина с краном.
Из крана капало.
Кап. Кап. Кап.
Каждая капля со звоном ударялась о металл, и от каждого удара уши Макса вздрагивали. Горло жгло от жажды.
За несколько дней до исчезновения Мадам начала вести себя странно. Макс сперва не придавал этому значения. Она бормотала какую-то невнятицу: мол, вот-вот что-то случится, приближается опасность.
– Готовься, Макси, – очень серьёзным, даже мрачным тоном сказала она своему соседу вечером накануне исчезновения. – На горизонте собралась тьма. Я её чую.
Макс жевал свой красный пупырчатый мячик.
– Я ничего не чувствую, – сказал он, зажав шарик в зубах. – Может, это просто ноют ваши старые собачьи кости?
Мадам засмеялась и добродушно протявкала:
– Разумеется, я ощущаю это, потому что стара, Макси. У собак в возрасте более чуткие кости: они скрипят и хрустят, когда близится что-то нехорошее. – Уже не так весело она добавила: – Я пока не знаю, что это. Но когда узнаю, скажу тебе. Не беспокойся, малыш Макси.
И вот теперь Мадам пропала.
Пропали все.
Во сне Макс видел тьму, о которой говорила его мудрая соседка, – по крайней мере, как он себе эту тьму представлял. И хотя все тело у него затекло и ныло, он не переставал беспокоиться о Мадам. Куда она подевалась? И что означали её загадочные слова?
И как это связано с его семьёй?
В одном Макс был твёрдо уверен: родные никогда не бросили бы его тут одного на две недели. Значит, что-то или кто-то удерживает их вдали от него.
Выбраться бы отсюда, тогда он сам отыскал бы их. Вдруг на Макса навалилась усталость, он поплёлся к своему одеялу, покружился и начал укладываться. Его глаза уже наполовину закрылись.
И тут пёс кое-что услышал: шуршание по пластику и скрип дверных петель.
Глаза Макса широко раскрылись. Он метнулся к дверце клетки, просунул нос сквозь ячейку сетки и глубоко втянул ноздрями воздух.
Нос уловил запахи шерсти и мускуса. Глаз заметил, что маленькая кошачья дверка, которая вела из смотровой ветеринара в дом, качается взад-вперёд, будто кто-то только что прошмыгнул в неё.
И ещё Макс услышал клацанье когтей по бетонному полу.
– Эй! – тявкнул он. – Кто там?
С другой стороны комнаты раздался приглушённый лай:
– Вау-а-а!
Поднялся шум: стук, звон, дребезг. Где-то рядом – Максу не было видно – с грохотом летели на пол разные вещи.
Какой-то зверёк с латексной перчаткой на голове выскочил из-за стола и метнулся через смотровую к двери.
– Стой! – гавкнул Макс. – Помоги мне!
Зверёк замер всего в дюйме от кошачьей дверцы, потряс головой, перчатка соскочила, и Макс смог разглядеть незнакомца.
Это был пёсик.
Очень маленький – не больше самого Макса, когда тот был щенком. Макс даже подумал: не щенок ли это лабрадора? Но нет, в детстве у него лапы были длинные, а не короткие и кривые, как у этой собачки. И шерсть у них разная: у незнакомца – гладкая и чёрная, у Макса – бледно-золотистая и пушистая; уши у них обоих висячие, только у этой собачки они казались слишком большими для её маленькой остренькой мордочки.
Макс упёрся лапой в клетку.
– Пожалуйста, помоги мне, – попросил он. – Ветеринара уже давно нет. Что случилось?
Пёс, склонив голову набок, рассматривал Макса большими карими глазами, над которыми светлели два коричневых кружка.
– Эй, ты не знаешь, тут где-нибудь шарики не завалялись?
Лапа Макса обмякла. Такого вопроса он ожидал меньше всего.
– Не знаю, – устало ответил пёс, не в силах скрыть жалобных ноток в голосе. – Я тоже голоден. И мне нужно найти своих.
Маленький пёсик смотрел на Макса, изогнув одну бровь и медленно помахивая хвостом. Казалось, он прикидывал, чего можно ожидать от пса Максова размера.
– Тебе нужна еда? – Отвернувшись, он пробормотал себе под нос: – Конечно, ему нужна еда. Все только и просят: есть, есть, есть! – а Максу сказал: – Ну вот что…
Но не договорил. Уши пёсика вздрогнули: он явно услышал что-то, чего не слышал Макс.
– Прости, приятель! – быстро проговорил маленький незнакомец и начал пятиться к двери. – Надо бежать! Попробуй прикусить защёлку на дверце. Я видел, как другие собаки это делали. – И он исчез; маленькая створка кошачьего лаза, прикрывшись за ним, закачалась.
Макс посмотрел вверх – туда, где дверь его клетки соприкасалась с угловой опорой, к которой крепилась сетка. Между ними зияла щель. Может, получится просунуть в неё морду?
Из крана на другой стороне комнаты продолжало кап-кап-капать. Вода была так близко – и при этом совершенно недостижима.
Грудь Макса раздулась от решимости. Если маленький пёс не собирается помогать ему, значит придётся позаботиться о себе самостоятельно. Он выберется из этой ужасной вонючей клетки.
И найдёт свою семью.