Я снова видела глазами Эллен. Вокруг высились монументальные стены Магической Академии, сновали студенты и преподаватели. Я видела жизнь своей предшественницы как на ускоренной перемотке, лица сливались, не отпечатываясь в памяти.
За все те разы, что мне удалось окунуться в воспоминания Эллен, я успела понять, что девушкой она была скрытной и не слишком уверенной в себе. Она не участвовала в студенческих забавах, порой носящих злой характер, у нее не было близких подруг, только приятельницы и однокурсницы. Видимо, маменька с папенькой хорошо подорвали ее самооценку, старались с раннего детства.
И сколько бы я ни окуналась в это липкое болото, в конце дорога всегда вела в подземелья, где тоже располагались учебные классы. И что-то там произошло, что-то случилось, но мне никак не желала открываться правда.
Я снова стояла у двери, на пол падала ломаная полоса света. Я (или все-таки Эллен?) ничего плохого не желала, просто хотела сдать работу. Просто оказалась не в том месте и не в то время.
В этот раз мне удалось услышать одну неосторожно оброненную фразу:
«Всех свидетелей нужно убрать…» – произнес приглушенный голос, смутно знакомый и в то же время нет.
Убрать… убрать…
Черт возьми, надо уносить отсюда ноги!
– Как вы думаете, долго она проспит?
– Может, ей искусственное дыхание сделать? Или массаж сердца?
– Ну ты и извращенец! Так и скажи, что просто хочешь пощупать.
Голоса взрывали и без того усталый мозг, тело болело, словно я без подготовки целый час занималась фитнесом. Снова этот сон-воспоминание. Подразнит и исчезнет! Клянусь, мое терпение лопнет, если я не узнаю правду.
Стоило мне подать признаки жизни, как воцарилась тишина.
– Что вы там замышляете? – просипела я, принимая горизонтальное положение.
Подо мной был видавший виды диванчик, на стене напротив – доска. На столе стопка книг, чайник, несколько разномастных кружек и обглоданная головка сыра. Судя по всему, это комната отдыха для практикантов.
– Ура! Наконец-то ты пришла в себя! – первым опомнился Пискун.
Пока я спала, он принял свое истинное обличье и успел поболтать с юношами, которые застыли посреди комнаты молчаливыми статуями.
– Я объяснил этим деткам, что у тебя самое банальное магическое истощение, но они мне не верили.
О том, что детки эти были под два метра ростом и шире меня в плечах раза в полтора, умолчим. Мой покой и сон стерегли Йен, Дэрин и рыжий мальчишка по имени Найвер.
– Долго я спала?
– Около часа, – ответил Йен, и тут меня как молнией прострелило. У меня же там пациентка!
– А что с Диди?
– Повязку наложили, она уже должна прийти в себя, – спокойно ответил Йен, и это значило, что все действительно под контролем.
Я кивнула. Все равно надо будет узнать, куда ее положили, и наведаться, как только меня перестанет мутить. А потом поговорить с нейтом Лейном.
– А где нейт Брайтен, кстати? – вспомнила я о здоровяке-лекаре, любителе редкого инстументария.
– Ушел. Его вызвали, – ответил Дэрин, лениво потянувшись. Меня раздражала бесцеремонность этого мальчишки, слишком он был языкастым.
Тем временем Найвер предложил мне кружку воды.
– А Ойзенберг? Ваш руководитель что-нибудь сказал? – поинтересовалась я, смочив губы.
Парни заговорщически переглянулись. Рыжий заговорил:
– Вы стали падать прямо на нейта Ойзенберга, он не успел отойти, зацепился о столик и… – он хихикнул и порозовел от удовольствия, – …упал прямо на пятую точку, отбил копчик и завизжал, как будто ему пятки поджарили. А вас Йен успел подхватить в последний момент.
– Спорю, это был самый чувственный момент в его жизни! – заржал Дэрин.
– В чьей? Йена или Ойзенберга? – рыжий поддержал его шутку.
Покрасневший Йен вздохнул и махнул рукой:
– Не обращайте внимания на Дэрина, нейра, он просто придурок. Хоть бы постыдился.
– Я уже не в том возрасте, чтобы чего-то стыдиться, – парировал юноша и подмигнул мне. Дурачок. Знал бы, сколько на самом деле мне лет, бежал бы в ужасе. Если, конечно, он не любитель женщин постарше.
Следующие пять минут я слушала рассказ о том, что происходило после того, как я отключилась, как меня принесли в ученическую, и как браслет внезапно превратился в Пискуна. А еще практиканты отметили, что нейт Брайтен был впечатлен моими умениями.
