Темный дождь стеной обрушивался на машину, дворники не успевали разгонять стекающие по лобовому стеклу струи, и Виктор еще более замедлил ход. На пассажирском сидении рядом с ним дремала размякшая от тепла жена, сзади доносилась негромкая музыка из наушников дочери. Он откашлялся, Нина приоткрыла глаза и поежилась, разминая плечи.
– Ну и дождина! Сильнее стал, да? Как ты едешь вообще? Ты что-нибудь видишь?
– В том-то и дело, – напряженно вглядываясь в подсвеченную фарами дорогу, он не мог разглядеть ничего, кроме плотной струящейся пелены. Фары пробивали всего на пару метров, и даже на скорости в двадцать километров в час он ежесекундно опасался врезать в какой-нибудь припаркованный на обочине грузовик или поваленное ветром дерево.
– Надо остановиться и переждать. В такую погоду нельзя ездить. Карту достань.
В струях мелькнуло вдруг что-то белое – заяц? Почему белый, если на дворе скоро лето? Заяц-альбинос? Он инстинктивно надавил на тормоз, и Нина клюнула носом, фыркнула недовольно, доставая из бардачка дорожный атлас. В следующую секунду Виктор понял, что принял за зайца клок белесого тумана, откуда-то сбоку наползавшего на дорогу.
– Еще и это, – пробормотал он. – Черт дернул искать твоих родственничков именно сегодня. Тридцать пять лет не виделись и еще бы день потерпели.
– Было же солнце, – напомнила Нина, раскрывая атлас и начиная водить по нему пальцем. – Где мы?
– Где-то в Карпатах. Найди страницу с Мукачево. Мы проехали, – он усилил подсветку приборов, пригляделся, – сто двадцать километров. Черт, давно должны были приехать! А мы даже до границы не добрались!
– Не чертыхайся, – привычно укорила жена. – Ты не помнишь, мы Жнятино проезжали? Или Дерцен? Или вот еще… Великая Бегань?
Музыка стала громче – дочь вытащила из ушей наушники и постучала по переднему креслу. Не отводя взгляда от мокрой темноты перед собой, он спросил:
– Чего?
– Мы скоро приедем?
– Скоро.
Дочь зашуршала пакетами, загремела термосом, явно собираясь устроить себе на заднем сидении спокойный ужин. Салон наполнил запах копченой колбасы, кофе и маринованного чеснока.
– Лизка, налей мне тоже кофе, – попросила Нина, – Вить, ну? Что мы проезжали-то, знаешь? Я же спала. Вот еще какая-то Варшаванапень… Вашарошнапень… Язык сломаешь…
– Черт его знает, что мы проезжали! Ты же помнишь, стоило выбраться из этого Мукачево, как сразу начало моросить. Ты уснула, эта в плеере… Еду тут один, как дикарь… Но вроде никуда не сворачивал.
Жена чуть опустила запотевшее боковое стекло. Внутрь ворвался сырой ветер, ледяные капли застучали по ее руке, и Нина быстро подняла стекло обратно.
– Где же граница? Сколько до нее было?
– Километров пятьдесят.
– А не могли бы ее незаметно проехать?
– Границу с Евросоюзом? Венгры, конечно, не такие дотошные, как немцы, но, знаешь… Сомневаюсь, что обычный ливень способен их разогнать. И мы должны были увидеть шлагбаумы, здания какие-нибудь! Таможню!
– М-да.
– Так чего, мы заблудились? – спросила дочь тем равнодушным голосом, который подростки приберегают для разговоров со взрослыми на малоинтересные для них темы типа "что было сегодня в школе" или "ты уже решила, кем станешь?".
Лизка устроила не один скандал дома, в Минске, когда они с женой сообщили ей, что на весенние каникулы едут всей семьей в Карпаты на встречу с дедушкой, но как только поняла, что избежать поездки не удастся, погрузилась в скучливое равнодушие.
