– Доброе утро, Марат Саидович, – Балиев шагнул в кабинет, с опаской поглядывая на шефа подбитым глазом.
Нос всё ещё адски болел, а по рёбрам словно отбойный молоток прошёлся. Благо на этот раз принёс хорошую весть, а то так здоровья надолго не хватит.
– Ну? – Хаджиев был не в настроении, и это мягко говоря.
В принципе, верный Али хорошо его понимал. Марат не из тех, кому можно заявить подобное. Тем более подчинённому. Да ещё, чтобы девка какая-то.
Последнюю, кстати говоря, стоит пожалеть. Так унижать уважаемого авторитета – нужно с башкой не дружить. И Балиев хорошо знал, что за это бывает. За одну попытку оскорбить чечена многие поплатились жизнью. И не факт, что училке повезло, раз она до сих пор жива. Совсем не факт…
– Сделано, Марат Саидович, – чуть склонив голову, Али водрузил на стол толстенную папку с бумагами из банка. – Всё здесь. Ворохов вам привет передавал. Просил как-нибудь заглянуть к нему в гости.
Хаджиев усмехнулся, как случалось каждый раз, когда слышал об Илье – старом товарище.
– Видишь, Али, как полезно иметь друга-депутата?
Али знал, на самом деле Марат сейчас лукавит. Их с Вороховым связывала не только должность последнего. Ещё в конце девяностых, будучи молодыми пацанами, эти двое крепко дружили. Тогда чечен был всего лишь «чуркой» с огромными амбициями и пустыми карманами. Да и Илье, в принципе, до депутатства было как до Пекина раком. Но все, кто в те страшные годы не скурвился и не загремел на нары, либо покинули этот мир, либо остались семьёй навеки.
Марат открыл папку, быстро пробежался пристальным взглядом по содержимому.
– Замечательно, – щёлкнул мышкой, открыл какую-то папку, криво ухмыльнулся, прожигая взглядом чёрных глаз фотографию той самой девицы.
Али нахмурился. Попала дура. Никогда баб не жалел, а эту вот жалко. Правда, и Хаджиев никогда ранее так ни на одну бабу не наводил цель.
– Значит, так, – начал Марат, а Али тут же напрягся, словно в позвоночник вогнали деревянный кол. Сложив руки в замок, ждал приказа, и уже было не важно, что Хаджиев велит сделать с девкой. Работа есть работа… – Выясни мне все расходы её семьи. Вплоть до того, сколько стоят носки пацана, ясно?
Балиев кивнул.
– Что-то ещё, Марат Саидович?
– Пока всё. А я, пожалуй, свяжусь с Министерством образования. Помнится, у меня там кое-кто в должниках ходит.
Али передёрнуло от того, как нехорошо блеснули и без того тёмные глаза Хаджиева. Сколько лет на него работает, а каждый раз до дрожи такой взгляд…
– Снеженька, милая, – Елена Геннадьевна сложила руки в умоляющем жесте, и мне стало неловко. – Я всё понимаю. Ты одна работаешь, у тебя такая ситуация в семье… Но ты и меня пойми. Уже три недели ни копеечки. Ты же понимаешь, что я, заслуженный педагог, не ради шутки работаю на пенсии репетитором и нянькой в одном лице. Да и что за пенсия у меня? Разве ж это деньги? Еле на коммуналку хватает…
Покраснев, казалось, от корней волос до пяток, я опустила глаза в пол. Конечно, я понимала всё. Чтобы с моим Виталиком заниматься, столько сил нужно, знаний, умений. О терпении вообще молчу. Даже я, учитель, не могу с ним справиться.
– Я… Извините меня, Елена Геннадьевна. Так неловко, правда… Я ведь думала, что Петя вам заплатил. Я сейчас! Секундочку! – бросилась в комнату, сгорая от стыда.
Достала из тайничка нужную сумму и вынесла старушке.