Итого получается, что двое лекарей: Брайтен и дедулька Бэйнс настроены ко мне дружелюбно, с Ойзенбергом и снулой рыбой Калвином я уже не найду общего языка (да и не надо, чур меня). А отношение Лейна стало теплее на пару градусов и приблизилось к отметке «ноль».
Надеюсь, когда достроится госпиталь, я успею наработать базу из лояльных лекарей и практикантов, заинтересованных в работе повитух и довольных пациентов.
– Нейра Эллен, с Таем Отто все в порядке, – отчитался Йен напоследок. – Мы по очереди ухаживаем за его раной, он ни в чем не нуждается. Правда, иногда порывается сбежать, не хочет чувствовать себя нахлебником.
– Отлично! А Таю передайте, что я попробую устроить его на работу в новый госпиталь, пусть далеко не убегает.
С ребятами было легко и весело, но пора и честь знать. Мне нужно увидеть Лейна и Диди, а ребятам – вернуться к практике, обеденный перерыв подходил к концу. В коридоре я спросила Пискуна:
– Меня всегда будет колбасить после использования заклинаний? Не хотелось бы валяться без чувств, ненавижу эту беззащитность.
Тиин подскочил у меня на плече, как мячик на ножках, и выдал деловым тоном:
– У неопытных магов часто такое бывает. С концентрацией проблемы, поэтому человек выделяет магию всем телом, при этом расход сил в десять раз больше, а эффект тот же. Ты испытала стресс, толком не смогла сконцентрироваться, действовала по наитию, а не по науке.
– А ты мне для чего, меха комок? Кто отвечает за концентрацию?
– Ну прости, сплоховал. Перенервничал. С кем не бывает? Тем более у нас еще схема не отработана, ты ведь впервые применяла силу артефакта.
Я закатила глаза и хотела хлопнуть себя по лбу, но не успела. По закону жанра из-за угла на полном ходу в меня врезался нейт Лейн.
Попался, голубчик!
– Вы что, меня преследуете? – выдал он, даже не поздоровавшись. Увидел Пискуна и поморщился.
Я же бросила беглый взгляд на его руку – на раненом пальце тугая повязка. Неужели дела плохи?
– Как ваше самочувствие, нейт Лейн?
Лекарь проследил за моим взглядом.
– Лучше, чем вы думаете. Или ждете, что я умру от заражения крови? Не дождетесь!
– На самом деле ваша смерть мне невыгодна, – ответила я честно. – Нам с вами еще сотрудничать. И если ваше состояние будет ухудшаться, обращайтесь. У меня в арсенале есть магия, которую вы не любите, но которая помогает.
Лекарь закатил глаза.
– Вы действительно самая настырная женщина на свете! Почему нейт Ойзенберг снова жаловался, что вы лезете не в свои дела и отбираете его пациенток? Заведите себе уже, в конце концов, ребенка, чтобы было чем заняться! И куда только смотрит ваш муж?
Я вздохнула. Тяжелый случай, но не безнадежный. Жену ему надо, может, подобреет.
– Вы же сами убедились, что я не пустоголовая девица, которая приехала сюда развлекаться. У меня есть цели, от которых я не отступлюсь, и я предлагаю, чтобы вы и дальше смотрели и сравнивали методы, которым я обучилась в столице, и методы ваших лекарей. Делали выводы, а потом, может, и поддержали меня. Поверьте, худой мир лучше доброй ссоры.
Вдруг Лейн сощурился и пронзил меня взглядом глаз-кинжалов.
– Какая-то вы странная, нейра Эллен. Настырная, нахальная и совершенно бессовестная. Скромные выпускницы так себя не ведут. Или я все-таки плохо знаю магичек? – он потер подбородок, заросший неопрятной щетиной, и усмехнулся.
Я пытала его еще несколько минут. В конце концов мне удалось добиться того, чтобы за мной, как и за всеми остальными практикантами, были закреплены свои больные. И чтобы Ойзенберг не тянул к ним свои грязные ручонки.
Внедрение в тыл противника прошло более-менее успешно, ура!
– И все-таки на месте вашего мужа я бы запер вас дома, – бросил Лейн на прощание. Не мог не оставить за собой последнее слово. – Когда женщины слишком много учатся, кровь от матки приливает к мозгу, и женщина становится бесплодной. А еще мне кажется, у вас все симптомы истерии.
Я не стала разубеждать его, ведь он свято уверен в этом бреде. И знаю, да, как в нашем мире раньше лечили так называемую истерию у женщин! Вот уж точно врачи-грачи.