Карпатский дедушка был отцом Нины, которого сама Нина не помнила. За месяц до их поездки обычной бумажной почтой пришло письмо с венгерскими штампами, и вдруг оказалось, что в какой-то загадочной Кишварде у супруги живет куча неизвестной родни. В письме, написанном от лица какого-то Эриха Ракоци, говорилось, что ее отец болен и не может писать сам, но зовет, хотел бы видеть и многое объяснить… Нина за год до того потеряла мать, и мысль о том, что она может так и не узнать отца, заставила ее развернуть бурную деятельность. Уже через две недели через каких-то знакомых знакомых в турагентстве они получили краткосрочную шенгенскую визу и, как только начались майские праздники, выехали на своем "ниссане" в сторону Ужгорода. Эрих подтвердил телеграммой, что отец еще жив и ждет. Надо было спешить.
– Гаварда, Брод, – читала вслух жена, наклоняясь все ближе к неярко горящей в бардачке лампе. – Одно могу сказать, тут много всяких деревушек! Надо просто следить внимательней и сразу свернуть, как что-нибудь заметим. Лизк, ты смотри вправо, а я буду влево.
– Еще и этот туман! – он стукнул по рулю. Жена взглянула на него с удивленной укоризной. Обычно Виктор трясся над автомобилем, сдувая с него пылинки. "Кашкай" был лучшим, что случилось с ним за последние пять лет.
– А если бензин кончится? Или снег пойдет?
– Слушай, ну что ты паникуешь, мы же не в Сибири!
– Чего я паникую! Я не паникую. Просто с утра выезжать надо было! А вы красились полдня, потом ты голову мыла! Нельзя было сначала доехать?
– Вить, – жена успокоительно тронула его локоть, – ну близко же тут все, не волнуйся так. Отец меня в последний раз видел, когда мне полгода было. Разве можно явиться растрепой?
– Замок, – сказала дочь громко, видимо, не слыша из-за музыки в ушах
собственного голоса.
– И я быстро с волосами разобралась, это ты все обедал…
– Хоть не голодный…
– Замок!
– Что – замок? – спросила Нина, оборачиваясь. Виктор снизил скорость почти до пешеходной, теперь машина ползла по капот в белом низком тумане, похожем на разлитое молоко, в которое бились тяжелые дождевые капли. Черт знает что, глаза уже болели от того, с каким старанием он таращился в неразличимую мглу.
– Замок проехали. Там был указатель: замок.
– На русском?
– А?
– Указатель на русском был? – терпеливо повторила Нина. Виктор осторожно повел машину вправо, решив встать у обочины. Если б еще эту обочину было видно.... Под колесами застучали нашлепки отбойника, огораживавшего проезжую часть, и он нажал на тормоз.
– Там картинка была, – объяснила Лизка лениво, – табличка с замком. Башни, все дела. Коричневая такая.
Судя по звуку, она снова принялась жевать колбасу.
– Всю не доедай, – попросил он хмуро.
– Ты же не любиф кровяную, – чавкая, удивилась дочь.
– Уже люблю. Отрежь кусочек. И хлеба… да и кофе налей.
– Отлично, вы пока поешьте, а я схожу назад, поищу указатель, – предложила Нина, судя по всему, прочувствовавшая свою вину перед мужем и дочерью за то, что втравила их в неудачную поездку.
– Ммм… сиди уж, я сам… щас, кофе отхлебну… Лиз, ну как ты режешь?! Этим цыпленка не накормишь!!
Дверца хлопнула, Нина, не обратив внимания на его предложение, вышла наружу. На миг усилившийся шум ливня снова был отсечен дверью, и по краю сознания Виктора мелькнула сладкая мысль о том, насколько все же хороша в его автомобиле звукоизоляция. Звук падающих капель доносился сюда словно издалека и звучал почти убаюкивающе. Невысокий, кажущийся кругленьким в раздувающемся от ветра дождевике, силуэт Нины прошел вдоль машины и растворился в темноте.