… Однажды, в прекрасный августовский вечер, нежаркий и приятный, ближе к ночи, в ворота монастыря постучались. Стук был робкий, нерешительный, но дед Савелий, несший послушания сторожа и вратарника, его услышал.
Неторопливо, с достоинством, вышел из сторожки, и, побрякивая огромными ключами на большом металлическом кольце, направился к воротам.
«Не время по гостям-то ходить, да еще и в монастырь, – бурчал по дороге дед, – интересно, кто это там, на ночь-то глядя?»
Он подошел к воротам и громко крикнул:
– Хто здеся?
С той стороны раздалось тихое и невнятное: «Молитвами святых отец наших…».
Дед отпер калиточку, вырезанную в массивных деревянных воротах и обмер.
Перед ним стояло настоящее лесное чудище – грязное, заросшее и оборванное донельзя.
– Ты это к кому, мил человек? – оглядывая чудище с головы до ног, поинтересовался дед Савелий.
– К игумену, – еле шевеля губами, с трудом произнес пришелец. По сторонам он не смотрел, взглянул разок на монастырь, куда-то за дедово плечо, и тотчас опустил глаза.
– Как представить-то? – ворчливо спросил привратник. – По делу, али как?
Ответ оборванца потряс деда Савелия до глубины души. Он схватил валявшийся неподалеку железный прут и со всему размаху вдарил им по рельсу. С момента обретения утерянного монастыря рельс не убирали, и удар по нему служил теперь своего рода знаком срочного вызова игумена – отца Романа.
Звон в тишине монастырского вечера был слышен далеко.
Игумен появился быстро. Чудище сидело на лавочке, в теньке, и отец Роман поначалу его даже не заметил.
– Что случилось, дед Савелий? Где горит? Чего трезвонишь?
– Да вот, – дед махнул зажатым в кулаке прутом в сторону пришельца. – Иуда пришел. Поговорить с тобой хочет.