Время в госпитале пролетело незаметно, я проведала Диди и удостоверилась, что та в безопасности. Она уже пришла в себя, пульс был в норме, но женщину мучили боли. Сегодня Йен оставался ночевать в госпитале, поэтому я дала ему еще обезболивающего и просила присматривать за моей подопечной, а сама поспешила домой. Соседка с болями в животе просила зайти, да и Грэте я еще на той неделе обещала проведать ее беременную невестку.
Интересно, когда вернется Норвин? Я тут дом начала в порядок приводить, а муж словно забыл о моем существовании. Пришлось признаться хотя бы себе, что я соскучилась и не прочь с ним увидеться. Нам столько надо обсудить! Когда моя тайна раскрылась, я стала чувствовать себя свободнее рядом с ним.
Видимо, жизнь меня не научила, что желания надо загадывать осторожно.
Домой я приползла, когда начало темнеть. По пути проведала беременную Анку, которую сейчас уже ничего не беспокоило, потом двух соседок. У одной были хронические запоры, у второй – суставные боли.
Оставив пациенток, полностью удовлетворенных консультацией и лечением, я наконец-то смогла выдохнуть. И тут в голове некстати всплыл разговор с Лейном. Должно быть, он считает всех женщин, которые хоть чем-то выбиваются из толпы, истеричками. Интересно, этот «недуг» здесь как-то лечат?
Еще древние греки считали истерию истинно женской болезнью. Туда же приплетали депрессию, тазовые боли и… непослушание. А в просвещенном девятнадцатом веке европейские врачи запирали несчастных в клиники на полгода, излечивая «покоем». Проще говоря, привязывали к койкам, не разрешая вставать и даже садиться, насильно закармливали и как только ни издевались. Стоит ли говорить, что в большинстве случаев в эти клиники отправляли неугодных жен любящие мужья?
Некоторые коновалы проводили калечащие операции на женских половых органах, удаляли матки, делали «истеричкам» лоботомию. Часто в ход шли наркотики – смесь алкоголя и опиума. Вот и просвещенная Европа, вот и викторианская эпоха. Даже двадцатый век это мракобесие затронуло.
Что ни говори, ситуация страшная. Поразительная халатность и жестокость в попытках обуздать женскую природу, эмоциональность и стремление к свободе и независимости. Я живо представила, как меня похищают и запирают в комнате с желтыми обоями, привязывают к кровати. А потом начинают лечить ледяной водой, лаунданумом и лоботомией. Брр…
Дома меня, конечно, никто не встречал. Тихо, пусто, одиноко, как и в последние годы пребывания в моем прошлом мире. Но здесь у меня был Пискун – знатный нарушитель спокойствия. Тиин сразу полетел на кухню, и вскоре до слуха донеслось шуршание обертки. Интересно, не вреден ли для него шоколад? Сам Пискун сказал, что единственное, что ему грозит – это ожирение.
Переодевшись в домашнее, я быстро перекусила и села за учебники. Надо было полистать «Теорию магии», «Артефакторику» и «Целительство», везде у меня были пробелы, которые необходимо заполнить. Но, пробегая глазами по строчкам, я ловила себя на мысли, что не понимаю написанного, потому что мысли витают где-то не здесь. Я вновь и вновь возвращалась то к воспоминаниям Эллен, то начинала крутить браслет-артефакт на запястье.
Иногда я чувствовала себя героиней компьютерной игры, которую надо «прокачать» до самого высокого уровня и заработать все возможные бонусы.
Из задумчивости меня вырвал грохот. Я вздрогнула и захлопнула книгу.
– Пискун! Ты что там уронил?!
Предчувствуя недоброе, я ринулась к выходу, вылетела в гостиную.
– Писку-ун!.. Мамочки!
Нет, это не мой пушистый друг погром устроил, это Норвин, явившийся порталом, влетел в стол и опрокинул его, а сейчас пытался подняться. Я видела его спину, напряженную позу и опущенную голову. Он стоял на одном колене, кулаком упираясь в пол.
– Норвин! – вдруг стало так страшно, что голос перестал слушаться. – Ты что это? Что случилось?
Я подбежала к нему, коснулась плеча и заметила, что муж прижимает к груди ладонь. Он силился что-то сказать, но вместо слов с губ сорвалась струйка крови. На белизне рубашки расплывалось уродливое алое пятно.
– Эллена… – прохрипел он и начал заваливаться вперед.
– Где это ты так? Что за чертовщина!
Я понимала, что он не ответит. Скорее всего, повреждены ребра и легкие.
На звуки прилетел Пискун. Застав развернувшуюся сцену, завис в воздухе, широко распахнув глазенки. А я будто окаменела: все произошло так быстро и неожиданно! Выругавшись сквозь зубы, схватила мужа за плечи, не дав удариться об пол, и осторожно опустила. До этого дня я не боялась вида крови.