– Знаешь, милая… Я не хочу тебя обидеть, но… Твой муж вообще хоть о чём-нибудь думает? Мог бы на работу устроиться. Где же это видано, чтобы жена так вкалывала, а он на подушечках нежился? – Я открыла рот, чтобы защитить Петю, но Елена Геннадьевна оборвала мою попытку властным движением руки. – Ещё, небось, и деньги направо-налево транжирит. А оно тебе надо, такой молодой да красивой? Ты и его на себе тащишь, и его сына, и сама вон непонятно во что одеваешься. Я в твои годы с иголочки ходила. Подумай уже о себе, Снеженька. Не дело это.
Я прикусила губу, неловко замялась. Отчего-то так вдруг горько стало, так тошно. А ведь всё так и есть. Я света белого не вижу за работой, а Петя то и дело опаздывает на собеседования, или его не устраивает зарплата, график, начальство… И так без конца. А Виталик у нас особый мальчик, его в обычную школу не отдашь. Вот и получается, что на себя у меня не хватает ни времени, ни денег.
Елена Геннадьевна ушла, а я ещё долго думала о том, что, быть может, не всё так идеально в моей жизни. А с другой стороны… У кого идеально?
Благо хоть в школу нужно было ко второму уроку, и выгнать мужа на поиски работы всё же удалось. Всё ещё верила, что он устроится и мне наконец станет легче.
Правда, я тогда ещё не знала, что ждёт меня в школе…
В учительской прямо в воздухе повисло какое-то напряжение, и я невольно поёжилась.
– Доброе утро, – поздоровалась, как обычно, но мне никто не ответил. Лишь Анька мазнула ехидным взглядом и отвернулась.
Задумываться о поведении коллег не стала. Это школа. Тут всякое бывает. Иногда ученики так доводят, что даже дышать не хочется, не то что задушевные беседы вести.
Но вскоре я поняла, отчего вдруг стала персоной нон грата. Так уж повелось, что тот, кто попадал к нашей директрисе в опалу, автоматически становился изгоем, его замечали не больше, чем по осени листья под ногами.
Как только собралась на урок, дверь учительской распахнулась, и в проёме возникла грузная Ольга Михайловна.
– Снежана Александровна, зайдите ко мне! – И тут же дверь захлопнулась. Я даже на какое-то мгновение усомнилась, что это не галлюцинации.
А в кабинете директрисы меня ожидал чистый лист бумаги и ручка.
– Присаживайтесь, Снежана Александровна. Надеюсь, не нужно объяснять, что вы должны сделать, – «шефиня» встретила меня резким, неприязненным тоном и выжидающе скрестила руки на груди.
– Простите, Ольга Михайловна, я не совсем поняла, что случилось? А точнее, ничего вообще не поняла. Это не подождёт? Просто у меня сейчас урок, и…
– Урок, Снежана Александровна, проведёт Анна Вячеславовна. А вы… Вас решили сократить.
Словно обухом по голове. Я даже не поверила своим ушам. Непонимающе улыбнулась, уставилась на директрису.
– Не смотрите на меня так, – та вдруг стушевалась, отвела взгляд. – Мне сверху приказали, ничего не могу поделать.
Ещё пару минут мы просидели молча, без единого движения, пока я собиралась с мыслями и переваривала информацию.
– Почему я? – спросила тихо, еле сдерживая слёзы.
– Я не знаю. Назвали конкретно ваше имя. А уж кому вы там перешли дорогу, меня не касается, – буркнула в ответ Ольга Михайловна и подвинула мне листок. – Пишите, Снежана Александровна. И радуйтесь, что разрешили по собственному.
Взяла дрожащими пальцами ручку, и возникло прегадкое ощущение, что это только начало… Хотя я, по правде говоря, не понимала, кто и за что так жестоко со мной поступил. Оставалось лишь надеяться, что это какая-то досадная ошибка и вскоре всё прояснится.