– Фло…
Я заглянула в кухню. Фло загружала чашки в посудомоечную машину.
– Ой, а ты чего все сама-то? Давай вместе.
– Да ну, брось, я закончила! – Фло захлопнула дверцу. – Я тебе чем-то могу помочь? Извини, что так получилось с кофе.
– Что?.. Да ничего страшного, переживу. Слушай, я спросить хотела, а когда будет Клэр?
– К шести. – Она посмотрела на кухонные часы. – Часа полтора убить осталось.
– Я просто подумала… Ничего, если я выйду на небольшую пробежку?
– На пробежку? – переспросила Фло с изумлением. – Да ничего, конечно, только темнеет уже…
– Да я недалеко. Просто мне надо…
Я замялась. Ну как ей объяснишь, я и себе-то объяснить не могу. Просто мне надо было выйти. Надо бежать.
Бегаю я почти каждый день. У меня четыре маршрута – по Виктория-парк в хорошую погоду и по улицам, когда дождь или темно. Я, конечно, устраиваю себе передышку на день-другой в неделю – говорят, это необходимо для восстановления мышц, – но потом тяга нарастает и потребность бежать становится императивной. Если этого не сделать, на меня нападает, ну… что-то вроде клаустрофобии. Вчера я не бегала – слишком много времени ушло на сборы и всякие дела, которые надо было закончить до отъезда, – и теперь испытывала настойчивое желание как можно скорее выйти из этой стеклянной коробки. Дело было даже не в физической нагрузке – по крайней мере, не только в ней. Я пробовала бегать по дорожке в спортзале, но это оказалось совсем не то. Весь смысл заключался в том, чтобы вырваться из стен, убежать прочь.
– Время у тебя еще есть, но лучше поторопись. – Фло глянула в окно. – Вечером в лесу реально темно.
– Я быстренько. Тут какие-нибудь дорожки есть?
– М-м… Думаю, лучше тебе бежать по тропинке… Сейчас, пойдем в гостиную, я покажу. – Она подвела меня к окну гостиной и ткнула в просвет между деревьями. – Короче, вот тропа, она ведет через лес к главной дороге. На ней будет меньше грязи, чем там, где вы на машинах подъезжали. Беги по ней до асфальтовой дороги, потом поверни направо и возвращайся тем путем, как вы приехали. Будет уже совсем темно, а тропинка без ограждений, так недолго и заблудиться. Погоди-ка. – Она пошла на кухню, порылась в ящике и выудила что-то похожее на запутанные подтяжки. – Вот, держи. Наголовный фонарик.
Я поблагодарила и вприпрыжку поскакала наверх переодеваться. Нина была в комнате – валялась на кровати, глядя в потолок и слушая музыку с айфона.
– По-моему, наша Фло просто ку-ку, – сообщила она мне, вынув наушники.
– Это клинический термин, доктор да Суза?
– Конечно! Сокращенное от латинского «кукуфикус», или «великая кукушка», что, в свою очередь, уходит корнями в языческие верования о том, что песня кукушки насылает безумие.
Смеясь, я стянула джинсы и влезла в термоле-гинсы.
– Если уж великая, тогда «кукуссимус». А где мои кроссовки? Я их у двери оставила.
– Закинула к тебе под кровать. Кстати, о ку-ку. Ты что, реально сейчас бегать собралась?
– Ну да, а что?
Я нырнула за кроссовками. Разумеется, вот они, в самом дальнем и пыльном углу.
– «А что?» Дай подумать. – Нина принялась загибать пальцы. – Во-первых, уже темнеет. Во-вторых, место незнакомое. В-третьих, в доме есть халявная еда и бухло. В-четвертых, я не говорила, что там уже темно, как в заднице?!
– Так уж прям как в заднице…
Я бросила быстрый взгляд на окно, зашнуровывая кроссовки. Стемнело, конечно, но не настолько, чтобы ничего не видеть. Небо было ясное, еще подсвеченное жемчужно-серым сиянием на западе, а на востоке из-за вершин деревьев выплывала луна.
– Сейчас полнолуние, так что совсем темно не будет, – сообщила я.
– Вы так уверены, мисс «я восемь лет не вылезала из Лондона и не отходила дальше пятидесяти метров от уличного фонаря»?
– Уверена. – Я затянула узлы потуже и выпрямилась. – Хватит зудеть над ухом. Мне надо выйти растрястись, или я тут реально с ума сойду без всякого пения кукушек.
– Что, тебе здесь настолько плохо?
– Нет.
На самом деле да. Мне было очень плохо, и я не могла объяснить этого Нине. Насколько мне плохо от того, что совершенно чужие люди ковыряются в нашем с Клэр прошлом, как в полузажившей ране.
Приезжать не следовало, это я уже хорошо поняла, но ничего не поделаешь: меня привезла Нина, и уехать я теперь могу только вместе с ней.
– Все нормально, просто хочу подышать. Мне надо. Через часик вернусь.
И я побежала вниз по лестнице, Нина же изобразила демонический хохот мне вслед:
– Беги, беги, все равно не убежишь!
Я выскочила на холодный свежий воздух и принялась разминаться у гаража. Чувство нависающей угрозы, граничащее с клаустрофобией, тут же бесследно исчезло. Неужели все дело в стеклянных стенах? Сидишь в них, как в аквариуме, и кто угодно снаружи может рассматривать тебя, оставаясь невидимым… А может, еще оттого, что комнаты в доме совершенно безликие, неживые… Как больница. Или полигон для социальных экспериментов.