Несколько тягучих мгновений я видела себя как будто со стороны: лицо белое, глаза распахнуты от ужаса, рот приоткрыт в бесплодной попытке глотнуть хоть немного кислорода. А потом в мозгу что-то щелкнуло, и все переменилось в долю мгновения. Включился режим медика: хладнокровного, отрешенного, умеющего принимать решения.
Пискун понял меня с полувзгляда, метнулся синей молнией, и серебряный браслет обвил левое запястье. На правом все еще находился браслет рубиновый.
– Только на этот раз, пожалуйста, постарайся с концентрацией. Не хочу отключиться из-за перерасхода сил, – попросила я.
Этот мир постоянно испытывает меня на прочность, не дает расслабиться: что ни день, то проблема. И что я буду делать, как буду справляться, когда ко мне на «операционный стол» попал человек, который за короткое время успел стать близким?
У хирургов даже суеверие есть – никогда не оперируй друзей и родственников.
Эти мысли лихорадочно метались в мозгу, пока пальцы расширяли дыру в рубахе. Я не знаю, сколько крови он потерял, в любом случае у меня нет времени, поэтому остается положиться только на магию. Внутри уже вскипал источник, теплились золотые искорки и взрывались фейерверками под кожей.
Пискун как-то обмолвился, что есть маги, которые во всем следуют правилам, учебникам, руководствам, боятся сделать шаг в сторону. А есть интуиты, которые постоянно экспериментрируют. Именно они в большинстве случаев изобретают новые заклинания. Видимо, я отношусь ко вторым, потому что были моменты, когда я всецело доверяла чутью и позволяла магии вести меня. Так случилось и сегодня, когда я оперировала Диди.
– Соберись, тряпка! – раздался командный голосок фамильяра. – Мы должны спасти Норвина, думать будешь потом!
Я накрыла рану мужа ладонями и опустила веки. Для начала надо хотя бы кровь остановить, главное не допускать мыслей о неудаче. Именно в этом мире я на сто процентов осознала, что мысли материальны. Хотела встречи с Норвином? Получи!
Фамильяр направлял потоки силы к рукам, не позволяя им распыляться, я пыталась сосредоточить их в браслете, молила артефакт отозваться. Рукам было липко и горячо. Я чувствовала, как кровавое пятно расползается по груди Норвина, чувствовала, как слабо приподнимается грудная клетка. Я держала в ладонях жизнь взрослого сильного мужчины, в этот миг он полностью от меня зависел, но такая власть была мне не нужна.
Мы только начали узнавать друг друга, и я не хотела потерять его, испугалась одиночества и гнетущей тишины дома. Пусть только придет в себя, я ему устрою! Надумал пугать впечатлительную женщину!
Я отпустила контроль разума над древней стихией, ощутила, как поток магии наполняет браслет, и в нем моя сила преобразуется в нечто иное, окольцовывает запястье. Браслет раскалился настолько, что боль стала невыносимой, и с каждым мгновением я ожидала почуять запах горелой кожи. По телу неслись сотни мелких молний, отдаваясь в суставах и нервах дергающей болью. Именно через нее проходило овладение новыми навыками.
Белое пламя разгоралось все ярче и ярче, слепило глаза. Их заволокло мутной пленкой, первая слеза сорвалась с ресниц и скатилась по щеке, потом вторая.
Какая же я слабая, совсем не умею терпеть!
Магическим зрением я разглядела трещины на ребрах, уходящую вглубь рану, кровоточащие сосуды. Я видела, как они пульсируют, как вздрагивают тонкие стенки. Чтобы до них добраться, мне понадобились бы хирургические инструменты и ассистенты, возможно, пришлось бы вскрывать грудную клетку. В теории я знала многое, многое видела своими глазами, но смотрела на свои возможности здраво.
Это не моя специализация. Не будь у меня магии, я бы, скорее всего, убила Норвина или вообще не успела бы ничего сделать.
Моя сила, смешанная с магией браслета, устремилась к раненым сосудам, мягко их обволакивая. Края потянулись друг к другу, стенки начали медленно срастаться. Я думала, меня хватит сердечный приступ, пока все это закончится. А когда последний сосуд оказался сращен, я поняла, что все это время боялась дышать. В груди ломило от нехватки кислорода, руки дрожали.
Кровь перестала вытекать из раны, и только тогда я решилась заглянуть в бледное, как мел, лицо Норвина. Веки его были опущены, губы потеряли цвет, на висках застыли капли пота. Боже мой, что же он пережил?
– Эл, – пропищал фамильяр, – я чувствую что-то странное!
Я не смогла ответить, только охнула, потому что браслет-артефакт полыхнул последний раз, отправил еще один болевой импульс и… впитался мне под кожу.