Матрена для своего возраста довольно бойко вышагивала. До церкви нужно было идти минут двадцать. Мы разговаривали по дороге.
– Ты крестик надела? – спросила она.
– Угу, только я не помню, как креститься, – ответила я и покраснела.
– Я тебе там покажу.
Она притормозила, и мы остановились.
– Бадик давай, – сказала она коловерше.
Тот вытащил из пасти трость и отдал старушке. Со стороны чертенка не было видно и казалось, что бабулька вытаскивает палку из-за спины, как Скай Уокер джедайский меч. Я хихикнула.
– Чего ржешь, как лошадь? – буркнула она недовольно.
– Ой, я не знала, что в чертенке помещаются такие большие предметы.
Я стала его внимательно разглядывать и почесала ему шейку, где, оказывается, находился небольшой зоб-мешок. Он застеснялся и захихикал.
– Смотри-ка чего, а ты ему нравишься, и дотронуться до него можешь, – по-доброму буркнула Матрена. – Обычно он никого не жалует и укусить еще может.
– И сильно? – удивилась я.
– А то.
Чертик ощерился и обнажил ровный ряд остреньких мелких зубов. Потом стал серьезным и снова улыбнулся: теперь его пасть была похожа на звериную: клыки, резцы. Снова прикрыл рот, а когда открыл, то из него вывалился змеиный язык и такие же два зубика.
– Ну, все, хватит баловаться, – бабулька щелкнула его в лоб.
Он надулся и отвернулся от нас, продемонстрировав замечательный хвостик с кисточкой.
– Я не знала, что вы плохо ходите и вам нужен бадик, – сказала участливо я.
– Бадик для старушки – это не способ передвижения, это орудие борьбы, – ответила она и гордо потрясла тростью.
– И тележка туда же? – спросила я и рассмеялась.
– А как же. Тебе ни разу по ногам тележкой не прокатывались? – поинтересовалась она и хитро прищурилась.
– Ну-у-у, бывало. Еще и пихнуть ухитряются, – ответила я.
– А ты в ответ пихни, наступили – в ответ наступи. Особенно это церкви касается, часто некоторые граждане и гражданки негражданской наружности там свои нехорошие делишки проворачивают.
– Ну, это же нехорошо, это неправильно, нельзя так, – ответила я.
– Церква – это источник силы, и если умеешь им пользоваться, то и все твои задумки получаться будут, неважно, хорошие они или плохие в общечеловеческом смысле. Это как родник, из которого люди воду набирают, можно набрать воды попить, а можно и ноги там помыть, – ответила она.
Ну вот, как-то неприятно все это было слышать, хотя я и встречалась с колдовством в церкви, и люди не благости у Бога просили, а у прихожан счастье и здоровье забирали. Как-то бабулька – божий одуванчик тщательно вокруг меня веником мела и что-то себе под нос бубнила. Она метет, а я за веником кругом поворачиваюсь и смотрю на нее так внимательно. Почуяла старая, что что-то неладно и глаза на меня поднимает. Рот от радости перекосился, смотрит на меня злобно. А у меня в голове вертится: «Что мое – остается со мной, что твое – остается тебе». И так до тех пор, пока она не скрылась из виду. Спиной назад от меня пятилась.
– Чего затихла? – ткнула меня локтем Матрена. – А ли видела чего в церкви?
– Да так, свечи поставила и стояла иконы рассматривала, тут одна старушка подлетает и давай свечки тушить да выдергивать, – ответила я.
– А ты чего сделала, сказала? – поинтересовалась она.
– Ничего, просто на нее смотрела ошалевшим взглядом. Она повернулась, смотрит на меня: «Ой, вы только свечу поставили, а я затушила? Извините, простите». Назад все зажгла и дрожащими руками все поставила, часть свечек уронила.
– Твою-то не затушила?
– Не успела.
– И то хорошо, и то ладно.
Мы подошли к церкви. С трех сторон бежали бабка Нина, какая-то тетка неопределенного возраста и баба молодая.
– Вот они уже, кумушки, несутся. Смотри, что сейчас будет, – сказала Матрена и облокотилась на свою палку, чтобы лучше все рассмотреть. Ей только попкорна в руки не хватало. – Жаль, в этом году Полунощницу отменили из-за вируса проклятого, там еще веселей бывает.
Все три бабенки оказались одновременно у дверей церкви. Но ни одна из них не успела схватиться за ручку двери. Они начали отпихивать и оттаскивать друг друга, не давая возможности подойти к заветной цели. Ко мне подошел Саша, чмокнул в щечку.
– Доброе утро, моя хорошая. Христос воскрес, бабушка Матрена и Агнета.