Так или иначе, ощущение, что за мной кто-то наблюдает, прошло.
Я побежала.
Бежать легко. Никаких вопросов, никакого беспардонного любопытства, только холодный, восхитительный лесной воздух и негромкий стук подошв по ковру из сосновых иголок. Прошел довольно сильный дождь, но вода здесь не собиралась в лужи, как на утоптанной дороге, а уходила в мягкий грунт. Передо мной на многие мили была чистая, пружинистая тропа, усыпанная слоем игл с тысячи де-ревьев.
В моей семье больше никто не любил бегать, но вот бабушка любила ходить. Она рассказывала, что в детстве, когда ссорилась с подружками, писала имя обидчицы мелом на подошве и шла. К тому времени, как надпись стиралась, успевала пройти и злость.
Я ничего не пишу на подошвах. Я повторяю слова в голове до тех пор, пока не перестаю их слышать за стуком сердца и шагов. Сегодня я повторяла имя – хотя уже давно не злилась на его обладательницу. Клэр, Клэр, Клэр, Клэр…
Я бежала и бежала по лесу, и вокруг меня были сгущающаяся тьма и лесные шорохи. Я видела, как над головой у меня пролетают летучие мыши, слышала треск веток, ломаемых какой-то живностью. Один раз через тропу перебежала лиса и совершенно нахально остановилась, разглядывая меня и потягивая носом воздух.
Тропа шла немного под уклон, так что бежать было одно удовольствие – я словно летела по сумеречному лесу. И я совсем не боялась. Здесь те же деревья казались не молчаливыми наблюдателями за стеклом, а радушными друзьями, принимающими меня у себя в гостях. Они расступались передо мной, и я легко, почти не запыхавшись, бежала по тропинке.
Я понимала, что назад придется бежать в горку, причем по грязной и мокрой грунтовке, где можно запросто свалиться в наполненную водой канаву, и надо успеть добраться туда, пока еще хоть что-то видно. Я поднажала. Я не могла ориентироваться по времени и даже не знала точного расстояния маршрута – просто мне было известно, с какой максимальной скоростью я смогу бежать долго. Перепрыгивая через ствол поваленного дерева, я пошла на риск и на секунду прикрыла глаза, представляя, что я лечу и никогда больше не спущусь на землю.
Наконец впереди замаячила асфальтовая дорога – бледно-серая змея в сумраке. Когда я выбежала на нее, над головой заухала сова. Следуя инструкциям Фло, я свернула направо и припустила по асфальту. Однако пробежать успела недалеко, потому что за спиной послышался шорох автомобильных шин. Я посторонилась на обочину и встала, пропуская машину – не хватало только попасть под колеса кому-то, кто совсем не ожидает здесь пешеходов.
Она проехала мимо с оглушительным ревом – после тишины ночного леса шум мотора напоминал визг бензопилы. Ослепленная светом фар, я пыталась проморгаться, глядя вслед красным габаритным огням, похожим на рубиновые глаза в полумраке.
Я надеялась, что глаза быстро снова привыкнут к темноте, но нет, тьма теперь казалась значительно гуще, и мне вдруг стало страшно, что я могу упасть в канаву или споткнуться о какую-нибудь ветку. Нащупав в кармане наголовный фонарик, я кое-как нацепила его. Он был очень неудобный – крепление врезалось в кожу, но при этом он все равно болтался на голове, норовя вот-вот свалиться от тряски. Зато, по крайней мере, я видела перед собой островок асфальта с яркой белой разметкой.
Вскоре я добежала до поворота на подъездную дорожку и замедлила шаг.
Как же я была теперь благодарна Фло за фонарик. Тут нормальный бег был уже невозможен – так, осторожная трусца в обход луж и предательских ям, в которых легко подвернуть лодыжку. Грязь налипла на кроссовки, и они стали тяжелые, как кирпичи.
Я пыталась вспомнить, сколько там по этой дорожке до дома – полмили? Уже почти жалела, что не побежала обратно по лесу, хоть и в кромешной тьме… А потом вдалеке золотым маяком засиял стеклянный дом.
Подошвы увязали в грязи, словно дорога не хотела отпускать меня, хотела оставить здесь навсегда. Стиснув зубы, я прибавила ходу.
Я миновала, наверное, полпути, когда услышала за спиной шум. С асфальта на грунтовку сворачивала машина.
Часов у меня не было, телефон остался в доме. Неужели шесть? Я же бегу точно меньше часа…
Машина определенно едет сюда, тяжело взбираясь по уклону и объезжая ухабы.
Я прижалась к изгороди, прикрывая глаза от света и надеясь, что меня хотя бы не сильно окатят грязной водой, но тут машина остановилась. Дым из выхлопной трубы в свете луны поднимался белым облачком. Зажужжало, опускаясь, стекло, из стереосистемы донесся голос Бейонсе, но тот, кто сидел в машине, тут же приглушил звук.
Я сделала шаг к машине. Сердце колотилось сильнее, чем от самого быстрого бега. Фонарик у меня был направлен вниз, и я никак не могла изменить его положение, поэтому вообще стянула его с головы и направила на бледное лицо за рулем.
Хотя в этом не было никакой необходимости.
Я уже знала, кто там.
Клэр.
– Ли?! – изумленно выдохнула она, ладонью прикрывая глаза от света. – Господи, это правда ты? Я не… Ты что здесь делаешь?