– Воистину воскрес, – ответили мы хором, и бабулька сунула ему в руки яйцо и конфеты.
– Ну, чего стоишь, на милую свою любуешься, иди окаянных разними, – сказала Матрена.
– Подожду немного. Они каждый год тут дерутся. Что-то Елены Сергеевны не видно? Той старушки с фингалом под глазом, – пояснил участковый.
– А она тоже того самого? – удивилась я.
– Нет, она в приметы верит, ну и подраться, и поскандалить любит. Заболела она, дома сидит. Снова с соседкой поругалась, ну и со злости себе на ногу кирпич уронила, хотела в нее бросить. Пальцы сломала, теперь в гипсе, может, и пришкандыляет на костылях, – ответила Матрена, наблюдая, как обычная потасовка перерастает в драку.
Из-за двери выглянул новый батюшка, посмотреть, что же там происходит. – Ну все, Сашок, твой выход, – подтолкнула она мужчину в спину. – Ну и наш с тобой, Агнета, – сказала бабулька и поволокла меня к двери. – Берешь за одну ручку двери, а я за другую и открываем ее вместе, – инструктировала она меня.
– А не служители ее должны открывать? – спросила я.
– Сегодня мы с тобой за них, – усмехнулась она, ловко огибая свалку из теток и разнимающего их Сашу.
Тут бабка Нина увидела нас и ринулась в бой. Но Матрена была проворнее и подсекла ее своим бадиком так, что та споткнулась и упала на своих товарок. Одновременно с бабкой Матреной открыли двери. Я обернулась, коловерша сидел на голове бабки Нины и плел из ее волос косички.
– А перекреститься, – ахнула я.
Матрена начала неистово креститься, а я попыталась за ней повторить. На нас изумленно смотрел новый священник.
– Здравствуйте, – громко сказала я. – Меня зовут Агнета.
Рядом захихикала Матрена.
– Молчи ужо, – одернула она меня.
– Здрасьте, – от неожиданности ответил священник, смутился и куда-то скрылся.
– Вот дурында, – обругала шепотом меня Матрена.
– Пойду я. – Мне было ужасно стыдно и неловко.
– А ну, тормози, все, как положено, отстоим, – дернула она меня за руку. – Чего в корзинку вцепилась, поставь ее на стол ужо. – Она кивнула на специальный стол для снеди.
Сделала так, как сказала Матрена. Народ прибывал в церковь. На нас злобно зыркали кумушки. Потом началось действо, не разбираюсь я в этом, не знаю, как называется, служба, не служба. Все крестились, и я крестилась, все славили Господа, и я славила. Потом освятили нашу корзинку с едой, и мы собрались домой. Около церкви меня поймал за руку Саша.
– Может, с моими сразу пойдешь к нам, а потом я подойду? – спросил он.
– А Катюшка, а Матрена, а козы? У меня еще дела есть. Давай, как договаривались.
– Хорошо, хорошо, давай, до встречи. – Он пожал мне руку и отошел.
– Ну, считай, что поженились, – усмехнулась Матрена. – Пошли ужо. Готовься, сплетничать теперь про вас с Сашком будут и про нас с тобой.
Мы отправились домой, на плече у Матрены снова красовался коловерша. Он сосредоточенно жевал конфету, а в лапке держал честно экспроприированный куличик.
– Не пойду больше, позорище какое, – сокрушалась я.
– Все нормально прошло, чего переживаешь-то. Интересно, что это за баба молодая была, наверно, какая-нибудь из самопосвященных, – рассуждала вслух Матрена.
– А она не из местных? – спросила я.
– Может, и из местных, я же не из вашей деревни. Ну-ка, дружочек, сбегай, посмотри, что это и кто это, – ткнула она чертенка, который самозабвенно слизывал с кулича сладкую помадку.
Тот запихнул выпечку в пасть и исчез с ее плеча.
– Мне вот такие самоучки не нравятся, возомнят себя неизвестно кем и начинают пакостить втихую. Нам бабки Нины хватает, – задумчиво сказала она.
– А вторая тетка там была. Она что? – спросила я.
– Она в соседнем хуторе живет, для себя по мелочи что-то делает, тоже хочет кусочек счастья урвать.
– А чего эти двери дают-то? – спросила я.
– Ну, кто первый зайдет в церковь на Пасху, того весь год счастье ждет.
– Понятно, – ответила я.
– Да не переживай ты так, девка. Ты первая зашла, я от тебя на полшага отстала, – рассмеялась она.
По дороге домой мы раздавали конфеты и яйца, брали конфеты и яйца, христосовались и всем улыбались.